И зачем только Ковальского туда пустили. Сам старпом Варга, потный после разминки, был, разумеется, не похож ни на свою примитивную аватару на бортовых брифингах, ни тем более на самого себя во плоти, распяленного внутри саркофага. Обычный такой флотский, ничем не примечательный, прыгал по корту как мяч, постоянно шутил, почти всегда невпопад. Уже спустя пару минут очного знакомства Ковальскому начинало казаться, что он и правда знает старпома много витков, они всё это время действительно были с ним настоящими приятелями. Но образ того проклятого саркофага не отпускал, мешая Ковальскому сосредоточиться на игре, мяч то и дело улетал в аут, так что пришлось с позором сдаваться, признавая своё поражение, и побыстрее сворачивать партию. Уходил к себе в каюту Ковальский со всё тем же неловким чувством, надеясь лишь, что старпом ничего такого не заметил. И только запершись в своей каюте и отчего-то тяжело дыша, Ковальский вдруг понял, что его так смутило в случившемся. Да, «тинки» давно стали частью жизни флота, к тому же многие из естественнорождённых «ординаров» по стечению обстоятельств или даже по собственному желанию доводили аугментацию своих тел в погоне за скоростью реакции до состояния «мекка», в котором у них биологически оригинальных органов-то оставалось всего-ничего. Подумать так, сам Ковальский неоднократно получал во время службы смертельные дозы ионизирующего излучения, так что даже его относительно сохранившееся собственное тело после очередной инвазии в большинстве своём оказывалось напечатано аддитивным способом. Так что ему ли морщить нос по поводу состава и происхождения чужих тел. Но всё-таки, если подумать, вдруг и он сам — на самом деле просто роботизированная биокукла, не более чем мобильный интерфейс для внешних контуров управления, а тело его между тем благополучно возлежит в таком же саркофаге в одном из хранилищ. Более того, а вдруг никакого Ковальского давно уже нет в живых вовсе, он благополучно погиб где-нибудь на Церере, тем более что в разгар кризиса там творилось такое адище, что не разберёшь. А на его месте трудится жалкая копия оригинала, пусть и заполучившая все его воспоминания. Или только думающая, что его заполучила. Звучало это всё не очень. Отставить. Куда проще было предположить, что старпом Варга был полностью осведомлён о деталях своего положения, что же касается капитана Ковальского… поисковый запрос по всем инфосферам «Курукештры» не принёс ничего нового. Вот его каюта, а вот и он сам, отдыхает после дежурной смены. Никаких саркофагов за ним не значилось. А раз так, довольно. Флот — не место для сомнений и теорий заговора. Да, Варга тогда оговорился по поводу Цереры, это не значит, что от него самого что-то скрывают. «Тинки» в обязательно порядке перед отправкой на боевой пост проходили полноценное кондиционирование, в дальнейшем же за их состоянием в обязательном порядке продолжал следить специализированный медперсонал. Никаких проблем с «тинками» на борту боевого крафта ни разу не случалось и не предвидится впредь. Дело закрыто, к водным процедурам приступить, ать-два. Приняв долгожданный душ и пристегнувшись к койке, Ковальский прислушался к привычному корабельному шуму, всё-таки проникающему через звукоизоляционный барьер каюты. Низкочастотное гудение энерговодов, тяжкое дыхание сервоприводов маршевой секции двигательной установки, слабое шелестение климатизаторов, вой электромоторов транспортного хозяйства, тихий стрёкот ку-троники, бульканье хладогена в радиаторах. Спокойная работа всех систем на равноускоренной траектории. Ни беготни аврала, ни внеурочной учебной тревоги, ни даже какой нештатной ситуации в бортовых подсистемах. Самое время расслабиться и отдохнуть, а не ковыряться в собственных страхах после случайного визита к саркофагу старпома. Да и было бы о чём, на самом деле, беспокоиться. Он