Иллюминаторов на «Атрейу» не было предусмотрено вообще. С одной стороны, что ты там за бортом собрался разглядывать, плутоиды за орбитой Седны здесь, на расстоянии пятидесяти тиков от Солнца, давали максимум третью величину, и чтобы разглядеть их невооружённым глазом на фоне звёздной засветки, пришлось бы сперва полчасика посидеть запершись с выключенным дежурным освещением. С другой же — штатные пятнадцать оборотов в час давали бы при взгляде наружу такой лютый приступ вертиго, что досужему навигатору, вздумавшему таращиться наружу, быстро бы поплохело до зелёных слонов. Да и кому нужны эти иллюминаторы. Цилиндрическая рубка «Атрейу» согласно замыслу создателей была оснащена по кругу виртреалами высочайшей детализации, которые без лишних позывов вне очереди посетить гальюн обеспечивали навигатору и прекрасный обзор, и дополненную реальность, и не слепили глаза назойливым фонарём Солнца, которое отсюда хоть и смотрелось на внешних камерах прямого обзора звезда звездой, не примечательнее многих, а всё равно изрядно мозолило глаза. Штегенга как-то поднял по глупости визор на внекорабельной, так потом замучился промаргиваться — всё глазное дно тут же усеяли слепые пятна «солнечных зайчиков». Что бы там ни думали себе людишки, вздумавшие забраться так далеко от родной звезды, а всё едино она не желала отпускать их, мешая жить даже тут, у внутренних границ Облака Оорта. Гляньте на нашего артиста, ему следить за панелью внешних актуаторов, а он только башкой трясёт, пытаясь хотя бы боковым зрением разглядеть, что там пишут. Ван дер Бур тогда ещё потешался над ним — ты бы, Штегенга, ещё штаны на морозе снял, дабы проверить морозоустойчивость седалища. Что с него взять, сменщик есть существо грубое, под стать фамилии, ему лишь бы поизгаляться. Сам он со своими биологическими глазами благополучно расстался ещё в позапрошлом рейсе, годков четырнадцать как. Теперь зыркает в переходах основной «гантели» что твой волкулак из сказок — никак не привыкнуть к отражающим дежурные панели бельмам. Этому бы и в иллюминатор всё было видно, как днём. Его фотоумножители могли различать объекты до четырнадцатой звёздной величины, была бы такая необходимость. Хотя, чего на него злиться. Не от хорошей жизни глазки на дальних рейсах режут. Случайная радиоактивная засветка или кровоизлияние на фазе разгона и скажи гляделкам «пока-пока». Потому Штегенга на Ван дер Бура огрызаться не спешил, а даже ему сочувствовал. Все там будем, в конце концов. Впрочем, в рубке все были равны, основная информация навигаторам подавалась даже не через виртреал, а напрямую в аугментацию, которая у всех на борту «Атрейу» была единообразно-штатная, чтобы при случае любой член экипажа мог полноценно заменить ушедшего в вальгаллу товарища. Дальние трассы это дело такое — человеческий ресурс в пятидесяти тиках от Матушки — практически расходный материал. Как в том анекдоте — что у на борту может быть в единственном экземпляре? Правильный ответ — ничего, включая голову капитана. Всё должно многократно дублироваться, потому что помощь сюда если и придёт, то не раньше, чем через год, да и то, в зависимости от текущей конфигурации Сол-систем, потому любой возможный случай должен быть предусмотрен и да, поднимать тогда забрало было идиотизмом, ну признай уже. Штегенга затравленно обернулся. Разумеется, в рубке кроме него никого не было. Вот же зараза. И главное пожаловаться некому. Тут же стуканут на базу, так мол и так, навигатор третьего ранга Штегенга прямо в операторском кресле слышит голоса, вот личное признание под запись. Как вы