О старом писаре Стэнли, который мечтал удержать в руках неуловимое — саму человеческую память о прошлом. Хранители глядели в черноту, и пытались повторить его подвиг. Но не могли, не имели такого таланта. Их действительность была ортогональна такому понятию, как память. Память всегда движется вдоль стрелы времени. Что-то случилось единожды и осталось вовеки. Или же не вовеки, но на краткий мир. Неважно. Хранители жили в мире текучих временных струй, где всё было зыбко и не определено, где царствовали вероятности событий и даже смерть была не окончательным, терминальным состоянием, но воплощала в себе множество переходных форм. Они никогда не горевали и о смерти Матери. Об убийстве Матери. Для них Она до сих пор оставалась такой же живой, такой же безумной, такой же отравленной собственными детьми. Для них Она никогда и не умирала. Но оттого лишь слаще была радость узнавания, когда они впервые увидели свет в разрыве чёрной колеи, впервые вдохнули Её такой сладкий и такой смрадный дух, казалось, уже полностью позабытый, ушедший в иную реальность, но нет, вот же он, снова здесь, вокруг. Как такое могло случиться и что было тому причиною, Хранители не знали, да и не задумывались никогда о подобных вещах. Всё, что случалось в их многомерном утлом мирке, происходило как бы само собой. Без бремени сожалений и страха неудач. Они были Хранителями Времени, но жили вне его, а потому не были способны на истинное служение. И лишь какая-то часть их рудиментарной физической оболочки продолжала трепетать и радоваться свету. Такому же чёрному. Такому же иллюзорному. Но всё-таки путеводному свету. Потому они никуда не спешили, замерзая на ветру, с трудом уже чувствуя на холодной коже ледяные струйки талого снега, не замечая стрёкота лопастей за спинами. Вот теперь пора. Под сказочным обетованным небом, Под бестолково справедливым небом, Под безмятежно неутешным небом С весёлым криком умирает Вечность. XXIV. 98. Первый Я считаю каждый день, Я отбрасываю тень, Я живой, хотя и не похоже. Я не ангел, я — ничей, Я покинул мир людей, Я иду к тебе (Здесь и ниже, автор стихотворения: Роман Рябцев, «Технология») Ромул размеренным шагом поднимался вдоль гребня, время от времени оглядываясь на медленно погружающийся в голубую дымку каменный лабиринт Мегаполиса. Здесь, в пятидесяти километрах от края Ледника, тот выглядел вполне привычно, если не помнить, насколько вглубь многолетних снежных наслоений уходят теперь эти каменные остовы. Башни, баухаусы и палаццо с каждым годом всё сильнее погружаются в спрессованный паковый лёд. Поди достань. Ничего, фабрикаторы уже вышли на продуктовую мощность, выпуская к границам агломерации по миллиону своих трудолюбивых крысок в сутки. Ромул собственными глазами видел, как те работают. Три особи с жаром дрались за килограммовый огрызок монотредной стали, с усердием обтачивая о него свои алмазные резцы, только искры вокруг летели. Эти механические трудяги вскроют любые залежи обломков, проберутся в любую мешанину перекрытий, пророют себе путь в глубинах вечной мерзлоты, но в итоге сотрут этот гнойник с лица Земли. Земля. Помимо Ромула, пожалуй, на Матушке не осталось людей, кто бы так её по-прежнему называл. А скоро и имя-то такое позабудут. И сам Ромул — в том числе. Трансформация его, единожды начавшись, была необратимой. Иногда по утрам, придя в себя после ночных кошмаров, он с удивлением разглядывал своё новое отражение в зеркале и никак не мог поверить, что вот это юное безусое лицо — это то, что отныне придёт ему на смену. Четыре сотни лет прошло с тех пор, как двадцатилетний Ромул ступил под эти небеса, неся человечеству своё откровение. Никому неизвестный пророк с излучателем под мышкой, свидетель будущего, которое он не просил и которое он не выбирал. Наслушавшийся посулов старших и отягощённый их непрошеными знамениями. Его путь был долог и полон ошибок, его Корпорация была воздвигнута и повержена во прах, «Сайриус» улетел и вернулся с тягостным грузом сомнений, неизлечимо заболела и была из милости убита Мать, ставшая в итоге просто Матушкой. Погибли миллиарды, и не от рук врага, но под тяжкими ударами судьбы, той самой судьбы, которую Ромул должен был предотвратить. И вот теперь некогда начатое заканчивалось. Пора было уходить на покой. И ему, и всей Земле. Ромул потянул с кисти перчатку, чтобы голой ладонью зачерпнуть голубого альпийского снега. Крошечные крупинки льда послушно таяли у него в руках, чтобы тут же ловко утечь сквозь пальцы. Какая нежная, кристальная чистота. Ромул уже забыл, что Земля может быть такой. Так работал близкий Ледник. Но в других местах будет сложнее. Сколько сотен лет умным и трудолюбивым машинам придётся возвращать планете её первозданный вид, вычищая с морей и континентов всё то, что тут построили люди? Да что там, сам Ромул и построил. Корпорация устанавливала своё доминирование в первую очередь в качестве технологического гиганта, а уже потом — в роли самозваного политического манипулятора, спрута, опутавшего щупальцами своих двойных агентов всю Сол-систему. Эмтиджистил, монотредная сталь и прочие металлполимеры позволили человечеству не только освоить внешние планеты, но и превратить гигантские просторы родного мира в вонючий клоповник трёхмерных лабиринтов гигантских агломераций. Такова была цена той индустриальной мощи, в которой нуждался Ромул для победы над врагом. Но врага нет, да и людей почти не осталось. Ромул сощурился, вглядываясь в чистые морозные небеса. Последние орбитальные платформы покидали сейчас мунную гало-орбиту, направляясь к границам Сол-системы. Теперь даже они не останутся пятнать этот девственный мир. Жаль, что ему не суждено стать свидетелем финального его очищения. Как снова станут прозрачными океаны. Очистятся реки. Умоются дождями равнины. Даже ледники отступят. Дайте только время. Одна проблема. Былого великолепия биосферы Земли уже не вернёшь. Сгинули коралловые рифы. Погибли дождевые леса. Сгнила на корню Сибирь. Вымерли киты. Улетели в страну вечного лета птицы.