Нашёл сам в каморе каких-то таблет — на вид явно просроченных — да и сожрал одну-другую. Вроде в нетях пишут, должно помогать. Не безопасно, но в свои триданцать с гаком лет Франтишек крепко понял, что однова живём, и если носиться с собой, как с писаной торбой, то это будет не жизнь, а безобразие. Колёса, впрочем, помогли, а может, то были мамкины ромболлы, поди разбери, однако на дворе между тем успело стемнеть, завыли своё проповедники на рашн бич, а спать охота — хоть спички в глаза вставляй. График долой, подумал тогда Франтишек, и на этом окончательно отрубился, как был, в кресле-качалке на балконе гестхауса. Проснулся он от тех самых оглашенных петушачьих криков с чумной головой и ноющей от неудобного спанья поясницей. Странное ощущение — вставать в пять утра, когда привык, напротив, в это время только ложиться. Ничего, скоро вернёмся обратно в норму, уж проходили. Франтишек, глядя на светлеющую полоску неба, решил даже не тратить время на завтрак — умылся слегонца, зубы полоскателем освежил да побежал со снастями на берег. Вообще забавное это дело, вот так вставать ни свет ни заря, башка пустая, свежая, в пузе от голода бурчит, только зеваешь отчего-то поминутно, аж звон в ушах стоит. Вот бы его щас родители видели. Что-то они подзастряли на своей Муне, только и пишут раз в неделю — скоро домой, скоро домой. Полтора года уже, два мунсуна Франтишек в Гиркарвадо перелетовал, а песня всё та же. Экспаты они такие. Сеня, что в нижнем Мандреме живёт, тоже жалуется, что всё обещают и обещают родители наконец приехать, а всё никак, то карантин очередной, то забастовка мунных диспетчеров, то погода нелётная. Эх, вздохнул Франтишек, покосившись на белый инверсионный след, поднимающийся над Махараштрой. Минуты через три и звук соник бума долетит. Иногда начинало ему казаться, что нет у него никаких родителей, учителей, разбросанных по свету одноклассников, одни лишь виртреальные галлюцинации, призванные скрасить сырую скуку нового мунсуна. Впрочем, плевать. Пока светило восходящее солнце, пока полоскалась в океане макрель, пока не доломалась мамка, пока не укатил куда друг Сеня, что ему все эти далёкие люди или их отсутствие. Гуляй себе и будь счастлив. Франтишек, подхватив половчее снасти, припустил бегом к берегу, только грязные пятки замелькали, а поспевающий за ним дрон догляда басовито взревел, набирая обороты. Рыбаки на берегу только-только принялись за дело, раскидывая свои потёртые деревянные катки от лодок к берегу. С утра был отлив, так что ещё толком не продравшие глаза бородатые мужички в грязных ковбойках, вяло переругиваясь на местной смеси португальского и хинди, почесав репу, доставляли на дальнем конце дорожки ещё по два катка и только тогда принимались с натугой выталкивать лодку к воде. Франтишек помахал им рукой, а сам ловкой обезьяной полез, цепляясь за арматуру, на развалины пирса рыбачить. Поклёвки, впрочем, сегодня не случилось. То ли проклятый отлив виноват, то ли ещё чего, но просидев так почти что час и уже чувствуя на спине жаркую ладонь восходящего солнца, Франтишек решился двигать домой. Да и фиг бы с ней, с рыбицей, всё равно кингфиша нынче не поймать, а макрель его уже порядком утомила. Сгонять что ли на тук-туке до Сиолима на утренний рынок, взять там лангустов да сожрать с чесноком. Кредитов вроде в этом месяце ещё много осталось. Или ну его. Обойдёмся сегодня курицей! Поддельная, конечно, веганская, с чего бы в Гиркарвадо завелась настоящая, да какая разница, на вкус так и так пластилин. Франтишек курицу не любил, но сейчас бы сожрал и сырого кальмара. Пока он бросал снасти и обувался в сандали, на улице окончательно припекло. Ну да, не декабрь на дворе. Подумав, Франтишек сунул в рот остаток вчерашнего чизнаана, натянул