говорите, срочно погрузить в криосон, а по прибытии на Муну списать к такой-то матери? Есть, сэр, разрешите исполнять, сэр! Да Ван дер Бур первый и стуканёт. Что интересно, правильно сделает. Штегенга на его месте так бы и поступил. Кому была охота с психом возиться? Тут проблема одна — никакой он не псих. Бортовой медпункт на дальнем хвосте гантели почитай через день гоняет через когнитивные тесты. Никакой, даже самый сообразительный псих не проскочит. Отсюда мораль — никакие это не голоса, а банальные наводки. Тоже вопрос неприятный, но пока жить вроде не мешает, там посмотрим. И главное голос-то чей? Знакомые, до боли знакомые гнусавые франкофонные интонации Топтуна. Кто его хоть раз в центральной галерее видел, ни разу не спутает. Мимо него проезжаешь на салазках и каждый раз «бу-бу-бу, сугубых хлябей вознесенье», какие-то стихи всё себе под нос читает, старый хрен. И какого же чёрта в голове у Штегенги поселился этот посторонний голос, скажите на милость? Это в психологических напутствиях Академии твердят, что, мол, главная опасность всякого навигатора на дальних трассах это сенсорная депривация и чувство одиночества посреди зияющей пустоты Внешнего космоса. Всё это ерунда. На борту «Атрейу» общения было, на вкус Штегенги, даже с избытком. Тот же Топтун — если его и не видеть вовсе, было бы куда здоровее. Или старина Ван дер Бур, неужели сведение его желчных комментариев к гомеопатическим дозам кому-то бы помешало? Бортовой «железный дровосек», и тот был приятнее в общении. Придёшь в начале смены в рубку, заберёшься в кресло, тебе сразу: «Привет, как дела, как спалось, а не хочешь ли ты, старина Штегенга, мятную пастилу, бокал сока розовой гуавы и тёплый круассан? Нет? Ну и пошёл нахрен!» Тёплое, дружеское обращение, оно и собаке приятно. Впрочем, голоса голосами, а надо бы и за работу приниматься. Пока «железный дровосек» перебирал ближайшие плутоиды, уточняя относительно них текущее положение «Атрейу», Штегенга дозаполнял журнал. На дальних трассах главное — это учёт и порядок. Опять же, всем на борту есть, чем руки занять. Если не дежуришь, то пересчитываешь тушняк в холодильнике. А вдруг в прошлый раз ошиблись, и экипаж на самом деле вскоре будет поставлен перед фактом живительного каннибализма? Но нет, всё верно, запираем камеру до следующего досмотра. Если же твоё дежурство — так и вовсе раздолье для творчества. Хочешь, в таблицах альбедо сверяй план с фактом, хочешь, свежие сводки с юпитерианских ретрансляторов листай. Всего на 9 часов отставание, ерунда. Вот ежели совсем далеко пошлют, то бывает и на сутки сигнал запаздывает. Штегенга мечтательно закатил глаза. Пять лет в один конец, корабль огромный, с бассейном, не то, что их крохотуля «Атрейу», мечта. Вот бы выслужиться да на такой попасть. — Что у нас сегодня по программе? — По программе полёта сегодня затмение! Штегенга чуть пастилой не подавился. Какое ещё затмение? И надо бы уже «железному дровосеку» оптимизм в настройках прикрутить, а то от этой молодцеватой выправки в голосе уже тошно становится. Однако хотя бы говорилке этой ничего сегодня не мерещилось. Действительно, согласно плану полёта заметаемый «Атрейу» сектор спустя два часа и четырнадцать минут должен был — небывалое дело — синхронизироваться с далёким Сатурном так, чтобы тот закрыл собою Солнце. Неплохое развлечение для пилота дальних орбит. Быстрый поиск по бортовым инфохранам выдал единственный зафиксированный случай подобного затмения на борту пилотируемых станций, да и то случилось чуть не сто лет назад. Во дела, надо про это дело Ван дер Буру