командует сменой навигаторов на борту одного из двенадцати самых мощных боевых крафтов, когда бы то ни было спущенных со стапелей Сол-системы. «Курукештра» была полностью укомплектована и готова к бою. Вот и всё, что необходимо было знать капитану. С этой мыслью Ковальский провалился в сон. Снилось ему в тот раз нечто странное. Ряды и ряды светящихся изнутри саркофагов окружали его со всех сторон, и из каждого на него смотрели его собственные лица. Смотрели насуплено, как будто все они были отчего-то им крайне недовольны. Сам же Ковальский никак не мог втолковать им, что ни в чём не виноват, и что поступал строго по уставу. Просыпаясь, Ковальский всё никак не мог выпутаться из вязкий тенёт этого мучительного сна. Выпутаться настолько, чтобы наконец различить ухающий где-то далеко на заднем фоне неприятный скрежещущий голос квола, который всё твердил и твердил что-то по кругу. Лишь с третьей попытки Ковальский осознал сказанное. Боевая тревога. Внешние решётки транслируют сигнал обнаружения групповой цели, движущейся из-за границ Сол-системы. Всему экипажу занять места по аварийному расписанию. Основной смене срочно прибыть на свои посты. Мин-пятьсот-сек до смены вектора тяги. Боевая тревога. Ковальский двумя короткими движениями отстегнулся от койки. От прежнего спокойствия на борту не осталось и следа. Рявкала сирена, басил квол, грохотали аврально герметизируемые переборки. Привычно ввинчиваясь в аварийный кабинсьют, Ковальский больше не вспоминал ни о своём мучительном сне, ни о вчерашних сомнениях. Всё это теперь было неважно. Они этого ждали. Они к этому готовились. Дело за малым: добраться до рубки, заступить на пост и начать развёртывание боевого ордера. А всё прочее будет потом. В другой жизни. XXIV. 76. Спаситель Эвакуированные мунные купола оставляли куда более гнетущее впечатление, чем он ожидал. Поживи на Красной пару десятков витков, и тебя уже не удивят её безжизненные просторы. Стиль жизни там был такой, все словно боятся и этого песка, и друг друга. За тысячу солов можно не встретить ни одной живой души, одни лишь тянущиеся в кровавых небесах цепочки тяжелых коптеров напоминают о том, что этот мир кем-то населён. Но Муна… Муна в его воспоминаниях всегда была грандиозным крытым муравейником, где все куда-то спешили. Главный перевалочный пункт Сол-системы с самого момента своего основания оставался истинным её сердцем. Так было до Цереры. И так было до Прибытия. Теперь же, глядя на пустые галереи внутри куполов и очищенные стартовые площадки за их пределами, он думал лишь о том, что же они упустили. Что случилось с людьми, которые когда-то ступили на серый мунный реголит в надежде на освоение нового фронтира? Проще всего было сказать, что за четыре сотни оборотов они просто устали. Устали надеяться, устали бояться. Ещё проще было свалить всё на Бомбардировку и предшествовавший ей мунный кризис. И совсем просто было кивнуть на всеобщий ужас Прибытия. Но всё было сложнее, куда сложнее, ему ли не знать. Ромул готовил человечество к этому дню все четыре сотни лет. Каждый день приближал этот миг с неумолимостью метронома, но всё равно человечество оказалось не готово. Не спасли его от волны отчаяния перед лицом неизбежной угрозы ни опыт предыдущих катастроф, ни грандиозный труд, проделанный для собственного спасения, ни тот простой факт, что дата этого события была известна задолго до того, как все, наконец, осознали его неизбежность. 