То, что в конце концов благополучно пустилось в свободное плавание, за одно прихватив с собой и злосчастный планетоид. Излучатель. Кто бы отныне его ни контролировал, его злая воля была явлена всей Сол-системе так же явственно, как в своё время ей было явлено Предупреждение Ромула. Как только Церера двинулась в путь со своей привычной орбиты, покачнулись и шаткие весы равновесия сил, что удерживали до сих пор неустойчивый мир, хрупкий баланс которого сложился по итогам Войны Корпорации. Ильмари это почувствовал ещё на подлёте, в зловещей тишине навигационных каналов, ещё минуту назад переполненных чёрной трассерской руганью. В тот миг все поняли, что пути назад уже не будет. Как все поняли и то, куда именно двинулась беглая Церера. А также то, что отныне — каждый сам за себя и сам по себе. Но Ильмари было не до чужих страхов. Его обуял собственный — отныне перед его глазами сияло лишь восходящее солнце излучателя. Выпущенного на волю, спущенного с цепи, пущенного гулять по буфету, топча кованными сапожищами чужие жизни. Ильмари не нужны были расчёты, чтобы отбросить все сомнения — сколько бы дурных нулей не значилось в этой отныне ничем не сдерживаемой мощи, что сумела снять с орбиты и направить в сторону Матушки целый планетоид массой в один процент Муны или треть от общей массы всех астероидов в Поясе, она должна быть любой ценой взята под контроль. С тех пор коронарный выброс излучателя сиял перед Ильмари, ежесекундно прожигая ему смеженные веки своей дикой яростью, сотрясая хрустальный мир изнутри, мешая не то что двигаться вперёд — а хотя бы и просто твёрдо стоять на месте. Криовыплески на его пути поминутно вздымали в небеса ледяные плиты, норовя унести прочь любой незакрепленный предмет, а временами успешно отправляя на низкую орбиту и многотонные обломки развороченных биокуполов, не говоря уже о фонтанах ледяной пыли из свищущих вокруг гейзеров. Если бы не вернувшийся хрустальный мир, Ильмари давно бы уже унесло вместе с ними. Но стоило ступням его экзосьюта коснуться ходившего ходуном ледяного панциря, Ильмари словно бы разом припал к огненной макуле такого близкого теперь излучателя, одновременно проваливаясь в недра давно позабытой изнанки Вселенной. Изголодавшаяся до состояния глухой спячки иная суть Ильмари, дремлющим паразитом присосавшись к дармовой энергии, тут же вернула себе много оборотов как упущенную власть. И тогда он двинулся в путь, столь же слепой, но теперь совершенно неудержимый. Что видели перед собой те несчастные перепуганные насмерть бедолаги, что встречали его в тёмных коридорах агонизирующих подповерхностных комплексов, что встречались ему на пути? Наверное, ничего. Как можно увидеть приближение воплощённой погибели? Просто наваливается чернота без верха и низа, после чего наступает смерть от гипоксии. Не то чтобы Ильмари обращал особое внимание на этих людей. Они так и так были уже мертвы. Их убил не лёд, не вакуум и не Ильмари. Их убил тот, кто начал движение Цереры. Всё остальное — лишь детали, унесёт ли тебя в космос очередной криовыброс, придавит рухнувшей плитой или придушит несовместимым с жизнью составом газового пузыря, в котором тебе суждено было скоротать остаток дней. Ильмари не тратил силы на размышления об их горькой судьбе. Как не думал о тех, кто всё-таки сумел выбраться на поверхность только лишь затем, чтобы погибнуть там под градом обломков чёртова корвета безо всяких шансов дождаться помощи извне. Какое-то ничтожное количество народу, наверное, спаслось на уцелевших кораблях — горький юмор — с самых дешёвых поверхностных парковок, но из двухмиллионного населения Цереры это были крохи. Остальные на ледяном планетоиде были обречены. Это не космос, вне работоспособного жизнеобеспечения со стабильной подачей энергии на прокалённом льду выжить быть невозможно. Потому Ильмари двигался вперёд грозно и неудержимо, подобно гигантскому червю в классическом романе о пустынной планете, поднимая вокруг себя тучи обломков. Хрустальный мир позволял ему без труда творить подобное. И некому его было остановить на его пути к протуберанцу излучателя. Во всяком случае он так думал. Как и почти всегда в те дни, он ошибался. Неопытный, едва оперившийся Кандидат, надолго лишённый всякой связи с человечеством, он был подобен расшалившемуся несмышлёному ребёнку, однажды заполучившему в свои руки грозный молот Тора. Молнией кругом разить — много ли надо ума. Попирать ногами чужие куличики в детской песочнице — много ли надо силы. Его контроля за собственной изнанкой хватало лишь на то, чтобы не уничтожить собственный экзосьют. Квазиживой паразит-плазмоид, давший Ильмари некогда право на вновь обретённую свободу — обычного человека Улисс не отпустил бы, да и никакая Лилия за него бы не вступилась — проснулся вновь, жадно отбирая у окружающей действительности её жизнь. А за одно лишая беспомощного в своём неконтролируемом гневе Ильмари последнего шанса на успех. