– Но… – Не беспокойтесь, придёт время, и он сам найдёт меня. Двери комнаты, наконец, захлопнулись, и вновь воцарилась тишина. Правда она была недолгой. Снаружи опять стали рваться бомбы. Маркус хорошо знал это артиллерийское оружие с удалённым фитилём, наполненное порохом и металлическими шипами. Именно таким его и накрыло под Вахау. И хоть бомбы рвались наверху, комната каждый раз неистово сотрясалась от их сильных взрывов и осыпала мелкую каменную крошку со стен и потолка на растрескавшийся пол. Обстрел длился минут двадцать ни меньше, и всё это время Маркус лежал и считал взрывы. Впрочем, больше ему ничего и не оставалось. Связанный по рукам и ногам, он был абсолютно беспомощен и никак не мог покинуть этой странной комнаты, стены которой с каждой разорвавшейся бомбой так и грозились развалиться и стать для Маркуса могильными плитами. Когда же, наконец, обстрел прекратился, он стал ожидать прихода монахини. Помня последние слова фантома, он надеялся, что женщина сейчас вернётся и освободит его. Однако время шло, а никто не появлялся. Большая часть светильников затухла, и создавшийся полумрак сделал комнату похожей на гробницу. А Маркус стал считать себя уже лежащим в ней трупом. Тело мужчины настолько окоченело, что он почти не чувствовал его и ощущал себя каким-то отдельно существующим, способным пока ещё мыслить, разумом. Вскоре погас последний огонёк, и комната погрузилась в непроглядный мрак. Периодически до слуха Маркуса доносились странные звуки, но он их уже не воспринимал как чью-то попытку его освобождения. Да и звуки были больше похожи на рычание диких животных и скрежет когтистых лап, чем на человеческие голоса и шаги. И вот, когда он уже действительно распрощался с надеждой на спасение, в соседнем помещении раздался топот сапог и дверь в его комнату резко открылась. Судя по звукам, вошли сразу несколько человек. – Смотрите, здесь ещё один! – прокричал кто-то. И Маркус увидел склонившегося над собой человека с факелом в руке. Это был мужчина, солдат. На его голове красовался кивер с аксельбантом, а пышные усы закрывали половину лица. – Живой? – спросил другой голос. – Непонятно, – ответил солдат и наклонился над Маркусом ещё ниже, чтобы заглянуть в его широко открытые глаза. Заметив в них блеснувшие в свете факела слёзы, солдат закричал: – Живой! Ей Богу Живой! – Осторожнее, – предупредил ещё один голос, – этот может оказаться одним из них. – Но он привязан! – Привязан? Хм, освободите его, только очень осторожно, – раздался чей-то приказ из темноты. – И ведите сразу наверх. Там разберёмся. Маркус почувствовал чьё-то прикосновение к своим запястьям и лодыжкам, и понял, что его, наконец-то отвязали от сдерживающих много дней пут. Однако, даже напрягшись, встать он не смог. Сил на это уже не осталось. – Э, да он же не в состоянии самостоятельно передвигаться, – заметил солдат, пытаясь приподнять затёкшее, закоченевшее от холода и ослабленное тело Маркуса. К нему тут же подошли на подмогу ещё пару человек. Подхватив Маркуса, они чуть ли не на руках вынесли его из тёмной гробницы и, пробежав несколько помещений, поднялись с ним по лестнице наверх. Тут они миновали коридор, в котором с двух сторон располагались комнаты, похожие на тюремные казематы, где никого уже не было, и вышли в большой светлый зал с высоченным сводчатым потолком. Здесь Маркус, наконец, понял, что находится в каком-то соборе или монастыре. Однако резко ударивший в глаза яркий свет и поток опьяняющего свежего воздуха моментально лишили его сознания. И мужчина вновь провалился в серую, липкую пустоту. 