— Да это всё меняет! — рявкнул в ответ Шивикас. — Например? — Вы видели, что творится в Поясе? Корпорации стоят на ушах, готовы палить по любому неопознанному кораблю в пределах досягаемости. Зачем вообще весь этот геморрой с транспортировкой «Фригга»? Цагаанбат терпеливо сложила руки на груди и принялась ждать, её всегда бесила манера командора задавать риторические вопросы. Пусть уже выскажется, а там посмотрим. — Мне кажется, что основной целью является возвращение стационара в строй в качестве полноценной космической крепости. На этом месте пришлось взять паузу на обдумывание. В его словах была своя логика. — Но какой смысл? Корпорация мертва. Ромул молчит. Остались такие же как мы осколки прошлого, разбросанные по Сол-системе. Шивикас в ответ лишь упрямо мотнул головой. — Пусть Корпорация мертва, но мы ещё живы. Есть люди, подобные Гесперу, готовые возглавить наше возвращение в строй. Придать нашему дальнейшему существованию хоть какой-то смысл. Оба надолго замолчали. — И в чём же ты видишь этот смысл? Шивикас поднял на неё дурную рыжую головушку. Взгляд его был твёрд и спокоен. — А ради чего потребуется вернуть в строй целый космический стационар, загрузить его топливом и оружием и отправить снова патрулировать Пояс? — Удиви меня. — Неужели вам никогда не приходила в голову мысль банально отомстить? — Это кому же? Корпорациям, Ромулу? Мы не дети, чтобы продолжать дуться на своих престарелых родителей, которые недостаточно много уделяли нам внимания. Мы и сами уже приближаемся к третьей фазе. Шивикас оскалился. — Кто бы нам позволил. — Можно подумать, мы привыкли в таких вопросах спрашивать у кого-то разрешения. И всё-таки, кому ты собрался мстить? — У вас, полковник, на Матушке не осталось личных врагов? Кто предал бы лично вас? Цагаанбат басовито хохотнула. — Предательство — это штука очень персональная. Чтобы предать, нужно сначала заслужить чьё-то доверие. Корпоративные крысы меня предать не могут. А вот среди бывших соратников прошедшая война многие точки над «и» расставила. Мы с тобой тоже не очень красиво расстались, Томас. Мне бы начать тебе мстить прямо сейчас. На этом месте Шивикас заметно побледнел, но назад сдавать не стал. — Не притворяйтесь, полковник, вы прекрасно понимаете, о чём я говорю. Корпорация сотню лет вытаскивала человечество из дерьма. Война за воду и Смута Книги, эпидемии, угроза тотального голода на пике климатического скачка, технологический разрыв бедшейших стран, всепланетный государственный кризис после обособления агломераций, в конце концов, это мы вывели человечество в дальний космос. — Не мы, Томас, не мы. Ромул. Тут он снова упрям мотнул головой. — Да, Ромул. Но и все мы тоже. Коллективные усилия Корпорации. Скольким из нас нужно было погибнуть, чтобы планы Ромула стали реальностью? — Так ты и правда решил отомстить Ромулу, как я погляжу. — Не Ромулу. Матушке. Мёртвой окостеневшей Матушке, которая так и прозябает с тех пор в корпоративном болоте, только и ожидая, что очередной подачки, новой дозы бесплатного счастья, которого они все как будто бы заслужили. Чёрт вас всех побери, Цагаанбат, я согласен с теми, кто предлагает вернуться и напомнить о себе прямо сейчас. Ха, вернуться. — Ты, а точнее Геспер, который тебе всё это внушил, вы оба понимаете, что это означает новую войну? — Поглядите вокруг, полковник, та, прошлая война не завершится, пока жив хоть один из нас. Вы можете сколько угодно бегать от корпоративных ищеек, но те орудия, что вели по вам огонь по пути сюда, они не воображаемые. Они существуют в реальности. Вы готовы перестать бороться только потому, то в планах Ромула вас больше не значится? Если бы у неё был готовый ответ на подобные вопросы. Впрочем, одно она знала точно — с самого начала они боролись не за воплощение малопонятных планов Ромула, и не за абстрактную в своей поголовной анонимности Корпорацию. Та давным-давно сгинула, а для Цагаанбат всё осталось прежним. — Знаешь, Томас, что о чём я вспоминала, когда думала об остове «Фригга», что столько оборотов болтается на задворках Пояса? Не о возвращении «Сауриуса» и не о рейдах в систему Юпитера. И даже не о нашем с тобой конфликте. Я вспоминала мой экипаж, попойки на верхней палубе, вонючие притоны Цереры и мунные порты. Это была моя жизнь, командор, и сражаюсь я не за Ромула и не за Корпорацию, я сражаюсь за свою жизнь и жизнь моих немногих оставшихся со мной товарищей, за Геспера, прости, господи, за Лиссу, что сейчас уводит «Бергельмир» от погони, за людей, которые