Да уж, по собственной воле Джонас в такую башню никогда бы не полез. Для начала, она была сделана из примитивного железобетона, такие обычно падали в воду первыми, без шанса погребая под собой всякого, кому не хватило ума избежать этой ловушки. Если из лёгких металлполимерных башен ещё был шанс выбраться, то тут случись что — поминай, как звали. Да уж, Джонас задумчиво поскрёб в затылке. Старые башни обыкновенно отводились под муниципальные нужды. Там работали серые клерки, недостаточно компетентные, чтобы трудиться хотя бы младшим подавальщиком джуниор-полотёра в корпорации средней руки. Это было место, где ничего не решалось, нижний уровень общепланетной иерархии принятия решений и распределения ресурсов. В эту башню Джонас не пошёл бы, даже если бы помирал с голоду. Но контракт его тащил именно сюда. Ладно. Джонас с сомнением оглянулся на соседние башни. Вроде по-прежнему тихо. И только тогда перешагнул через борт глайдера и нырнул в вязкий сырой полумрак башни, волоча за собой ранец. Мимо его плеча тут же со стрёкотом пронеслись оба беспилотника. От них во все стороны сквозь полосы тумана чертили диагонали лазерные веера дальномеров. Тут же пошла картинка. Трёхмерная схема башни судя по всему была старая, но вполне достоверная, дроны-разведчики если что-то к ней и добавляли, то всякую мелочь вроде статуса сетей. Да и то сказать, что тут вообще может удивить. Прогнившие насквозь коммуникации, разумеется, не функционировали, а вот сама башня оказалась в удивительно крепком состоянии. Джонас за годы поисков всякого добра привык везде наблюдать примерно одно и то же — «бороды» водорослевых матов, многослойные коробящиеся под ногами наросты склизкой плесени, ну, и расчерчивающие всё вокруг трещины толщиной с руку, в которых с журчанием бежали крупные капли воды. Но тут всё выглядело иначе. Чёрная плесень вдоль стен по мере проникновения вглубь башни только сильнее сходила на нет, да и сами коридоры пусть и выглядели заброшенными, но на полу не было оставленных впопыхах предметов, не было и самого зловещего признака панического бегства — следов ведения беспорядочного огня. Джонас на своём веку успел насмотреться всякого — спрятавшиеся за импровизированными баррикадами мумифицированные трупы, сжимающие в иссохших пальцах приклады, они же, но уже обглоданные до костей и потому страшно белеющие в свете заплечного прожектора. Не было тут и следов более позднего проникновения. Тонкий слой пыли, покрывавший пол, не пятнал ни единый след человека или животного, и почему-то именно это беспокоило Джонаса сильнее прочего. Одно дело оскальзываясь на пропитанных водой плитах пробираться вперёд вслепую, рассчитывая лишь на то, что сканеры дронов не подведут, и впереди путь окажется свободен и безопасен, совсем другое — вот так спокойно шагать вперёд под тяжестью непонятно зачем прихваченного с собой ранцевого плазменного резака. Джонас только и успевал сверяться со схемой — тут налево, тут направо, ни одна гермостворка не поднята, ни одна встречная дверь на обесточенные ригеля не задраена. С каждым шагом всё это выглядело подозрительнее и подозрительнее. В какой-то момент Джонас не выдержал и попытался связаться через ретранслятор с оставшимися наблюдать снаружи, но железобетон уже надёжно глушил сигнал. Тоже подозрительно, не так глубоко он успел продвинуться, надо бы вернуться и установить дополнительный репитер на полпути, однако стоило Джонасу дёрнуться в обратную, как круживший поблизости регистратор тут же издал требовательный сигнал продолжать движение, недвусмысленно обещая кары небесные за неисполнение контракта. Чёрт бы вас всех побрал. Впрочем, ни посторонних звуков, ни иных следов подозрительной активности вокруг заметно не было, напротив, в недрах башни царила абсолютная тишина, нарушаемая разве что звуком осторожных шагов Джонаса и стрёкотом лопастей дрона. Самым удивительным здесь было то, с какой лёгкостью сюда можно было проникнуть. Обыкновенно открытые для свободного доступа башни первыми подвергались разграблению, а в первые годы исхода в них банально прятались от не перестающего дождя люди, но тут всё осталось ровно таким, как два десятка лет назад. Даже вездесущая пыль в какой-то момент пропала, но ни одной банально запертой двери на пути Джонаса так и не встретилось. Как одно сочетается с другим — оставалось загадкой. Загадкой оставалось и то, как долго это всё будет продолжаться, поскольку путеводная нить в руках Джонаса даже не собиралась притормаживать, уводя его всё ниже по лестничным клеткам и переходам в глубине башни. Джонас уже сбился со счёта, как глубоко под уровнем моря он находится. Может метров тридцать, а может и все пятьдесят. Для такой