нелюбимую панаму и потащился выклянчивать у хозяев гироскутер. Не пешком же переться до поворота на Мандрем. Гироскутер ему, конечно, не дали, но, сжалившись, вручили старенький пыльный скрипучий электросамокат, которому лет небось было как самому Франтишеку. И на том спасибо, а теперь ходу. Ходу хватало лишь на то, чтобы немного охладить встречным ветерком распаренную спину, ну, хоть не стоим, едем. «Чикен-центр Эрнандо» как всегда стоял пустой, да собственно чего тут кому делать — холодильник с магнитным замком в углу работал автономно, Франтишек помахал сенсором на запястье у старомодной рамки ридера да и потащил в авоську пару ближайших брикетов. Льда, конечно, там больше чем белка, вот почему он предпочитал рыбу. Эта хотя бы состояла в основном не из ашдвао и не стремилась разложиться на тепле в розовую слизь. Ничего, мамка разберётся. Куриный суп-пюре с шампиньонами, почему нет, в морозилке наверняка ещё валяется пакет грибышей с прошлой доставки. Захлопнув дверцу холодильника, Франтишек двинул на выход, тут же нос к носу столкнувшись со своей персональной немезидой, горгульей и бабой-ягой — у «Чикен-центра Эрнандо» парковала ржавый байк Машка-промокашка в обычном боекомплекте: острые коленки две штуки, чёрные глаза навыкат две штуки, хвост конский одна штука, поверх всего организма — балахон оверсайз, мозгов — не дадено вовсе. — Ковальский, ты? Франтишек пробормотал в ответ что-то сбивчивое, мол, кто же ещё. — Погодь, вместе до дома поедем. Вместе так вместе. Машка, конечно горазда всеми командовать, тон у неё вечно такой противный, поди с ней поспорь, смеряет тебя таким взглядом, что только под землю провалиться остаётся. Сеня вон, тот вообще её боялся, обзывая за глаза ведьмой. Впрочем, в чикен-центре Машка особо не задерживалась, вернувшись при такой же, как у Франтишека джутовой авоське c парой морозных бриткетов поддельной курятины внутри. — У тебя тоже башка болит? Интересный поворот разговора. — Да нет, вот вчера виски ломило страсть. — Понятно, значит, у тебя тоже. А то я уж подумала, что у меня месячные прорезались. — Ты совсем дура что ль? Стараясь не так густо краснеть, Франтишек полез на свой электросамокат, давая Машке понукающую отмашку рукой, езжай мол. Та, впрочем, за собой никакой оплошности не заметила, только нахмурилась под нахлобученным как попало шлемом, как бы о чём-то своём размышляя. Так и поехали, гудя электроприводом и покрякивая на поворотах. Машка молчала, Франтишек тоже помалкивал, и чо было его задерживать? Прекрасно бы себе порознь доехали, чо тут той Гиркарвадо. У последнего поворота Машка притормозила так резко, что Франтишек чуть ей в зад не въехал. — Машка, ты чего творишь? Но та даже ухом не повела. — А собаки-то с самого утра так и брешут. Франтишек прислушался. — Ну брешут и брешут, тебе какое дело. Тоже спать не дают. — Угу, угу, спать не дают, — дурёха продолжала себе чего-то выдумывать. — Ты вот что, курицу себе забрось, а сам сразу выходи, дело есть. Да что она заладила, «дело есть», «разговор есть»? Будто он ей мальчик на побегушках. А впрочем да, выходит, так. Забросив брикеты мамке на поживу, Франтишек, вздохнув, поскакал обратно вниз, раз зовут. Сопротивляться указивкам Машки у него силы воли никогда не хватало. Какая-то у той была над ним злая власть. А вот и она, переоделась, гляди, в джинсы и грязную футболку, предательски обтягивающую то, что среди местных пацанов обсуждать было не принято. Франтишек поспешно скосил глаза в сторону. — Ну чего тибе? — Ничего мине, — передразнила, значит. — Залезай, погнали к пирсу. Делать было нечего, под заунывный собачий лай (они и правда всё не унимались) машкин байк повёз обоих в сторону прибрежных шеков, уже вовсю дымивших, готовя еду для