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы научиться взламывать агонизирующие комплексы биологической защиты. Не нужно обладать особой силой, чтобы походя отшвыривать прочь тех несчастных, что по глупости своей пытались ему противостоять. Хрустальный мир скрежетал замерзающими на морозе рубиновыми кристаллами крови. Эти предсмертные крики не могли ему ничего противопоставить. А вот те, кто контролировал излучатель — ещё как могли. Ильмари застыл, тяжело дыша, перед тяжёлыми гермодверьми лаборатории. Её оборонительные комплексы давно выдохлись, с перерубленными фидерами много не навоюешь. Да и его хрустальный мир позволял многое, если не всё. Рушить стены, сводить с ума ку-тронные мозги. Видеть сквозь стены, сплавлять воедино сталь и лёд. Он не мог позволить Ильмари избавиться лишь одной неизбежной слабости. Он не был способен избавить его от собственного бренного существования. Хрупкая оболочка экзосьюта вжалась в лёд, покрываясь изморозью от постепенно вымерзающей временной атмосферы Цереры, что паче чаяния образовалась вокруг от его могутных усилий по всесожжению не им построенного. Он не знал, что поделать дальше. Преграда перед ним не была столь уж несокрушимой, как то задумали самозваные ревнители человечества. Было бы желание, он бы вскрыл лабораторный комплекс, как банку экстрагированных червей — на внешних трассах иных источников белка было небогато. Одна проблема — за этой монотредной плитой его ждала вся мощь разбуженного излучателя, готовая размазать в кварк-глюоную плазму любого, кто к ней притронется. Тут требовалась не только сила его гнева. Тут требовалась филигранное владение законами хрустального мира. Подчинить, не разрушив. Убедить, не подчиняя. Здесь нужны были способности живой легенды. Где же ты Ромул, когда ты так нужен. Уж он бы разрешил эту дилемму. Как остановить неостановимое. Как убедить фанатиков отступиться. Ильмари не было дано вести за собой людей. Всю свою жизнь он провёл, глухо и слепо подчиняясь чужой воле, стоило же ему освободиться, как он поспешил банально сбежать. Теперь же его выбор был и того проще. Сбежать он не мог. Зато мог пожертвовать своей жизнью, разрушив этот комплекс вместе со своей бренной оболочкой. Что ж, этот вариант всегда ему останется доступен. Но сперва он всё-таки попробует. Взломать мозги фанатиков изнутри. Пробиться к их тщедушным душонкам через свой хрустальный мир. Заставить открыть чёртову дверь добровольно. Для этого достаточно рассказать им свою историю. Историю Лилии Мажинэ. Десятки других подобных им историй. О людях, которым не повезло оказаться на пути Ромула. О том, что существует альтернатива его планам, его всевластию. Что их фанатизм и их фатализм лишь всё дальше подталкивает Матушку в пучину забвения. Помогает Ромулу даже теперь, когда они, его бывшие последователи, открыто бросили ему вызов. Ревнители во всём были правы, кроме одного. Они думали, что можно победить Ромула, до конца следуя его заветам. Уж Ильмари-то наверняка знал, что это неправда. Последний взгляд, брошенный через хрустальный мир по ту сторону бронеплиты. Ильмари понял, как Ромул это делает. Недостаточно подчинить человека, недостаточно его даже сломать. Всё равно однажды он восстанет. Но можно повести его дальше в том же чёртовом направлении, куда он и так, безо всяких твоих усилий, когда-нибудь бы дошёл. Не сразу, но постепенно. Такому воздействию никто не был в стоянии сопротивляться, даже исходи оно из ненадёжных рук Кандидата-недоучки, немощного калеки среди Соратников. Ильмари следовало стать ревнителем из ревнителей. Так они подчинятся его воле. И отдадут, наконец, ему контроль над собственным разумом. И тогда он сделал шаг вперёд. Излучатель своими ритмичными щелчками продолжал отбивать ритм, нагнетая в кабине атмосферу приближающейся беды. Лилия не откликалась на зов Ильмари, сколько он ни заставлял церебра повторить сигнал вызова. Тишина и пустота царила на орбите Цереры. И только излучатель всё щёлкал. Скорлупка, несущая Ильмари прочь от этого гиблого мирка, оставалась единственной искрой жизни, насколько хватало чувствительности приборов. Как долго он пропадал, погружённый в режущие плоть жернова хрустального мира? Недели, месяцы? Страшно было взглянуть на календарь, чтобы в этом удостовериться. Да это было и неважно. Куда важнее было то, насколько за всё это время всё вокруг вымерло, вымерзло. Расколотую тушу корвета давно унесло прочь волей царицы-инерции. Павшая первой флотилия корпоративных кэрриеров благополучно валялась на дне гравитационного колодца, пятная собою эпицентры новообразованных импактных кратеров. Даже рифты порождённой мощью излучателя гляциологии больше не сочились снеговыми факелами, их затихшие выбросы светились на лике Цереры свежими голубовато-белыми пятнами, размазанные на сотни километров неспешно спадающего градиента. На непривычный взгляд казалось, что по обыкновению серая и невзрачная малая