сказать, а то вконец разобидится. Но сперва запросить капитанский мостик. С командованием на борту «Атрейу» было непросто. Малая гондола жила своей жизнью, отделённая от их «гантели» осевым переходом, и за полтора года, прошедшие с начала этого рейса, Штегенга побывал на капитанском мостике лишь однажды — на представлении экипажа. Обе командоресс — одинаковые даже на вид платиновые блонды с каменными лицами — молча выслушали тогда отчёт экипажа, коротко буркнули хриплыми голосами что-то ободряющее, мол, это будет идеальный рейс и они на экипаж всецело полагаются, после чего общение с командованием в общем-то и прекратилось. Короткие обмены сообщениями при принятии и завершении вахты, на этом всё. Штегенга сам терпеть не мог, чтобы капитанский мостик лез в дела навигаторов, но тут наблюдалось прямо обратное, вызывая лишние вопросы, как и мутная фигура Топтуна, невесть что делающего у них на борту. Впрочем, Штегенгу это не настолько беспокоило, чтобы мешать работе. Сообщение на мостик ушло, мигнуло и вернулось обратно сухим «принято». Что тут может быть «принято», Штегенга даже и гадать не стал. Наше дело маленькое. А вот Ван дер Бур самолично прискакал буквально через пару минут, прямо как был, с мокрыми волосами, стало быть, прямо из душа. — Чо правда? — Да сам смотри. Ван дер Бур некоторое время молча пялился в виртеал, после чего неопределённо взмахнул рукой, усаживаясь в ложемент ко-пилота. — Не может такого быть. Лажа какая-то. — Ну ты же видел текущую конфигурацию Сол-системы, Сатурн как раз приближается к солнечному радианту, да и мы сейчас идём фактически в плоскости эклиптики. — Это ничего не значит. Вот же упёртый. — Почему не значит-то? — Ты понимаешь, какова вероятность, что мы попадём в конус затмения в пятидесяти тиках от Солнца и в сорока — от собственно Сатурна? — И какова же? — Один примерно к миллиарду. И не начинай мне нудить про множественные утверждения, мол, а если учесть все возможные затмения в Сол-систем да помножить на количество транснептуновых кораблей, которые сейчас на маршруте, вот и получается, что вероятность не так уж и мала. Я всё учёл. И угловые размеры, и заметаемый нами сектор, и количество кораблей. То единственное затмение, что ты нашёл в архивах, было поймано специально, у нас же это — просто пометка в бортжурнале, кому нужно отправлять «Атрейу» к поясу Койпера только затем, чтобы дать двум оболтусам полюбоваться на мигнувшее за кормой солнышко? Это всё было логично, железная логика, помноженная на холодную математику. Штегенга даже готов был склониться перед мудростью коллеги, если бы не одно «но». — Спорим на щелбан, что солнышко в итоге мигнёт? Ван дер Бур в ответ, разумеется, вскочил, заорал, замахал руками, в общем начал себя вести как обычно, но Штегенга на все эти инвективы в свой адрес даже не моргнул, молча доедая пастилу, стало быть — пережидая, когда запал сменщика иссякнет. Хватило буквально каких-то пары минут. — Закончил? — Угу. — На щелбан спорить будем? — Да ну тебя совсем. И насуплено затих, о чём-то своём размышляя. Да и хрен с ним. Штегенга вернулся к рутине дежурства. Мощности термоядерных генераторов, ресурс рабочего тела, накапливаемого носовой ловушкой по мере выхода к апогелию, подошедшее к концу уточнение текущих координат, всё было настолько в пределах инструментальной погрешности, что скулы от скуки сводило. С другой стороны — скука на дежурстве есть главная радость навигатора, это вам любой скажет. К тому моменту, когда прозвенел сигнал оповещения, Штегенга уже и помнить забыл о том самом затмении, но «железный