первых посетителей. Франтишек первым движением вцепился Машке в талию, но быстро опомнился и неловко перехватил крепления багажника у себя за спиной. Держаться так было неудобно, но зато меньше вопросов с точки зрения морали и социального дистанцирования. Машка, заметив это его телодвижение, только фыркнула, закладывая вираж по песку между прибрежными пальмами. Прибыли. Пока Франтишек отряхивался от красной пыли, Машка успела порыться в кофре и добыть оттуда визор. В сложенном виде — ничего особенного, лепестки роторов и хищно блеснувшее на солнце рыльце объектива. Но Франтишек, глядя на раритет, присвистнул. Это вам не стандартные боты догляда, что привычно следовали за обоими, стоило им выйти за дверь, тут настоящая оптика, миллиметров полтораста, да и батарея мощная. — Зачем это тебе? — Будем надеяться, что ни за чем. Загадками разговаривает. Вот же зараза. — Да говори уже толком, что мы тут на жаре потеряли? — Собаки просто так брехать не станут. И потопала себе с визором под мышкой. Франтишеку осталось дуру набитую догнать и железяку у ней отобрать, а не то гляди пополам переломится. — Ты как, аттестации сдаёшь? — Аттестации для лохов. Он аж крякнул. Сказала, как отрезала. С другой стороны, ей-то что, у неё три мамы, и все три — шишки «Маршиан текникс». Коли надо будет — дитятку окормлять есть кому хоть до седых волос. Франтишеку в этом смысле повезло куда меньше: чем и зачем занимались родители, ему оставалось только гадать. Это тут, среди детей экспатов, все как будто были равны, босоногое детство среди роющихся в мусоре подсвинков и стоящих вповалку ржавых байков, если так подумать, в Мегаполисе с его сугубо кастовой структурой общества они с Машкой едва ли могли повстречаться. Тут же всей и разницы — заставляет тебя кто регулярно заниматься или же весь твой запас усилий уходил на то, чтобы не слишком хамить учителям, пытающимся тебя заинтересовать своими штудиями по удалёнке. Впрочем, Франтишеку учиться нравилось. — Машк, ты когда вырастешь, кем стать хочешь? — Корпоративным бизнес-коучем, топай давай, Ковальский. Звучало, если честно, не очень перспективно. — А я драйвером внешних трасс. — Водителем то есть? — Сама ты водителем! — обиделся Франтишек. Впрочем, развить тему ему не удалось, за последним рядом пальм уже открылся привычный вид на ряд лодок и океан. Рыбаки, мрачно переругиваясь, укладывали на корме сети. Диалог их немудрящий развивался в том смысле что сего дня рыбы нет как нет, но Машка на них внимания не обращала, и только поторапливала Франтишека, мол, погнали. Забравшись на пирс, оба огляделись. Океан выглядел как океан, ничего особенного. Да и горы на востоке ничего особенного пейзажу не добавляли. В небе привычно реял орёл, тащивший водяную змею. Всё шло своим чередом. — Что мы ищем-то, блинский? — Меньше разговоров, больше дела. Запускай визор. Перед глазами у Франтишека мир привычно проделал кульбит, когда его аугментация начала принимать сигнал от взмывшего в небеса визора. Только тут до него дошло. Матери Машки были пуристками, что для «Маршиан текникс» весьма необычно, так что она осталась в свои годы без аугментации вовсе. Так вот зачем он ей понадобился. — Могла бы и словами сказать. Но Машка предпочла промолчать. Она никогда не комментировала свои тёрки с матерями, да и свои биологически девственные мозги, во всяком случае на словах, за инвалидность не почитала. Ну и ладно. Так, что тут у нас? Визор успел набрать приличную высоту — чуть не километр — но по-прежнему ничего особенного не наблюдал. Да и видимость над океаном какая — влажность же, марево. А так, поди ничего обычного. Танкеры цепочкой на рейде тянутся, а дальше Индийский океан успешно сливается с небом. — Ничего в упор не вижу, ты хотя бы скажи, чего…