старой и крошечной башни это уже было слишком. Рано или поздно он упрётся в подвал, а там… Что именно его там ждёт, воображение Джонаса пасовало. Сколько ни оглядывайся на молчаливо сопровождающий тебя дрон, он тебе ответов не даст, даром что у него-то связь с хозяевам тоже давно пропала. Чёрт с тобой, выругался сквозь зубы Джонас, послушно поворачивая за угол. Он знал, что рано или поздно это должно было случиться. Перед Джонасом поперёк прохода стояла монолитная, без единого следа чего-нибудь постороннего, бетонная стена. Первой мыслью было вернуться, сколько раз с ним случалось сдуру проскочить нужный поворот, но в этот раз нить Ариадны в его голове с упорством и уверенностью, достойными лучшего применения, продолжала указывать вперёд. Со вздохом скинув на пол натирающий плечи ранец с плазморезкой, Джонас, повинуясь инстинкту опытного гробокопателя, навалился на преграду, одновременно ощупывая её потными ладонями и прислушиваясь к ней прижатым ухом. Тишина. Абсолютная тишина. Ни ультразвуковые, ни гигагенцовые сканнеры дрона не показывали за стеной ни малейшей скрытой в ней структуры. Стена и стена. Древний бетонный монолит. Даже упрятанные в стену обесточенные коммуникации на этом заканчивались. Это был тупик. Но как же… При мысли о том, что всё впустую, что сейчас придётся возвращаться, Джонаса отчего-то продирало холодной дрожью. Хотя, если подумать, какое ему дело до успеха или неуспеха этой миссии? Заказчики теперь ему всяко должны за услуги полную сумму — дрон всё записал, с исполнителя за чужую лажу какой спрос, даже барахло тащить обратно ничего не придётся, бросить тут и всего делов. Вот только почему-то мысль эта не казалась Джонасу ни логичной, ни даже попросту достижимой. Ноги словно прирастали к полу, а взгляд никак не мог оторваться от той самой стены. Она была голой, без единой надписи, но отчего-то с каждой секундой Джонасу начинало казаться, что так было не всегда. Что он уже стоял здесь, до исхода, до потопа, до кровавого хаоса Бомбардировки. Задолго до всего этого он уже стоял здесь, глядя на знакомый символ, похожий на латинскую букву S. И только тут его осенило. Так далеко он зашёл, потому что перед ним загодя открывались все двери. Но эту дверь он должен был открыть сам. Ведь не зря же его столько лет не отпускало восставшее море Тетис, не зря он столько лет потерянной тенью зачем-то бродил вокруг Ин-Салаха. Что-то держало его тут, не давая покинуть гиблые места. Зачем-то он тут оставался. Настало время вспомнить, зачем. Комплекс оживал. Реанимировались законсервированные термоядерные петли, восстанавливалось питание вторичных систем коммуникации и авторемонта, из боксов длительного хранения выбирались на свободу самоходные роботизированные манипуляторы, откачивались до высокого вакуума трубы магнитной транспортной системы. Погружённые в полумрак производственные линии впервые за долгие годы выгружали из репозиториев схемы аддиктивной печати. Актуаторы автоматизированных сборщиков приводились в движение согласно полученным программам. Системы кондиционирования уточняли показатели температуры, влажности, газового состава и стерильности атмосферы в соответствии со свежими требованиями сборочных инструкций. С электрическим гудением побежали вперёд транспортные ленты, с утробным грохотом опустились аппарели тяжёлых подъёмников, на верхних уровнях принялись раскрываться диафрагмы стартовых шахт. Завыли сирены, разгоняя стаи расплодившихся вокруг цапель и заставляя морских крокодилов всем телом вжиматься в заболоченное мелководье. То, что было некогда спрятано, теперь грохотало во все тектонические микрофоны, готовые слушать эту песню оживших земных недр. На глубине до пятисот метров и в радиусе двух десятков километров километров вокруг центральной башни лабиринт горных выработок с каждой секундой возвращался к тому состоянию, ради которого некогда возводился. И никто из оставшихся в округе людей даже не подозревал, что творилось у него под ногами, да что там в округе — на всей Матушке едва ли нашлось бы полтора десятка человек, способных в полной мере оценить масштаб того, что творилось на всех полушариях, на всех континентах. Под стометровыми наслоениями селей, под толстой подушкой жирного импактного пепла, в глубинах новых морей, там, откуда уж сколько лет как бежали последние люди, но и не только. Ниже самых глубоких ярусов старых промкомплексов и в недрах исчерпавших свой ресурс шахт. На глубоководных рифтах и шельфах бесполезных, контролируемых непонятно кем морей. По мановению чьей-то невидимой руки вся планета единомоментно вышла из-под контроля тех, кто столетиями считал себя полноправным властителем этого уголка вселенной. Теперь