22 глава – Сильно же я вас приложил, – раздался грубый и очень знакомый баритон мужчины. – Вы мерзавец, и непременно ответите за все ваши деяния, – ответил ему человек с более молодым и звонким голосом. – Ах, кажется, я действительно перестарался, у вас огромная гематома на лобной части головы, – с досадой проговорил его собеседник, не обратив внимания на сказанные в свой адрес слова. – Ну, ничего, раз вы мыслите и говорите, значит, ваш мозг не задет. «Интересно, где это я? И кто эти люди, разговор которых я слышу?» Маркус открыл глаза и попытался пошевелиться. Перед его взором был лишь деревянный потолок из старых гнилых досок, а тело оказалось связано по рукам и ногам. «Боже, опять? Неужели этот кошмар никогда не закончится? Неужели это опять сон? А если это реальность, то почему я вновь связан? Нужно вспомнить. Нужно всё вспомнить». Маркус закрыл глаза и напряг свою память. Так. Вот он видит лицо девушки. Она прекрасна! Мелькают картинки каких-то страшных сражений. Кругом умирают люди. Это – сражённые пулями или осколками взрывов солдаты. Очередная вспышка в сознании и он уже переносится в парк. Видит огромный особняк и слышит знакомую, дивную мелодию. Откуда он её знает? Опять возникает лицо красивой девушки. Она от него отдаляется, и её лик резко закрывает чья-то тень. Возникает чужой, но знакомый образ. Вот оно! Перед ним лицо человека, на которого он работает! То же самое лицо закрывает ему обзор звёздного неба, куда устремлён его взгляд, потому что он лежит на спине в каком-то поле, в грязной холодной луже, сражённый разрывом бомбы вражеской артиллерии. Теперь он видит тот же облик в помещении, где его содержат. А вот он уже лежит на столе и видит этого же человека стоящим рядом с собой; в его руках ланцет, с жуткой и перекошенной улыбкой человек склоняется над ним и вонзает ему в сердце свой страшный хирургический инструмент. Маркус вдруг закричал от внезапно возникшей в сердце боли и открыл глаза. Вспомнил! Теперь он всё вспомнил! – Тише, дружочек, сейчас и до вас дойдёт очередь, – услышал он мерзкий знакомый голос человека, имя которого теперь хорошо знал. – Доктор Штанц, – выдохнул Маркус на одном дыхании, корчась от неутихающей в сердце боли. – Да, вы меня вспомнили, это хорошо, – отозвался человек, и Маркус увидел склонившееся над ним лицо. – Только не питайте иллюзий на счёт себя, мой друг. Вы, это вовсе не вы. И вскоре, вы это сами поймёте. – Мерзавец, – опять раздался голос молодого человека. Маркус вдруг понял, что лежит связанным по рукам и ногам на столе и макушкой своей головы касается головы ещё одного пленённого доктором человека. «Но кто же этот несчастный? Как он здесь оказался и почему доктор их так странно расположил?» – Мне очень жаль, что вы так считаете, – ответил незнакомцу доктор. – И если бы вы знали, какую цель я преследую и чего добился в области медицины, то тогда могли бы в полной мере оценить мои способности. Те открытия, которые я совершил и в скором времени представлю всему миру, станут самыми прорывными и значимыми за последние сотни лет. Такого в медицине ещё никто не совершал. – Я скажу вам, кто вы на самом деле, – послышался голос незнакомца. – Вы обычный сумасшедший. Свихнувшийся от переизбытка своих знаний доктор. Негодяй и мерзавец, ни во что не ставящий человеческую жизнь. – И это мне говорит человек, не имеющий даже высшего образования, – злорадно рассмеялся Штанц. – Будь вы умнее герр Брюмер, то не оказались бы сейчас здесь. – Вы гордитесь тем, как ловко обманули меня своими подложными письмами? Да, возможно ваша нечестная игра будет стоить мне жизни, но я не принадлежу той тёмной силе, которой вы, судя по всему служите, иначе как объяснить то, что вы нас с отцом Густавом заставили поверить в несуществующий на самом деле на бумаге текст. Зато после смерти я наверняка попаду в рай. И верю, что Господь вас всё равно покарает за ваши деяния. За смерть инспектора Леманна, за смерть всех тех, над кем вы ставили свои бесчеловечные и никому ненужные опыты. – Ха-ха-ха, – зло