И твёрдый, просверливающий жётема насквозь взгляд. А что ты, мерд, сегодня сделал для восстановления бразильских лесов? Иногда ей начинало казаться, что дай она им команду разбить себе сегодня голову о ближайшую стену, они бы и это с радостью выполнили. Не потому, что любили её больше жизни, нет. Просто разом поверили бы, что так им будет лучше. Да уж. Вновь приближаются чёрные иды. Это можно было почувствовать, даже не глядя на календарь. По мере того, как накатывала волна, жётемы становились всё виктимнее, а значит — пластичнее в её сухих ладонях. Толпы несчастных выродков, неспособных даже осознать степень собственной ничтожности, они жаждали избавления от собственных страданий и приходили к ней как те крысы из старой сказки. На звук знакомой флейты. На зов далёкого крысолова. Она обернулась и упёрлась в них взглядом. О, ей была дарована вся их оторопь и весь их стыд. Госпожа соблаговолила обратить внимание на своего раба. Госпожа была способна на подобную щедрость. Это ли не восхитительно. Бедные, бедные жётемы. Как же вы беспросветно зашорены в своих крошечных мирках. Офисные клерки и лабораторные крысы, синие от внутривенных вливаний инженеры техподдержки и гладкие, холёные вертухаи корпораций. Все они были брошены наедине со своими слезами после наступления Времени смерти, когда Мать покинула их, но никому из них не было дано осознать и прочувствовать зияющую пустоту собственных растленных душ. Зато им было дано чуять то, что бы эту пустоту заполнило. Заполонило. До тошноты. Через край. Чёрные иды однажды пройдут, и её жётемы подуспокоятся, даже и не вспоминая тот омут неутолимого голода, что снедал их ещё вчера. Им было всё равно, что утолило этот голод. Кто утолил. Она их не корила в подобной неразборчивости. Кому-то хватало одного лишь виртреала наедине с ней. Другим же было не обойтись без Ромула и его подручных. Неважно, так или иначе каждый получал своё. Она — работу. Ромул — головную боль на утро. Они — временное облегчение. А кому не хватало и этого — того однажды находили в куче нечистот у основания башни-многоквартирника, обглоданного до костей серыми крысами, но по крайней мере нашедшего своё избавление. Это был достойный конец. Не как у этих. Она знала, как бывает у прочих див. Они тратили заметную часть собственных доходов на бесконечные походы к алиенисту, лишь бы тот помог им забыть все эти дикпики, что стыдливо совали им в рожу благодарные жётемы. Ей никто никогда не писал. Не было нужды — каждый из них и так ощущал себя наедине с ней, как будто она их уже поглотила, переварила и выплюнула. Никакими вялыми писюнами нельзя было достичь с ней большей близости. Никому из её жётемов вообще не приходило подобное в голову. От одного её взгляда они разбегались в ужасе, боясь расплавиться в горниле этих чёрных глаз. Они знали, чего бояться. Виртреал погас. Как и всегда после сеанса, она ощущала в себе переполняющее чувство пресыщенности. Она взяла то, что хотела, взяла без малейшего чувства стыда или разочарования. Всё, что ей было нужно, это вот эта сопричастность, связь через тысячи километров, чистый, ничем не замутнённый виртуальный вампиризм. Она коснулась своей шеи, проведя пальцами дорожку прохладного липкого пота. Это всё, что остаётся в реальности после завершения сеанса. Диве не дано напрямую ощутить чужую плоть, чужую похоть, для неё там, за гранью виртреала, одни лишь анонимы с кредитными счетами в корпоративных центробанках. Но ей доступно куда большее — прямая, как будто почти физическая связь с каждым из её жётемов. Но довольно грёз. Она принюхалась. Даже если тебя не трогают руками, ничего в тебя не суют и не кончают тебе на лицо, всё равно физиология берёт своё. За время часового сеанса она успевала покрыться липкой и вонючей испариной, буквально кожей