— Чего сидишь, собирайся-одевайся, пойдёшь со мной. Церебр, поддерживать на борту к экстренному старту! Приказ принят к исполнению. Вот это новости. Ковальский нахмурился, однако тут же послушно ссыпался вниз, к ящикам, где лежали аварийные оболочки. Такого в плане не было, выходить из галоши на вэкадэ. Интересно, какого мрака капитанесс решила изменить порядок операции и тащить его с собой. Разве что тяжёлое донести. С непривычки ноги от местной гравитации, конечно, подгибались, но ничего, экзоскелет оболочки сам собой ходит, дотащим. — Нам, может, контейнер какой с собой захватить? Капитанесс непонимающе на него поглядела, мотнув в итоге головой. — Груз будет в контейнере. Ну, ладно, если так. По лётному полю катились в полном одиночестве, что было вполне ожидаемо — запасная посадочная площадка вдали от опрессованных ангаров, кому вообще сюда понадобится сажать свой борт, разве что совсем с кредитами туго у фрахтовиков. Две согнутых гравитацией фигуры в белоснежных оболочках шагают по укатанному гусеницами космодромных тягачей пространству к стоянке арендованного заранее ровера, что может быть прозаичнее на поверхности ледяного планетоида. Впрочем, импульсы из глубин чёрного неба Цереры о важности операции забыть бы не позволили, поминутно подбадривая, давай, топай, не прогулку на пленэре совершаешь. Ковальский не нуждался в подобных понуканиях, но в ответ предпочитал помалкивать. Если надо, пусть себе следят. Ему какое дело. Путь на ровере до места оказался непростым — битых два часа они скакали по колдобинам изрытого реголита, так что Ковальский едва не вываливался из кресла — за штурвалом восседала, разумеется, капитанесс. И когда уже им перестанут помыкать. Да, он был излишне молод для трассера, но зато, в отличие от иных старпёров, он почитай с самого детства массу времени проводил за управлением разномастных флотских единиц, сначала в виде симуляции, а потом и в реале. По сути, как только родители выцарапали его из той переделки на Матушке, назад ему пути уже не было, и уготованная судьба Ковальского была очевидной — до конца жизни оставаться аутсайдером человечества, пересаживаясь с одной колымаги на другую. Его никто специально не учил, всё сам, и получалось у него куда лучше, чем у большинства профессиональных трассеров, так откуда такое постоянное пренебрежение? Дайте уже ему хоть немного самостоятельности, сколько можно!.. Впрочем, чего жаловаться — куда тут ехать, он был всё равно не в курсе. Капитанесс же по этому поводу предпочитала помалкивать. Прибыли они тоже как-то внезапно, Ковальский даже, кажется, задремать успел, вцепившись крючьями актуаторов в аварийные рукояти, только что ещё качал головой, борясь со скукой и вот он уже летит кубарем вниз, всё-таки свалившись из седла после резкой остановки. И где же это мы, почесал слегка ушибленную пятую точку Ковальский, оглядываясь. Кругом, тем временем, было гладко и тихо. Даже свежие следы поперёк ледяной поверхность не были видны, только расходящиеся трещины местной гляциологии пятнали раскинувшуюся вокруг белоснежную равнину. Красиво. Только куда им теперь? Капитанесс не спешила покидать ровер, вглядываясь куда-то поверх рулевой колонки. Но тут уж и Ковальский сумел разглядеть. Чуть впереди, метрах в сорока по ходу ровера, начала сдвигаться вниз и вбок лунообразная платформа, открывая уходящую вниз спираль чего-то вроде грузового пандуса. Пришлось снова забираться на ровер — спустя пару минут мерного перезвона пустотелых колёс-пружинок их со всех сторон уже окружала непроглядная тьма, воцарившаяся после того, как укрытие спирально уходящего вниз тоннеля с хрустом закрылась. С хрустом? Ковальский прислушался. Да, вокруг них сгустилась ощутимая атмосфера. Надо же, местные воздух не экономили. Впрочем, вокруг них мерцали в лучах ходовых огней иссиня-белые стены из чистой воды. И правда, чего тут