дровосек» на то и поставлен, чтобы с напоминалками не опаздывать. — Тэ минус сто двадцать секунд до события! Тьфу, напугал. Чёрт бы тебя побрал с твоим показным оптимизмом. Штегенга скосил глаза на сумрачного Ван дер Бура, тот всё так же, нахохлившись, сидел верхом на ложементе ко-пилота и неотрывно таращился в подслеповатое бельмо Солнца в третьем кормовом квадранте. — Гляди дырку проглядишь. Но Ван дер Бур даже ухом не повёл. Ишь ты, обиделся. — Экипажу корабля, приготовьтесь наблюдать затмение. К кому конкретно это он в тот момент обращался? Остальные смены благополучно дрыхли, командоресс наверняка общие оповещения отключили сразу после старта, разве что Топтун оторвётся от своей надоедливой поэзии, хотя, вряд ли даже сообщение о конце света, не то что о каком-то там затмении, сможет прервать его привычного занятия. — Тэ минус пятнадцать! Вообще, конечно, глупость. Чего Штегенга ждёт, каких невероятных красот. Даже будучи до упор отзумленным на кормовом метровом зеркале, Солнце продолжало смотреть на тебя холодным белым кругляшом, вдесятеро меньшим, чем оно же выглядело для невооружённого взгляда с орбиты Матушки. Сатурн же и вовсе… — Пять! Четыре! Три! Две! Одна! Несмотря на весь скепсис Ван дер Бура (щелбан тебе!), едва заметный шарик Сатурна в точности по расписанию просочился на край солнечного диска, после чего деловито принялся переползать его в точности по экватору слева направо, честно отсчитывая свои угловые размеры в масштабе один к двадцати. И ничего интересного, если так посудить. Ничуть не более впечатляет, чем проход Венеры по солнечному диску, который лицезрел ещё Иеремия Хоррокс в XVII веке. С тех пор астрономия записала себе в зачёт и куда более вызывающие транзиты, включая прямые наблюдения экзопланет. Разве что кольца Сатурна на этот раз немного разнообразили самый финал затмения — за ничтожное мгновение до того, как самый краешек планеты-гиганта выскользнул из солнечных объятий, вокруг неё вспыхнуло двойное гало, чуть вытянутое по диагонали. Почти максимальное раскрытие, повезло, подумал про себя Штегенга, оборачиваясь к ложементу ко-пилота, но от Ван дер Бура уже и след простыл. Вот не умеет сменщик признавать поражение. Фыркнув себе под нос, Штегенга проследил, чтобы запись затмения была надёжно откопирована в личный репозиторий, и только тогда услышал за переборкой какие-то крики. Кажется, это орал Ван дер Бур, вторым же голосом, вероятно, этой незатейливой арии подвывал Топтун, кому бы ещё там быть. Вот же неугомонный. На скорую руку сдав вахту «железному дровосеку», Штегенга спрыгнул с ложемента дежурного навигатора и широкими прыжками помчался к мембране основного люка — разнимать. Драка между тем уже была в самом разгаре. Невысокого росточка Ван дер Бур прыгал вокруг Топтуна, возвышавшегося над ним каменным утёсом, оба при этом хором вопили «вы не имеете права» и «я вам приказываю». Всё это было очень увлекательно и даже несло некоторые следы осмысленности — судя по прицельности его прыжков, Ван дер Бур имел своей целью выхватить из рук Топтуна нечто, сжимаемое тем в поднятом над головой кулаке, но поскольку допрыгнуть ему никак не удавалось, вся эта мизансцена приобретала гротескные, но патовые перспективы. А вот Штегенга с его ростом в добрых два десять запросто мог бы интересующий сменщика предмет попробовать отнять, но не был покуда уверен, на чьей он тут стороне. — А ну прекратить. Оба спорщика, собственно, уже и так прекратили, оба тяжело дыша и озираясь в поисках поддержки. — Что у вас в руке? — Мнемокристалл у него в руке, пусть не придурывается.