ощущая копошение на себе бактериальной флоры. Надо бежать в душ. Покосившись на счётчик — вода в «Коломб волант» всегда в дефиците — она скинула свою дежурную роб а каро руж и поспешила смыть с себя «следы греха», как выражался на воскресных проповедях его сантетейшество преподобный Жак Мартен, воздевая руки горе и возвеличивая при этом голос. Старый хрен понимал в вопросе, только за прошлый год его едва ли не дважды ловили за посещениями онлайн-казино, о том же, чем он занимался в сетях без посторонних глаз, можно было только догадываться, одно она знала твёрдо — среди её жётемов сантетейшества не было. Уж она бы его узнала. Всё-таки занятный ей достался талант, чувствовать всякий направленный на неё взгляд, хоть бы он и исходил с фотографии давно почившего хуливудского актёра прежних времён. Не заглядывая ни в какие энциклопедии, ей тут же становилось о нём известно — где жил, когда умер. Это походило на хитрую аугментацию, однако одно она знала точно — никакой кутроникой её дар не объяснялся ввиду полного отсутствия в её теле таковой. Она происходила из семьи членов секты пуристов, запрещавших себе и своим детям портить собственные тела, дарованные Господом, прикосновением изуверских машин. Впрочем, оно и ладно, многие дивы погорели на том, что давали своим жётемам шанс хакнуть систему, явившись к себе под окна. Кто с топором, а кто и с напалмом. Ей же ничего подобного опасаться не приходилось — единственный в её доме прибор с подключением к нетям шарашил сигнал непосредственно в небеса — через приватный кубсат-ретранслятор. Ищите. Впрочем, с её талантами опасаться преждевременной развиртуализации не следовало — даже сейчас, выскользнув из душа с горой полотенца на голове, она сразу же уловила на себе сальный взгляд третьефазника из окна в доме напротив. Тот, аналогично, среди её жётемов не значился, он даже в сеть не ходил, ему хватало старого потёртого двадцатикратного полевого бинокля, при помощи которого он сторожил её голое тело непосредственно через окно. Ну гляди, только снимать не вздумай. Она узнает, она сразу узнает. Впрочем, пойдём, поздороваемся со старпёром. Ранняя осень близ Луавуля позволяет почти не заботиться о приличествующем маскараде, накинь хоть что-нибудь от дождя и выходи гулять, как есть. После сеанса прогулка, а лучше пробежка — важное дело, она позволяет разгрузить перекормленное подсознание, увлечённо переваривающее сейчас чужие эмоции. Опять же, покуда марше — можно ни о чём не думать, ноги волокутся вперёд сами собой, только дома мимо проплывают. Однажды она, задумавшись, так и обошла весь немалый «Коломб волант» по кругу, обернувшись домой лишь под самый вечер, чуть не попав в итоге на комендантский час. Сейчас смешно вспоминать, а тогда пришлось целую объяснительную в околотке писать, так мол и так, сектантка есмь, часов не наблюдаю, сим предупреждена об опасностях и рисках, дата, подпись. Как будто в пределах «Коломб волант» можно шагу ступить без догляда. Вот и сейчас, только-только затянув на поясе вырвиглазных цветов неоновый полупрозрачный дождевик и шагнув с порога под купол материализовавшегося над ней словно из ниоткуда зонта-дрона, она тут же угодила под проверку. Разумеется, всё ради блага жильцов коммуны, никак иначе. На всякий случай подняв руки над головой, она медленно (очень медленно!) обернулась навстречу кряканью и миганию. Бот был знакомый — с обломанной боковой антенной и смазанным трафаретом 616 на лобном месте. Эта штука бесила всех вокруг тем, что умудрялась собирать двортерьеров со всей округи и под бодрый побрех кабыздохов приниматься увещевать их словами «граждане, расходитесь, вы мешаете проходу граждан». Даром что тазером их не шмалял, а то получилось бы неудобно. Собакены, впрочем, обслюнявив его и вдоволь наоравшись, расходились