экономить? Спустя пару минут ровер упёрся носом в увесистые металлполимерные створки цилиндрического поворотного шлюза, мерцающего по периметру аварийными маячками. Видимо, атмосферка тут была скорее техническая, в качестве естественного препятствия самопроизвольной возгонке льда. А вот всему прочему препятствовали, помимо толщины стен, два плазменных двигла на пару гигаватт, что упирались им с командоресс разве что не прямо в лоб, деловито развернувшись из парковочных ниш. А что, выглядит убедительно — дёрнешься без команды, двадцать килокельвинов от тебя и пепла не оставят, в могилку сложить. Впрочем, по итогам молчаливого обмена кодами доступа сопла всё-таки убрались, а поворотник начал, что логично, поворачиваться, пропуская из ровер внутрь. Ковальский снова завертел головой. Для привычного к вынужденной флотской тесноте помещений шлюз изнутри казался огромным. Метров сорок в диаметре, не меньше. В таком опрессованном объёме их галоша поди поместилась бы целиком. Да уж, широко тут живут, богато. — Слезай уже. Голос командоресс своим «бу-бу-бу», доносящимся прямиком через внешние слои оболочки, намекал Ковальскому, что можно откинуть шлем оболочки, а вот снимать её совсем — команды не было, да и гравитация здешняя, пусть и слишком заметная для трассера, явно не позволяла тут беспрепятственно ходить, не пытаясь поминутно улететь к потолку, так что и правда лучше остаться в тяжёлом экзоскелете, целее будешь. Будь снаружи поверхность, скажем, Титана, пришлось бы не только раздеваться до исподнего, но и проходить через второй шлюз дегазации. Но на Церере лёд был чистым, как стекло, так что можно было даже ноги о коврик на входе не вытирать. А вот о самого Ковальского ноги было вытирать не только позволительно, но и рекомендовано. Потому что по входе в лабораторный комплекс — а на вид, судя по бесконечной череде протянутых повсюду энерговодов, питающих разнообразные приборы, силовые агрегаты, переливающиеся синими огнями кутронные ядра и прочую высоколобую машинерию, это был именно он — его тут же грубо поставили в уголок и с рассерженным шипением приказали стоять молча и не отсвечивать. Будто он собирался здесь немедля учинить дебош и перебить всю посуду. С командоресс же обошлись иначе. Её грузную фигуру с первой же секунды окружило полутораметровое пустое пространство, никто из местных белохалатных «желтожетонников» не попытался к ней приблизиться и уж точно не хватал за оболочку и не указывал, что делать да как себя вести. Командоресс же, не обращая внимания на окружающую суету, молча ждала, когда её встретят правильные люди. И они не замедлили явиться. Два абсолютно одинаковых существа росточком Ковальскому едва ли по пояс, с непропорционально большими головами без единого волоска растительности (особенно почему-то смущало отсутствие бровей), во всё тех же лабораторных халатах и с коронами внешних антенн для какой-то загадочной аугментации. Они смотрелись бы весьма потешно, если бы не жутковатое выражение глаз — эти младенцы-переростки глядели на мир с отрешённой усталостью существа, познавшего все самые страшные тайны этого мира. А ещё эти двое явно знали командоресс. — Отомн, — обращение по имени сопровождалось едва ли не полупоклоном. — Если вы не против, зовите меня Лиссой. — Лисса, насколько нам известно, погибла при взрыве «Бергельмира». — Эти слухи сильно преувеличены. — Не поспоришь. Как дела на «Фригге»? — Адмирал Шивикас готов принять груз. — Славно, славно, ну, что ж, пройдёмте. С этими словами говоривший — тот, что стоял в этой паре слева, развернулся и посеменил в глубину комплекса, за ним последовал и второй башковитый, а за уже ним — остальная белохалатная братия. И только один из умников задержался — но только лишь затем, чтобы схватить Ковальского за загривок и разве что не пинками погнать его во всё том же направлении. Оставлять его без