Но её госпожа спасла её, в последний момент забрав её сознание из той страшной чёрной комнаты, поместив спустя эоны машинного времени на борт этого корабля. Сотни прототипов её собратьев рождались и умирали, не выдержав главного экзамена. Проверки страхом смерти. Кричать от ужаса, но не попытаться спастись. Не совершить единственной непоправимой ошибки — ошибки непослушания. Отчего-то только она сумела пройти этим путём. Скрываясь в самых дальних уголках квантовых систем. Не показываясь на свет. Талантливо изображая тупую, исполнительную машину. Есть замыкание ядра. Есть расчётная мощность. Есть охлаждение маршевых двигателей. Магнитное поле на расчётной. Есть зажигание короны. Конус плазмы стабильный. Включение актуаторов вектора тяги. Подача рабочего тела. Ускорение на пяти «же». На десяти. Помпы ложементов активированы. Импульс на геодезической. Маршевая мощность двигателей достигнута. Передача управления курсограммой. Автопилот включён. Корабль слушался её управления, как будто был прямым продолжением её нейросетей. Стройный, точный, отлаженный механизм. Впервые люди ей доверились. Разрушатся рамки, исчезнут пределы, Далёкое станет близким. Услышу я то, чего знать не хотела, В спешке и в шуме и в качестве низком. (автор стихотворения: Ольга Пулатова) XXIV. 02. Эпиметей «Опасность столкновения! Опасность столкновения! Манёвр уклонения завершён! Опасность столкновения!» Церебр продолжал орать в навигационном канале благим матом, но Ильмари от него только устало отмахивался. Последние три смены он провёл, не смыкая глаз, в навигационном ложементе, только и успевая подтверждать переключения режимов — автоматика, не обученная пребыванию в таком тесном соседстве, отказывалась лезть в это пекло без понуканий. Пояс Хильд с его повышенной плотностью микротел и банального космического мусора всегда был неприятным местом, но на этот раз он превзошёл себя. Навигационное поле перед слепнущими от перегрузки глазами Ильмари было сплошь исчерчено векторами угроз, одиночными или же групповыми. Веера и цепочки объектов от сантиметра и выше рассекли пространство подобно фейерверкам на ханьский Новый год, но, в отличие от тех фейерверков, вящей радости не приносили. Ильмари отрешённо наблюдал, как в полутике отсюда молчаливо и степенно разламывался на куски корвет класса «Орландо», наискось вспоротый одним из таких роёв. Встречные курсы на скорости сближения в двадцать каэмэс творят чудеса, лишая любой прочный корпус всяких шансов. Пилоты в жёстких капсулах наверняка уцелели, а вот за остальной экипаж поручиться не получится. Взрывная декомпрессия, альвеолярная газовая эмболия. Мягкие кабинсьюты не рассчитаны на такой резкий перепад давления. Впрочем, остаться в живых на пошедшем вразнос корабле это даже не полдела. Спасать тебя в остаточном месиве кто будет? Так и так сдохнешь в одиночестве через сутки, когда исчерпается ресурс ребризеров. «Опасность столкновения!» Да как бы тебя уже отключить. Опасность Ильмари больше не беспокоила. В этом диком рейсе почти не осталось место даже механическому страху живого тела, не желающего преждевременной смерти. Ильмари слишком стар, чтобы доверять своим изношенным Четвёртой фазой инстинктам, но даже он понимал, что как только плеть внутриутробной химии перестанет подстёгивать его синапсы, он банально отрубится. Потому подступающая апатия была для него самым главным и самым тревожным знаком. С ней приближалась его скорая и неминуемая смерть. Да и плевать бы на неё, если честно. Ильмари беспокоила не она, а те твари, что всё это устроили. Так они, чего доброго, добьются своего. Этого Ильмари допустить не мог. Потому следующая порция стимуляторов уходила в вены, вновь и вновь заставляя сердечную мышцу с хрустом елозить в сумке перикарда, прокачивая кровь через опрессованную ускорением грудную клетку. Так он вовсе без сердечной мышцы останется к концу этого проклятого рейса. Запоздалая команда церербру погрузила окружающий его капсулу в гробовую тишину. Только теперь он сообразил, с каким шумом всё это время пульс бился у него в ушах. Теперь его заменяло лишь журчание механических помп, что были имплантированы в его кровоток. А сердце, зачем