были готовы рисковать ради меня жизнью, и за которых рисковала жизнью я. Цагаанбат остановилась, заметив, как дёрнулось лицо Шивикаса. На активацию связи с капсулой хватило доли секунды. Ещё несколько мгновения у её аугментации ушло на построение навигационной гемисферы. Маяки «Бергельмира» молчали. Молчал и он сам. — Когда пропала телеметрия? Цагаанбат постаралась, чтобы её голос прозвучал как можно буднишнее, но, кажется, всё-таки не смогла его контролировать, в какой-то момент её горло предательски сдавило. — Когда. Пропала. Телеметрия. — Я не знаю, — мотнул головой Шивикас, — можно поискать в логах, всё же пишется… — Не надо, — оборвала его Цагаанбат. Оба они понимали, в каких случаях не молчат маяки. Корабль или ушёл в полное радиомолчание, что в хаосе Пояса было глупо и практически бесполезно, если ты не крошечная капсула, спрятавшаяся ото всех на пассивной траектории, или… или там попросту нечему уже отвечать. — Я уже отправил анонимный пакет спасателям, пусть пошарятся вокруг, всегда есть шанс подобрать кого-нибудь. Да уж. Какие-то шансы, несомненно, остаются всегда. Как ни прискорбно было это сознавать, Шивикас был прав. Война никуда не делась, она с ними, она вокруг них. И бояться начала новой войны это как бояться, что когда-нибудь наступит вчера. Время мирной жизни для Цагаанбат истекло ещё тогда, когда у неё было обе ноги. Было бы о чём жалеть. Разве что о тех людях, которые ещё не погибли на этой войне. Вопрос только в том, сколько их останется в финале. — Когда планирует прибыть Геспер со своим тягачом? — Экспедиция стартует, как только мы с вами подтвердим вводные. — Тогда чего же мы ждём, командор, приступайте к реанимации контрольных контуров, а я пока пройдусь по палубам и промеряю остаточные поля. С этими словами Цагаанбат принялась герметизировать оболочку. Чёрт бы побрал Ромула с его молчанием. Пусть молчит и дальше, ей плевать. XXIII. 23. Прокси Сегодня она была строгой госпожой. Не по плану, просто под настроение, чтобы жётемы не расслаблялись. Сесть вот так с прямой спиной на канапе, полуобернувшись, как вы там, следите ли, не отрываясь, жаждете ли её внимания? Следят и жаждут, чо там. Она даже вот так, самым краем глаза чувствовала нарастающее по ту сторону виртреала напряжение. Это было её талантом, её маленькой тайной. Какое кому дело, сколько слюнявых ртов раззявлено сейчас на неё за тысячи километров отсюда, все прочие дивы для пущей вовлечённости приводили к себе в студию полудюжину омм, чтоб дышали в спину и изображали подобострастие, для настроя достаточно. Но ей весь этот снулый паллиатив антуража был не к месту — она всегда выступала одна. И всё равно чувствовала каждую каплю пота и каждый обкусанный ноготь жётемов. Пожалуй, иной диве такой талант был бы и нахрен не нужен, вот ещё толку, зачем им знать, что именно видят в ней те, кто оплачивает их счета, но потому пределом их мечтаний было заполучить богатенького буратину к себе в приват, чтобы доить, доить, доить его досуха, делать с ним то, что в робопритонах Луавуля называлось «милкинг», пока у него там резиново скрипеть не начнёт, пока он не попросит пощады. Тут самое время подсекать. Ей же подобное поведение представлялось омерзительным, будь ты дива виртреала или обыкновенная пютон физреальных времён, в этом не было чистого искусства, зато было навалом рэйп-калчер и прочего л'ордюр, с некоторых пор заполонившего мозги человечеству. Она работала тоньше и тщательнее. Никаких выставленных из-под пеньюара коленок, полупрозрачных лифонов и прочей мишуры старомодных борделей. Её виртуальная трибуна была театром одного актёра и сотен миллионов зрителей, каждый из которых чувствовал себя единственным в её жизни и каждый из которых мысленно проклинал себя за пагубную страсть к подглядыванию. О, они ни на секунду не заподозрили бы, что она их видит. Каждого из них. Со спущенными штанами в туалете или делающего вид, что с интересном слушает своего коллегу на внеплановом проектном митинге, а сам глазами шмыг в виртреал вуайеризировать. Глупые дивы по обыкновению принимались заигрывать с аудиторией — томные взгляды, деланные воздушные поцелуи и прочий галимый интерактив был уделом бездумной массы голопопых молодиц, пользующихся покуда единственным своим преимуществом — юным возрастом. Но возраст проходил и дивы сменяли друг друга в неизбежной череде сансары. Она же оставалась. Ничем не выдающаяся внешность. Одежда деконтракте двух-трёх как бы ничем не выдающихся брендов. Прямая, чуть затеняющая глаза чёлка.