по домам, а бот этот клятый так и продолжал патрулировать, доводя до исступления старушек и вызывая на себя огонь исчезающе редкой по нынешним временам, но оттого ещё более наглой детворы. Те палили в горе-блюстителя порядка из водных пистолетов, заправленных фосфоресцирующей краской, отчего «шестьсот-шестнадцатый» даже после внеочередного обслуживания выглядел ровно как только что со свалки. На этот раз жертва школобомбинга доколебалась до неё по части профиля вакцинирования. Подвернулся, как говорится, удобный момент. Дяденька, апутити минэ, сами мы не местные! В попытках объясниться с тупой железякой прошло битых десять минут. Так, смотрите, офицер, она сейчас медленно (очень медленно!) опустит левую руку и достанет из кармашка трико карточку айди. Нет, богомерзкой аугментации и прочих центральных помп не имам. Так точно, сектант. Лицензионный. Всё там, на чипе. Только не стреляйте. И ведь знает её, как облупленную, но всё одно издевается. А главное, последнего антиваксера к югу от Луавуля видели может лет сто как назад, ещё до последней пандемии зелёного грибка, нашёл, до чего доколебаться. Когда крякающая и улюлюкающая мигалка всё-таки укатила к следующем порогу, к другим приставать, от прекрасного настроения уже и след простыл. Она коротко махнула рукой старпёру с биноклем в противоположном окне — пускай напоследок полюбуется на её качнувшиеся под прозрачной тканью дождевика соски — и пошлёпала вниз по рюету, привычно пружиня и подпрыгивая на едва справляющемся с осадками покрытии. Дождевик приятно похрумкивал в такт размашистому движению локтей. Вот кто бы из её жётемов сейчас мог признать в аляповатой физкультурнице ту богиню, которой они поклонялись. Обыкновенная нескладная тётка средних лет пытается на бегу припомнить, как её там учили дышать. Фух-фух, нет, не то. И главное сколько раз давала себе зарок — ну что за каменный век, носиться по району в мокром трико и аляповатом дождевике. И главное польза от этого всего мягко говоря сомнительная. Дышать через респиратор («Джи И» гарантирует! аромат высокогорных трав!), поминутно рискуя упасть на патентованных пружинящих копытцах для тех, кому религия не позволяет нормальные бионические протезы (лучший бег от лидера рынка! «Три-Трейд» — и вы летите как на крыльях!), поминутно уворачиваясь от автоматов доставки и чёртовых двортерьеров. Куда лучше было заказать уже домашний комплект для левитации. Всё равно вторая спальня в доме пылится, отданная в итоге под всякий хлам. А так побрать виртреалы по стенам, и готова тебе аптитьюд-студия на все случаи жизни. Хочешь — бегаешь, хочешь — в горы лезешь, ботиночки с магнитным поясом обеспечат тебе полное погружение в процесс на любом уровне сложности и с любым уровнем гравитации — с мунного по юпетирианский включительно («Сейко» заключило эксклюзивный контракт с «Маршиан текникс»!). Чушь всё это. Ничего она никуда не поставит, и не потому, что не доверяет технике, хотя и это тоже, а потому что вот эти побегушки дурацкие для неё зачастую — единственная оставшаяся причина выходить в реальный мир, хоть изредка покидая своих жётемов не для перерыва на химический сон и прочие физиологические потребности. Пока она сопит и дышит, а также по канону движет локтями, её не тревожат призраки далёких омм с их вечными страхами и неудовлетворённости. Она — это только она, и никто больше. Дома же… в отличие от прочих див, содержавших от скуки целые гаремы антуража, она жила в одиночестве, не предпринимая даже особых попыток как-то это изменить. Ей нравилось хоть иногда побыть одной, вне чьего бы то ни было внимания, те же два или три раза, что она совершала неловкую попытку с кем-то познакомиться, заканчивались довольно грустно — она просто смотрела в глаза ему или ей или им, и не видела по