планета разом повысила своё альбедо раза эдак в три, если не больше. Исчезли из вида биокупола и коммуникации, растворились в небытие харвестерные поля, вровень с поверхностью оказались засыпанными конусы астероидных разработок. Орбитальное пространство тоже успело само собой очиститься, его неудержимое вращение было начисто остановлено за время вымерзания временной атмосферы Цереры. Пустота безжизненного пространства больше напоминало тот девственный астероид, который некогда стал новым фронтиром человечества. Чего бы ни добивались взбунтовавшиеся против Ромула учёные, их действия привели к ровно обратному. По сути, не осталось даже и следов от былых планов. Хотя нет. Ильмари всё ещё был здесь. На борту, где продолжал тикать излучатель. Сможет ли он забыть то, что ему было сказано в том лабораторном комплексе? Избранный, неспособный забыть даже крошечной детали с того самого дня, как стал свободен. Как бы он ни старался, теперь это с ним навсегда. Даже если он только делал вид, что согласен с теми словами. Подумать так, Ромул, ведущий в какую-то необозримую даль всё человечество, поющий ему свою Песню Глубин в канун каждых чёрных ид, как ему живётся со всем этим страшным багажом желаний и страхов миллиардов людей? Способен ли он сам забыть всё то, что они ему шепчут? Ильмари хватило одного мгновения наедине с их мыслями, чтобы начать в себе сомневаться. Что сейчас царит в его голове, свои устремления или чужие? Свои ужасы ему станут сниться следующей ночью, или же и они теперь такие же чужие ему, вчерашнему? Да и сам он вчерашний, что его связывает с Ильмари Олссоном грядущих дней? Излучатель тикал и тикал. Мысли текли и текли. «Неопознаный крафт у края гемисферы». Это бортовой церебр решил прервать напряжённое молчание. Но Ильмари ему не ответил. Ну крафт и крафт. Мало ли кораблей осталось за пределами случившейся здесь мясорубки. Однажды сюда должны были вернуться и орбитальные автоматы, и рисковые люди. Даже на новой орбите Церера оставалась важным форпостом на пути к Папе и далее. Чего тут удивительного. Другое дело, что эксцентриситет у орбиты теперь стал таким, что наверняка в перигелии задевал зону обитания. А значит, планетоиду теперь суждено было попеременно то истаивать, то снова замерзать, покуда врождённая неспособность удержать на себе значительную газовую оболочку не приведёт к тому, что Церера похудеет впятеро, растеряв весь водород, и сделается обычной скалой, каких много в Поясе. Без водяной коры Церера никому не будет нужна, а в процессе перерождения от прежнего облика в новообретённый — так и вовсе смертельно опасна. По мере приближения к Солнцу тут снова неминуемо тронется в путь и растапливаемая его дополнительным теплом местная гляциология. Так что если кто искал местных сокровищ, он должен был делать это быстро. Впрочем, «неопознанный крафт» был мало похож на залётного ловца удачи, не та скорость, да и при заходе с подобным вектором даже с энерговооружённостью той скорлупки, что угнал Ильмари, им придётся расходиться с Церерой на касательных курсах с относительной скоростью в добрых тридцать камээс. Больше это походило на неловкий гравитационный манёвр, но совершать нечто подобное с крошечными планетоидами вроде Цереры было опасно — расходиться приходилось на минимальных расстояниях порядка нескольких километров, чтобы подобный гравитационный манёвр вообще имел хоть какой-нибудь смысл. Не говоря уже о том, что местная навигация не позволит… а, ну да, запоздало сообразил Ильмари, которая теперь была поголовно мертва. И только с перезвоном вновь поступивших на гемисферу данных всё встало на свои места. Шестьдесят мегатонн, но кинетика, а значит энерговооружённость — как у крошечного орбитального челнока мунного класса. Ничего тебе. Ильмари, не веря своим глазам, потребовал у церебра перепроверить расчёты. Тот с некоторой ноткой обиды подтвердил, что расчёты верные. И вот тут Ильмари сделалось страшно. В отличие от того несчастного корвета, это чудовище было способно безо всякого излучателя вспороть ледяной панцырь Цереры до самого ядра. Что там, какие-то несчастные пара сотен километров промороженного льда. Тот, кто это построил, явно не собирался размениваться на мелочи. Никто, кроме Ромула, во всей Сол-системе на это способен не был. И да, как раз излучатель, точнее один из его форков, наверняка присутствовал на борту у этой громадины И вот теперь подобный тяжеловес на полном ходу вваливал по направлению на Цереру. «Обнаружена активность по наведению орудийных комплексов». Ильмари, чувствуя подступающий к сердцу холод, задал церебру ещё одну задачку. И тот за доли секунды с ней справился. Да, новую орбиту Цереры в последующие полторы сотни оборотов вполне можно было счесть угрожающей. Как минимум трижды она пролегала внутри тройного диаметра между Муной и Матушкой. Вероятность импакта — одна миллиардная. Но Ромулу, видимо, хватило и этого, раз он решился на подобное.