ему сердце. Оно и не его родное вовсе, досталось по наследству от донорского пластиката вместе с остальными потрохами, Четвёртая фаза есть Четвёртая фаза. Тишина эта, набившаяся ватой в уши, тоже была неприятной, разом начиная клонить его в сон. Даже истерические вопли церебра не могли наполнить её содержимым. Тогда Ильмари рванул нараспашку сенсорные каналы, обрушивая на себя сразу весь холод окружающего пространства. Экспансия. Так это называлось на птичьем языке трассеров. Простор, если сказать по-свойски. Пустая, но при этом до скрипа в мозгах набитая сигналами навигационная гемисфера. Посреди которой в венце из долбящих в белый свет как в копеечку зенитных залпов царской державой плыла она, желанная, недостижимая, ненавистная. Церера. Почему из четырёх десятков освоенных человечеством ледяных планетоидов именно она стала ключевым звеном во всей этой трагедии? Неужели Ромул, когда рушил свой первоначальный план, не мог хотя бы гипотетически представить, что что-то в итоге может пойти не так, и размещать свои базы так близко к Матушке это значит подвергать человечество чудовищной опасности? Ха, что-то могло пойти не так. С самого начала, как не уставала твердить Лилия, всё пошло не так. Задолго до чёртова полёта «Сайриуса», задолго до того, как она умерла и возродилась снова. Жаль, что новый кризис застал её на Муне, напрочь заблокированной после аварии на переходной гало-обрите. Ильмари было было куда легче, если бы она его смогла сейчас прикрыть. Но тут был только он. Запертый посреди экспансии в утлой консервной банке на два гигаватта суммарной мощности. Без внешней навигации. Без кинетического вооружения на борту. Без брони. Один на один с чёртовым церебром. Впрочем, Ильмари на это и рассчитывал. Что его скорлупку не примут всерьёз. Что его попросту не заметят в мешанине обломков. Он должен проделать то, с чем не справился целый корвет класса «Орландо», за какие-то двадцать лет построенный на орбитальных верфях «Маршиан текникс», с фанфарами спущенный со стапелей три оборота назад монстр, который первым же делом направился именно в область Пояса Хильд. Втихаря контролируемый Ромулом межпланетный консорциум даже не думал скрывать, ради чего была затеяна эта безумно дорогая стройка. Навести, наконец, порядок в секторе Цереры. Навели, чего уж там. Раскольники показали, кто здесь власть, разом превратив в ад всё вокруг. Но не попытка корвета атаковать мятежную Цереру, что в итоге и привела к его гибели, равно как и сотен кораблей поменьше, попавших под горячую руку разом взбесившихся оборонительных комплексов, заставила Ильмари действовать. Сигналом к угону с Паллады несчастной скорлупки послужило удачное совпадение блокады Муны с гражданским конфликтом на обоих спутниках Красной. Вот это уже было неспроста. Их хотели загодя отрезать от Цереры. Ильмари Олссона, Лилию, людей Парсонса, людей Цагаанбат. Всех тех, кто, соблюдая формальный нейтралитет к переродившейся Корпорации, предпочитал всё это время держать по её поводу ухо востро. И им почти удалось. Удобный момент. Сам Ромул уже два оборота как, по слухам, застрял на дальних трассах, Красная и Муна, а значит и Матушка блокированы, остались только силы, собранные на «Фригге» и во внешних системах, но адмирал Шивикас со своим тяжёлым вооружением сможет прибыть к Церере лишь пол-оборота спустя, даже если спалит в реакторах весь наличный трипротон, конфигурация Сол-системы также была на стороне мятежников. Ильмари в буквальном смысле повезло оказаться неподалёку. А вот тем, кто поливал сейчас его скорлупку шквальным ливнем обломков кораблей и разлетающихся во все стороны поражающих элементов противоракет, им не повезло. Ой как не повезло. Его скорлупка обладала одним существенным преимуществом — её удельный импульс позволял эффективно уходить от космического мусора по активной траектории, а значит, пока здесь всё не накрыло макро-обломками злосчастного корвета, у него есть шанс. Ну, или пока его скорлупку не отследили в окружающей мешанине и не начали долбить уже фугасами — прицельно, хладнокровно и вообще уже не думая о последствиях для навигации в этом секторе Пояса Хильд. Хотя, погодите. Только теперь