1 февраля 2376 года по земному календарю, ровно как и гласило Предупреждение. И всё-таки человечество оказалось не готово. Готовы были флагшипы за орбитой Урана. Готовы были орбитальные платформы у внешних планет, Красной и самой Матушки. Готовы были стационары предыдущих поколений, подчинявшиеся Большой Дюжине или же непосредственно Корпорации. Была готова и сама Матушка. Скованная льдами Европа, закрытые от посторонних глаз глубины океанических рифтов и прибрежных шельфов, очищенная ото льда, но оттого не менее безлюдная Антарктида. Они были готовы до последнего снаряда, последней капсулы трипротона, последнего гигаватта энергии, последней боеголовки держать оборону. Но люди в основной своей массе остались в стороне и строительства этой титанической машины планетарной обороны, и самого круга посвящённых в тайны Предупреждения. О нём знал каждый, но и — о нём не помнил никто. Люди боролись изо всех сил, но не с тем и не тогда. Сначала с болезнями, потом с перенаселением, потом с климатическим скачком, потом с кризисом рождаемости и последовавшей депопуляцией, потом с катастрофой Бомбардировки, потом с неудержимым наступлением ледника. И всем этому они проиграли. Так что когда наступило неизбежное, бороться оказалось некому. Ромул и его люди фактически остались одиноки посреди черноты внешнего космоса, откуда они ждали своего врага. А люди на Матушке громили корпоративные баухаусы, устраивали погромы в биокуполах Муны и Красной, угоняли все способные передвигаться корабли в Поясе и на спутниках внешних планет. И не было поблизости никакого Ромула, кто бы спас их от самих себя. Сколько в итоге погибло — никто не считал. Очаги аутоагрессии гасли сами собой, заканчиваясь вместе с исчерпанием собственных носителей или же, как зачастую происходило здесь, на Муне, задыхаясь в буквальном смысле по мере отключения систем жизнеобеспечения. Техники уверяли, что это была диверсия, они должны были проработать без обслуживания и пополнения ресурсов ещё минимум два оборота, но нет, всё закончилось куда быстрее. И вот он пробирается пустыми куполами, аккуратно прибранными всё той же чудесным образом вновь заработавшей автоматикой, и размышляет. Кто или что помешало Лилии вновь, как во время предыдущего мунного кризиса, предотвратить катастрофу, избежать ненужных жертв. Точнее, от них избавились, оставив им роль тех самых жертв. Впрочем, ему ли рассуждать о жертвах. Знакомая шлюзовая камера частного причала услужливо пропустила его в зал ожидания, где как будто ничего не изменилось, и всё-таки изменилось главное. За монокристаллическим армированным стеклом внешней стенки купола больше не возвышались воздетые профили орбитальных челноков, как не горбатились за ними и пузатые телеса рудовозов. Муна опустела не только внутри, но и на поверхности. Где сейчас эти корабли? Всё так же вслепую рвутся подальше от Матушки, понятия не имея, что творится с оставшимися позади и куда они вообще летят? Большинство из них давно не отвечали на запросы, самой очевидной причиной чего могла быть только скоропостижная гибель экипажа. Что ж. Потом можно будет попытаться спасти оставшихся. Потом, но не сейчас. Бросив короткий взгляд на таймер, он, не задерживаясь, проследовал к переходному шлюзу. Все собравшиеся чуть раньше назначенного вместе с мекками охраны уже втягивались по одному на борт единственного челнока на полсотни мегаметров вокруг. Челнок был странных, агрессивных обводов, будто выпиленный чьими-то гигантскими мозолистыми руками из единого куска металлполимера, его явно готовили не группы туристов развозить, а прорываться через шквальный заградительный огонь, но сейчас сойдёт и так. Не до удобств. В тамбур-лифте, нос к носу столкнувшись с Лилией, он поневоле посторонился, пропуская её и двоих сопровождающих вперёд. Лилия его как будто не заметила. Что ж, справедливо. Когда-то он и сам предпочёл бы вычеркнуть себя, своё прошлое, то, что он сделал, из памяти. Но те времена давно прошли. Он изменил свои взгляды на многое, в том числе и на то, что случилось на Церере. В конце концов, с тех пор появились новые герои и новые злодеи, на нём одном в полной горестей и негодяев истории Сол-системы свет клином не сошёлся, да и он сам заметно изменился. С ним новым Лилия, пожалуй, согласилась бы