рассмеялся Штанц. – Чёрт возьми, а с вами интересно вести беседу! И клянусь, что если бы я не был так ограничен во времени, то непременно подискутировал с вами, хотя встречал собеседников и поумнее. Ведь что касается записок, адресованных вам и отцу Густаву, то там нет никакой помощи дьявольских сил или чёрной магии, на которые вы намекаете. И будь вы пообразованней, вы бы знали про симпатические чернила, изобретение коих я не могу, к сожалению, приписать себе, ибо первыми их стали использовать ещё греки, задолго до рождения Христа. А способы получения таких чернил описал ещё Филон Александрийский. И использованный мной для письма сок чернильных орешков и раствор железомедной соли, которым я пропитал бумагу, лишний раз подтвердили состоятельность его великого изобретения. Что же касается ваших обвинений в смерти людей, то и тут вы опять ошибаетесь. Они положили свои жизни на алтарь науки. Их гибель можно оправдать спасёнными жизнями миллионов людей; страдающих мигренью, сердечными и желудочными заболеваниями, в конце концов, стареющих и умирающих от изношенности своих внутренних органов. Я докажу, что старение это болезнь, которую можно лечить. Что человеческое тело лишь сосуд, в котором теплится биологическая жизнь и в этом сосуде можно повсеместно заменять любые внутренние органы. Вплоть до головы. Единственное, чего мне осталось понять, это что происходит потом с сознанием человека, его памятью, его душою. Остаются ли они прежними и переходят ли от своего старого носителя к новому обладателю. Но скоро, я и это буду знать. Спасибо вам герр Брюмер и моему тринадцатому, увы, безымянному объекту, который, кстати, оказал мне ещё одну услугу. – Идите к дьяволу! – выругался молодой человек, скрежеща зубами, на самом деле почти не понимая того, о чём говорил ему Штанц. – И будьте прокляты! Доктор в ответ на это проклятие лишь злобно рассмеялся и лязгнул каким-то металлическим предметом. Затем подошёл к столу, на котором лежал Маркус и поднёс к его губам флакон с непонятной вонючей жидкостью. Маркус попытался сжать губы, но не смог противостоять силе доктора, который приподнял ему, как беспомощному ребёнку, голову, и насильно влил в рот горькое, мерзко пахнущее, густое содержимое флакона. Растёкшаяся по его внутренностям жидкость оказалась горячее влитого кипятка и моментально заставила Маркуса почувствовать нестерпимый жар во всём теле. Затем в его глазах всё потемнело, члены налились свинцом, а потолок комнаты растворился в накрывшей сознание пустоте. Оказавшись в безмерном пространстве, Фабер стал метаться по нему как освободившийся от бренного тела дух. Только куда бы он ни мчался, везде была серая пустота. Им уже начала овладевать паника и он стал думать, что останется здесь теперь навсегда, как вдруг окружающее его пространство осветилось яркой вспышкой, и он резко почувствовал боль. Эта боль заполнила всё его тело, в которое он, наконец, вернулся, и даже заставила его издать громкий, жалобный стон. – С новым днём рождения, – услышал он над самым ухом мерзкий голос доктор Штанца. Открывать глаза ему не хотелось, но всё же почему-то пришлось. Словно кто-то заставил сделать это. Подняв веки, Маркус обозрел полутёмную комнату. Поза его тела изменилась, и он теперь не лежал, а сидел на стуле с высокой спинкой, холод которой ощущал голой спиной, потому что сорочка оказалась сзади распорота и залита кровью, как и штаны. Помещение напоминало большой подвал; стены, пол и потолок состояли из весьма белоснежного камня. От висящего смога с очень дурманящим ароматом было трудно дышать. Повертев головой, Маркус увидел напротив себя дверь, а в центре помещения длинный стол, застеленный обагрённой кровью ветошью. На потолке висели светильники и сосуды с тлеющим в них благовонным чадом. В слабом свете Фабер