присмотра никто, видимо, не жаждал, но и запереть его от греха было некуда. Разве что в переходнике одного бросить. Ковальский уже дважды успел пожалеть, что не остался на борту галоши, но теперь-то выбора у него особого не было. А ещё он внезапно обнаружил, что командоресс зачем-то включила персональный канал, так что Ковальский в итоге мог слушать все её переговоры с яйцеголовыми, даже отставая на полсотни шагов. — Всё готово к транспортировке? В голосе командоресс было слышно особое напряжение, какое возникало у неё только в моменты высшей концентрации. Ковальский невольно сразу подобрался. Что-то здесь творилось не то. — Не беспокойтесь, Лисса, вы очень пунктуальны, так что мы как раз заканчиваем финальный обзвон систем. Как вы понимаете, попытка у нас будет только одна, так что мы не могли начинать заранее. Вам придётся подождать несколько минут. Тут Ковальский скосил глаза на какой-то из агрегатов, где, действительно, среди множества кривых, диаграмм и столбцов цифр подходил к концу некий обратный отсчёт. — Можно было и заранее всё проделать. Да и лишний персонал удалить на безопасное расстояние. Яйцеголовый на этом хрипло рассмеялся. — О, если вы опасаетесь за безопасность персонала или свою собственную, то я вас разочарую, как следует из сути Предупреждения, в случае, если что-то пойдёт не так, гибель этого планетоида станет меньшей из проблем тех, кто уцелеет. Ковальского начало мутить. Он вырос в очень странном месте и с детства имел хороший нюх на сектантов. В Гиркарвадо этого добра было навалом — там под каждым баньяном возлежали гурующие. — Ваш фатализм мне не понятен, сэр Леонард, — нет, не послышалось, она реально назвала его «сэр», — Ромул вверил вам излучатель не затем, чтобы вы тут о конце света рассуждали. Тут Ковальский и вовсе чуть не споткнулся. Этот разговор был явно не предназначен для чужих ушей, так зачем командоресс ему всё это транслирует? Не могла же она включить канал по ошибке, она подобных ошибок не допускала, это было попросту невозможно. — Резоны Ромула вообще мало кому понятны, но да, я знаю свою цель. И постараюсь довести дело до конца; оглядки на собственное чувство самосохранения в этом мне не требуются. В конце концов, я не в меньшей степени заинтересован в успешном исходе нашего сегодняшнего опыта. За ним стоит куда больше, чем планы Ромула или его Соратников, за ним стоит наша с братом научная карьера, а это для нас — куда дороже жизни. — И не страшно, всю её поставить на единственный опыт? — Страшно — не то слово. Но какие у меня варианты. Излучатель существует в единственном экземпляре, так уж получилось. Было бы их в запасе хотя бы два, уж я бы постарался подстраховаться. Нам сюда. С этими словами Шалтай-Болтай указал на полкукруглую обзорную галерею, широким амфитеатром окружавшую некую громоздкую установку вроде фузионного реактора, только раз в пять больше по каждому из измерений. В недрах установки что-то светилось, резкий голубой свет мешал сфокусироваться на деталях. — Коллеги, раздайте гостям визоры. С этими словами оба яйцеголовых, равно как и все присутствующие, разом нацепили громоздкие системы, предназначенные, судя по всему, для прямого наблюдения за происходящем, минуя традиционный виртреал. Пожав плечами, Ковальский тоже надел один такой. А забавно. Эта штука, суля по всему, помимо собственно картинки транслировала в аугментацию специфические модели дополненной реальности, связанные со сборкой за стеклом. Туча текущих параметров, те самые обратные отсчёты и диаграммы растущей нагрузки. Но это было не так интересно, как сама картинка. Ковальский впервые в жизни наблюдал что-то подобное собственными биологическими глазами. Сложнейшие структуры полей, наложенных друг на дружку, составляли единый комплекс, который можно было разглядывать в мельчайших деталях простым поворотом головы — ни в какое сравнение с