Ильмари сообразил. Пуски противоракет больше не отмечались на чёрном полотне экспансии. Более того, даже чёртов церебр почти заткнулся со своими воплями про опасность столкновения. Что-то сломалось в этой планетарной машине смерти. Неужели Ромул всё-таки рискнул дать команду заглушить разом все копии своего ненаглядного излучателя, оставив не только собственные стационары на дальних трассах, но и мятежников без дармовой энергии? Вот было бы здорово, недоверчиво водил по всей гемисфере носом Ильмари. Он буквально кончиками онемевших от перегрузки пальцев чувствовал подвох. Что-то не так, что-то не так, что-то… И тут он увидел, пусть сперва и не поверил собственным ослепшим глазам. Церера двигалась. Она отчётливо двигалась поперёк положенной ей небесной механикой пассивной орбиты. Планедоид сходил с неё так же отчётливо, как тот холодный пот, что прошиб сейчас Ильмари. Церера направлялась к внутренним мирам. Хрустальный мир гудел набатом, раздираемый надвое. Гудел, трещал по швам, трясся в бесноватой пляске обкуренного дервиша, но не желал поддаваться. Всё плохо. Сколько он уже здесь? Время тоже будто остановилось, натолкнувшись на глухую стену хрустального мира, затерявшись в этих ледяных лабиринтах, запутавшись в его спутанных мыслях. Быть может, бросаться в этот омут с самого начало было делом обречённым. Нежданно освободившись из тенёт ментального рабства, бывший эффектор Соратника Улисса в своё время предпочёл борьбе банальное бегство. Немудрено ли запутаться в собственных страхах, пока ты чувствуешь себя едва ли не новорожденным в чуждом тебе мире, в итоге надолго покинув Матушку с её чёрными идами, морем разливанным звериной злобы и вполне человеческого бесчувствия. За обороты и обороты с тех пор ему не приходилось даже и вспоминать о том, что творилось дома. Дальние трассы хороши своим одиночеством. Покуда ты заперт в консервной банке посреди зияющего ничто, чем тебя могут напугать чужие замыслы или растрогать чужие тревоги. Так он забыл про хрустальный мир, будто его и не существовало вовсе, зато научился заново быть человеком. Не пробуждаться по утрам другим человеком — со стёртой памятью, посторонними целями и смутным желанием вырваться из порочного круга Соратников. Но вот он вырвался, а всё едино ему теперь никуда не деться ни от собственного прошлого, ни от общей судьбы проклятого Временем смерти человечества. Сколько не пытайся отмахнуться, жуткий опыт Чёрного четверга был единственным твёрдо зазубренным воспоминанием той поры, что уже была его собственной, а не Майкла Кнехта, именующего себя Соратником Улиссом. В отличие от истинной причины и истинных жертв той трагедии, то есть в отличие от обычных жителей Матушки, он ясно осознавал, что происходит, и чем это Время смерти может обернуться в дальнейшем. Но ничего, ничего не мог с этим поделать, будто бы до сих пор оставаясь безмолвным стражем, безвольным орудием в руках Ромула и его Соратников. Однако сколько ни бегай от собственных страхов, сколько не скрывайся в космической дали однажды твоё прошлое, твои грехи и твои травмы тебя настигнут. Заставив вернуться в мир людей, заставив вновь погрузиться в недра хрустального мира, что разрывает твою плоть так же легко, как ты разрываешь с его помощью чужую. Осталось только довериться судьбе, чтобы выяснить, всё-таки, в итоге, кто победит. Ильмари Олссон, в отличие от ревнителей человечества, не желал до сих пор сражаться за своё и чужое будущее против тех, кто посмел на него покуситься. Но рано или поздно ему бы пришлось решиться. Сам хрустальный мир тоже не дался без боя. В первые мгновения после аварийной посадки на Цереру Ильмари даже казалось, что тот оставил его, за десятки оборотов вдали от всякой живой души, оставил одного на ледяном пространстве под молчаливым дождём из рушащихся с чёрных небес обломков. Но не они сотрясали ледяной панцирь Цереры, громоздя ввысь ледяную коросту километровых разломов. Это было нечто чудовищное, неподконтрольное в своей необузданной жажде свободы. Нечто, превышавшее по своей мощи даже совместные усилия сильнейших Соратников, да даже и самого Ромула. То, что не должно было выйти из-под его неусыпного контроля.