рассмотрел распластанное на столе тело человека. Он явно был мёртв. А приглядевшись к лежащему телу внимательнее, Маркус заметил вокруг его головы растёкшуюся лужу крови. Ярко-алая липкая жидкость медленно стекала с краёв стола на каменный пол, и, оставляла на нём тёмно-бурые пятна. На высоком табурете находился большой медный чан с парящей в нём горячей водой, а рядом лежали нарезанные тряпичные лоскуты, часто используемые врачами для перевязки ран. Нагнувшись немного вперёд, Маркус разглядел, что верхняя часть головы человека полностью отсутствует, а вместо неё рдеет жуткая глубокая рана. Лицо трупа рассмотреть не представлялось возможным. «Боже! Кто же этот несчастный? За что он подвергся такой страшной смерти?» Вдруг до слуха Маркуса донеслись странные чужие стенания. Раздавались они из-за расположенной перед ним двери. Мучительные стоны явно принадлежали женщине. «Но кто она, и что здесь делает? Уж не очередная ли это жертва злодея доктора?» Фабер услышал позади себя шаги, и вскоре из другой части комнаты показалась знакомая фигура Штанца. – Началось! – воскликнул он радостно и, распахнув дверь, за которой всё громче раздавались женские крики, зашёл в другое, абсолютно тёмное помещение. Теперь Маркус видел только склонённую широкую спину Штанца. Доктор стал интенсивно двигать руками, словно что-то притягивая к себе, и негромко шептать слова на непонятном Маркусу языке. Стоны женщины усилились и постепенно переросли в жуткий и отчаянный крик. «Боже! Что же он с ней делает!?» Фабер напрягся и вдруг почувствовал, как подлокотники старого стула, к которому были привязаны его руки, благодаря его усилиям, слегка подались вверх. Приободрённый этим обстоятельством он изо всех сил потянул свои руки и оторвал подлокотники от стула. Это произошло так резко, что Маркус чуть не перевернулся и не упал назад. Однако радоваться было рано. Оставались ещё путы, которые крепко держали его привязанным к спинке стула. Тем временем Штанц продолжал свои странные действия, а женщина потихоньку начинала понижать свой крик. Не сводя с них глаз, Маркус поднял руки и стал извиваться как уж, понемногу ослабевая верёвку. Наконец, он почувствовал, что может одним рывком встать и освободиться от неё. Вот только прежде, чем это сделать, нужно было найти спасительный выход, и удостовериться, что он выведет Маркуса на свободу. Однако обшаривая взглядом помещение, Фабер не находил других дверей, кроме той, за которой Штанц по его предположению мучил несчастную жертву. Но вдруг женские стенания прекратились, и помещение огласил резкий и звонкий детский плач. Фабер быстро приложил руки к оторванным подлокотникам и сделал удручающий вид узника, отчаявшегося на спасение. Штанц, наконец, разогнулся и вышел из соседней комнаты. В вытянутых руках он держал орущего младенца. Лицо доктора светилось каким-то злорадством. – Вот он, первый гибрид человека и ламии, созревший в утробе всего лишь за двести пятьдесят пять дней! Потомок адамовой ветви и Лилит! – воскликнул Штанц, и поднял над своей головой младенца. Затем медленно подошёл к Маркусу и, показав ему родившегося ребёнка, сказал, – только за это я благодарен тебе. И пусть ты не продлил моей жене жизнь, не дав завершиться для этого ритуалу в Зелёной долине из-за вступившихся так внезапно за тебя светлых сил, но ты всё же подарил мне её ребёнка. Маркус плохо понимал, о чём говорил доктор. У него ужасно болела голова, просто раскалывалась. Посмотрев на младенца, который был мужского пола, и на первый взгляд казался неестественно крохотным, он стал выжидать подходящий момент для побега. Всё происходящее мало его интересовало и уже совсем не шокировало. Как не шокирует солдата смерть, с которой он постоянно идёт рука об руку и уже не удивляется распластанным на поле брани изуродованным