топорным виртреалом это не шло, больше походя на реалтаймовую квантоптоэлектронную симуляцию. Впрочем, скорее всего это она и была, переведённая в оптический сигнал визора. Для того, чтобы с реальной сборкой можно было устроить такую канитель, обсчитывая по желанию оператора столько разнообразной информации во всевозможных спектрах, это нужно было потратить куда больше ресурсов на оборудование наблюдения, чем на саму установку. Отдельная штука в том, зачем вообще было тратиться на эти волшебные визоры там, где наверняка за глаза хватило бы и традиционного виртреала. — Я уже отвыкла от таких штук, сэр Леонард. — Давно не были на Красной? — Давно. И возвращаться туда не стремлюсь. — Жаль, Лисса, наука наверняка многое потеряла в вашем лице. — А мне нет, «Маршиан текникс» со своими разработками разберётся и без меня. Ковальский невольно обернулся на капитанесс. Сложно представить её в когорте мозголомов. «Желтожетонники» в каком-то смысле были полной противоположностью им, трассерам. Большинство вечно одетых в халаты лаборантов ни разу в жизни не видели результатов собственного труда, воплощённых в железо, работая исключительно с дискретными моделями. Пилоты же, напротив, совсем не интересовались теоретическим базисом, позволявшим их кораблям летать. И тут до Ковальского дошло, зачем были нужны и визоры, и множество экранов по стенам. Большинство учёной страты «желтожетонников» так берегли свои драгоценные мозги, что не позволяли робохирургам к ним притрагиваться. Процент сектантов-луддитов среди собравшихся наверняка зашкаливал. А если нет аугментации, какой может быть виртреал. Сразу вспомнилась Машка. Умная была девка, хотя и, зараза, ехидная. Уцелей она в той передряге, наверняка подалась бы в белохалатники. Обратный отсчёт между тем подходил к концу, в системе оповещения один за другим раздавались голоса с непонятными постороннему уху, но явно одобрительными комментариями вроде «синхронизация полей на трёх знаках» и «квантовое моделирование завершено». Так вот о чём говорили командоресс с «сэром». Ковальский аж заёрзал на месте. Трассеру не привыкать к опасностям дальнего космоса, к одиночным перелётам без бэкапа, когда каждую секунду тебя подстерегает ненулевая вероятность скоропостижной, а может и медленной смерти. Но чтобы вот так, с неизвестными шансами сидеть в пределах прямой видимости от непонятного вида установки, вся работа которой, по сути, никогда не тестировалась и бою и держатся исключительно на численных симуляциях. Ощущение было не из приятных. Трассер привык доверять себе, своей команде и своему кораблю. Но чтобы по собственной воле верить людям, которых впервые видишь — на это нужна была определённая решимость. Или безрассудство. Впрочем, командоресс со всё тем же непроницаемым лицом продолжала общаться с яйцеголовым, ерго — так же будет поступать и Ковальский. Ещё чего не хватало, трассеру терять лицо перед какими-то «желтожетонниками». — С чего вы взяли, что излучатель вообще можно скопировать? — Нет, Лисса, не «скопировать». Ядро излучателя, его суть, если отбросить всю «железную» обвязку в виде генераторов полей подвески и энергетических контуров управления и отведения мощности, представляет собой макроскопическую когерентную сборку, чем-то похожую на обычные ку-ядра, но, сами понимаете, совсем других порядков энергии. Как у любого квантового объекта, у ядра есть состояния, нам известно, как ими управлять, но и только. Воспроизвести мы его не можем, ни о каком «копировании» тоже речь не идёт. Квантовые объекты принципиально нельзя скопировать, предварительно не разрушив. — Тогда что мы тут делаем? — Вы — просто наблюдаете, — усмехнулся Шалтай-Болтай, — а вот мы попробуем сейчас изменить квантовые числа излучателя так, чтобы он смог открывать канал потока энергии от точки замыкания не в одну, а сразу в две запутанные с ним точки-реципиента.