разговаривать ещё меньше, чем с тем, прежним, что бы он не совершил тогда на Церере. Впрочем, с той, кем стала Лилия для него теперь, при взгляде на опустевшую Муну, он бы и сам не нашёл, о чём говорить. Короткого сухого кивка вполне достаточно. Пока все размещались по салону и упаковывались в тесные коконы кабинсьютов, прошло добрых полтора часа. Полтора часа напряжённого молчания. Многие из собравшихся на борту челнока друг друга узнали, и было заметно, что каждый из них бы предпочёл лететь в каком угодно обществе, но не с таким соседством. Лучше, конечно, в полном одиночестве, такая накалённая получилась атмосфера. Впрочем, им всем хватало ума и выдержки оставить все подобные мысли при себе и помалкивать. Тем более что альтернативой подобному соседству была простой — остаться на Муне. В столь любезном одиночестве. Но отчего-то всем хватало буквально одного взгляда в потолок, чтобы все подобный мысли напрочь отбросить. Каждый знал — второго рейса не будет. Крыло не шутило, когда объявило, что эта аудиенция будет первой и последней. Вспомнив текст велеречивого, но при этом предельно беззастенчивого «приглашения», он снова ощутил в себе уже, казалось бы, усмирённую ярость. Столько ненужных смертей, а главное, столько бессмысленных жизней пошли прахом. Как это могло случиться? И ладно бы Лилия или её доппельгангер Улисс, но почему Ромул ничего подобного не сумел предвидеть? Как дорого бы ему сейчас хотелось дать за единственную возможность заглянуть в недра хрустального мира и убедиться, что собравшиеся здесь исполнены тай же ярости, что он не один такой, но нет, он знал, что будет расплатой за подобную дерзость. Лилия его за секунду растерзает, не говоря уже об остальных. Да уж, та ещё собралась компания. Но ничего. Он как-нибудь переживёт. Шаттл грубо тряхнуло, будто пилот и правда собрался прямо сейчас прорываться сквозь заградительный огонь и уходить от перехватчиков, но снисходительный к человеческим слабостям виртреал продолжал как ни в чём не бывало транслировать гладкую картинку плавно уходящей вниз блестящей стеклом куполов серой реголитовой поверхности в едва уже различимых разводах на месте прежних кратеров. Муна изменилась, они все изменились. Но куда больше изменилось не то, что он видел внизу, а то, что он видел наверху. Точнее, то, чего он не видел. Разметанный брызгами чёрной шрапнели армопласт прочных корпусов. Голубое сияние черенковского излучения в стынущем воздухе мёртвых отсеков. Сверкающие в плазменных коронах двигателей веера снарядов из обеднённого урана. Режущие глаз вспышки фузионной плазмы. Вскипающий в низком вакууме жидкий дейтерий, текущий из пробитых баков. Серебристый иней испарившегося металла, оседающий на обледенелых остовах боевых крафтов. И сами эти остовы, медленно кружащиеся в беззвучном танце, который будет длиться, длиться, длиться, пока не прервётся очередным каскадом импактов. Так должны выглядеть космические баталии и их неминуемые последствия. Ничего этого он не видел. Предупреждение оказалось пустышкой. Прочные корпуса двенадцати флагшипов остались нетронутыми, с ними случилось то, чего никто из Хранителей не сумел предвидеть. Крафты висели между Муной и Крылом плотным ордером, будто бы в последней попытки отгородить Матушку своими телами от непрошеной силы, но всем в Сол-системе было предельно понятно, что всякая попытка сопротивления была заведомо обречена на провал. Не нужно быть опытным трассером, чтобы суметь разглядеть голубые венчики плазменных струй вдоль кормовой кромки ближайшего крафта, ясно различимого в виртреале по правому борту от катера. Могучая «Курукештра» или нет, кажется, это была «Цагаанбат», из последних сил пылила на обычных десятигигаваттных фузионных двигателях, стараясь по крайней мере не ломать строй. Навигаторы Крыла, должно быть, изрядно потешались над этими смешными потугами.