ту сторону ничего интересного, ничего необычного, ничего, стоящего хотя бы и секундного усилия понравиться. О, она смогла бы. Стоило ей повести бровью, как даже через виртреал, даже за тысячу километров, любой уже был бы у её ног. Чего уж говорить о личном контакте тет-а-тет, тут опасность была скорее переборщить с напором. Это как попытка пошептаться с человеком, в руках у которого матюгальник на пару киловатт. Тебя просто сдует к такой-то матери. Так и тут, любой, кто к ней приближался, рисковал заживо сгореть в поле её внимания. К счастью, никого, кто стоил бы такового, не находилось. Люди в быту были скучны и однообразны. Даже среди её армии жётемов едва ли можно было наскрести с десяток неординарных личностей. К счастью, ей хватало ума держаться от них подальше. Они, в отличие от фанатов «реального» дэйтинга, видели её в истинном обличье. Дивы. Грозной жрицы на капище чужих желаний. Призрака без лица, тела и биографии. Зато со своим, истинным «я». Нет, с жётемами она никогда бы не стала встречаться. Если так подумать, лишнее внимание ей к чему? Она и так пропускает сквозь себя жизни миллионов посторонних людей, пусть они об этом и не подозревают, считая тот самый патентованный её контакт визюэль за некоторое чудо, за нечто личное. Только он и она. Но она-то знала, что дар её простирается куда дальше примитивных плотских желаний конкретного л'индивидю. А потому чего бы она не могла пожелать в этой жизни, ей являлось на сеансе. Жётемы — все одинаковые, но все они разные. Тупицы и интеллектуалы, властительные бонзы и ничего не решающие пешки, старые пердуны и юные спермотоксикозники, новички вуайеристского рынка и опытные ценители нюанса. Она знала их всех, как облупленных, каждый их поступок, каждый их страх, и уж точно — каждое их желание. Могли ли физические тет-а-тет с ними добавить ей чего-то, чего она без присутствия их потных тел в одном с ней помещении ни в какую бы не получила? Очень вряд ли. Разве что заразу какую занести, а это едва ли можно было почитать за особое удовольствие. Прочие дивы — она знала это доподлинно — держали при себе гаремы воздыхателей не столько за кадром, сколько в перерыве между сеансами. Но не для плотских утех, упаси боже, с этим куда качественнее справлялись специализированные игрушки-стимуляторы да правильно подобранный коктейль феромонов. Для конфликта. Для драки. Они соперничали за её внимание и тем самым повышали у див обыкновенно и так зашкаливающую самооценку. Антураж нужен был исключительно для этого. Но ей весь этот отоэвальюсьён не требовался. Она вела свои сеансы не ради кредитов и уж тем более не затем, чтобы потешить собственное самолюбие. От неё требовалось следовать зову своего дара — поглощая всё доступное ей человечество целиком, во всей его неглубокой полноте. Таково было её призвание. За пределами же оного она была тишайшим существом на всей Матушке, пугливым и нетребовательным. Лишь бы было вокруг тихо, лишь бы ни с кем лишним не пересекаться взглядом. Чуть не споткнувшись на бегу, она принялась отчаянно вертеть головой по сторонам, прислушиваясь. Неужели показалось? Она привыкла доверять своему радару. Любое, даже самое ничтожное внимание к собственной персоне давало моментальную вспышку, которую ни с чем не спутаешь и ни за что не обманешь. Вроде ничего заметного. Но что-то же она почувствовала? Как будто лёгкое, едва заметное касание. Звонкие шлепки её шагов по мокрому покрытию напряжённо замерли. Нет, не показалось. Высоко-высоко, на самой грани видимости, посреди серой хмари неба в дождливом тумане стрекотали роторы гексакоптера. Ну, допустим. Предположим на секундочку, что это не по её душу, а так, мимокрокодил мимопопролетел. Она аккуратно, по привычке не делая резких движений, подняла на звук голову и послала команду.