одним из таких властителей стал я. Ха, смешно. Смешно и грустно. Единственный человек на всём комплексе, я отвечал за деблокирование критических противоречий и принятие ключевых решений, но знал о конечных целях его существования не больше, чем гигантский спрут в глубинах океана понимает в тектонике литосферных плит. Будь ты хоть самым большим и умным животным в своей экосистеме, являясь её частью, ты остаёшься лишь винтиком, пусть важной, но всё равно легко заменимой величиной внутри целого. Для понимания целей чего-то нужна возможность покинуть его пределы, взглянуть на него со стороны, увидеть причины и следствия в том, что изнутри кажется простыми и незамысловатыми законами бытия. Автомат исполняет свою программу. Комплексный автомат — комплексную программу. Я был частью невероятно сложной системы и исполнял там поразительно сложную роль. Но роль оставалась ролью, режиссёр же этого грандиозного кукольного театра мне оставался так же неведом, как и в первый день творения. Я и о себе-то самом знал удивительно мало. При мне остались все мои воспоминания, вся моя жизнь за пределами комплекса ничуть не утратила свою отчётливость, но дни шли, и мне всё больше приходилось сомневаться в том, что она была в должной степени реальной. Гладя издалека на то, как я до сих пор жил, мне всё больше бросалась в глаза та искусственная прямота, незамысловатая стройность, что наполняли собой мою автобиографическую память. Зачем вообще оставаться на этих руинах, бесконечно роясь в гигантском могильнике брошенного мегаполиса. С тем же успехом можно было представить себя археологом из далёкого будущего, который вместо того, чтобы начать свои раскопки с заброшенных музеев и погребённых тысячелетия назад библиотек, вместо этого увлечённо ковырялся бы в многосотметровых отложениях мусорных полигонов Матушки. В поисках чего? Следов давно ушедшей отсюда жизни? Да вот же она, вокруг, взгляни, все эти падающие друг на друга башни, чем не главный памятник погибшему человечеству? Что человечество уже погибло, я прежний ничуть не сомневался. Как не сомневался и в том, что это не катастрофа Бомбардировки погубила мой вид. Что-то случилось куда раньше, задолго до того, как Церера сошла с орбиты, распавшись на ледяные обломки, поразившие в итоге Матушку и Красную, но в большинстве своём умчавшиеся далеко за пределы границ Облака Оорта. Человечество, прежнее, готовое к борьбе человечество не спасовало бы даже перед угрозой прямого столкновения Цереры с Муной. Мы бы решили эту проблему, решили бы, даже оставшись вовсе без родного мира. Но Бомбардировка застала нас на перепутье, по сути, мы остались жить на помойке собственного мира задолго до того, как нас оттуда погнали голод и отчаяние. Я тоже был частью этой искусственной полужизни-полусмерти. Осталось лишь немного подтолкнуть меня, если хотите, запрограммировать на определённую степень детерминированности поведения. Чтобы я не уехал, а остался, не нашёл себе где-нибудь более счастливый путь, но предпочёл остаться мусорщиком на руинах. Чтобы однажды получить команду, чтобы однажды честно её исполнить. Те, кто меня сюда привели, отчего-то не доверяли автоматам. Они предпочитали видеть на моём месте продукт биологической, а не механической программы. Но и людям они доверяли не больше. Иначе они бы соизволили сообщить мне, зачем, для чего я произвожу на свет все эти миллионы единиц техники. Я знал об этом лишь одно — когда бы ни был составлен грандиозный план строительства этого комплекса, все материалы для его работы были доставлены сюда задолго до того, как сам комплекс был закончен и запечатан до лучших времён. И уж точно — задолго до первого импакта. Значит, составитель этого плана с самого начала знал, что однажды наступление моря Тетис изгонит отсюда людей, и некому больше будет задаваться вопросами, а что это за грохот доносится из-под земли, и грозным предзнаменованием чего он является. Чего-то ещё более страшного, чем Бобмардировка Матушки или Волна Красной. Чего-то ещё более грандиозного, чем апокалиптический сюжет Предупреждения. Что и ради чего я строил под этими водами? Я не знал. Но меня это и не особо беспокоило. Я вообще не был в те времена склонен к особым сантиментам. Если же на меня вдруг и накатывала мучительная волна неуверенности в себе, в собственных силах справиться с тяжестью возложенной на меня задачи, я не начинал рефлексировать, я просто оставлял свои текущие дела и поднимался наверх. Внутри моей башни были особые коммуникационые каналы, не указанные на официальных схемах, как будто специально предназначенные для меня. Персональный лифт на крышу, какого нет, пожалуй, даже у самых зажравшихся корпоративных шишек.