и изувеченным телам своих товарищей, соратников по оружию. Штанц подошёл к столу, где лежал труп человека и, положив на тряпичные лоскуты младенца, стал омывать его тело всё ещё тёплой водой из чана. Лучшего момента Маркус решил не выжидать. Резко вскочив и сбросив с себя все путы, он одним прыжком оказался возле доктора. В правой руке мужчина держал массивный деревянный подлокотник. Взмахнув им, Маркус обрушил его сильнейшим ударом на голову Штанца. Подлокотник не выдержал и сломался пополам. Доктор, успевший лишь обернуться, упал как подкошенный на колени. Однако из-за разницы с Маркусом в росте удар не лишил Штанца сознания. И когда доктор попытался протянутой рукой схватить отчаявшегося на спасение мужчину за горло, Маркус нанёс ему обломком деревяшки второй удар, который всё-таки вырубил Штанца. Как только грузное тело доктора повалилось на пол, Маркус снял с крюка фонарь и бросился в соседнюю тёмную комнату, единственное, по его мнению, место, где мог находиться выход. Сердце мужчины от возбуждения и страха вырывалось из груди, ноги подкашивались, а нескончаемый крик расплакавшегося младенца больно резал слух. И тем ни менее он старался двигаться максимально быстро. Настолько, что оказавшись в другом помещении, Маркус с разбега налетел на ещё один стол и чуть не сломал об него свои ноги. Представшая здесь его взору картина оказалась не менее ужасной, чем в той комнате, где он только что находился. Выставив руку с фонарём, он увидел лежащую на столе девушку. И хотя на её лице застыла гримаса боли, оно всё же было прекрасным. Неестественное положение тела девушки и её окаменевшее, немного посиневшее, словно от удушья лицо, красноречиво свидетельствовали о том, что она была мертва. И вдруг, Маркуса, словно молнией поразило. Мощный, многотысячный разряд сотряс всё его тело. Он узнал её! Это было Аннабелла! Испытывая весьма смешанные чувства, то ли ужас, то ли вспыхнувшую любовь, Маркус медленно попятился назад. Но к его счастью столь сильное замешательство владело им не долго. Запнувшись об порог и войдя обратно в помещение, где неистово кричал младенец, мужчина вновь ощутил опасность и стремление выбраться отсюда наружу. Вот только плач ребёнка призвал его задержаться, подойти к нему и взять к себе на руки. Завёрнутый в лоскуты младенец почти сразу успокоился и потянул свои крохотные ручонки к Маркусу. Сердце мужчины дрогнуло, и, сам не понимая, почему он так поступает, совершенно не отдавая отчёта своим действиям, Маркус завернул ребёнка в тряпьё и, прижав его к своему сердцу, выбежал с ним из комнаты. Во втором помещении он вновь на секунду задержался и бросил на Аннабеллу свой последний полный любви взгляд. Неужели это она? Неужели это та, которой он столько грезил, которую так боялся и так страстно любил? Теперь она унесёт свою страшную, так и неразгаданную Маркусом тайну с собой в могилу. Почувствовав, что младенец зашевелился, Фабер распахнул ещё одну, найденную им в комнате дверь. За ней он увидел деревянную лестницу, под которой были сложены в несколько рядов колотые дрова, и стояла пара огромных бочек с лампадным маслом. Всего несколько ступенек отделяли теперь мужчину от выхода, где через рассохшиеся дверные доски пробивался спасительный дневной свет. Однако поднимаясь к нему по хлипкой скрипучей лестнице, он вдруг услышал из глубин подвальных помещений стон и ругательства. Доктор Штанц очнулся! «А что если…? Нет, не убивать больше этому мерзкому доктору людей! Не ставить ему больше своих жутких экспериментов!» Маркус вдруг решил покончить со Штанцем и его женой раз и навсегда. Навечно похоронить в подвале этих жутких и странных людей, уничтожив чету вместе со всеми их страшными тайнами. Оставив младенца на верхней ступени, он спустился опять вниз. Нырнув под лестницу, Маркус выбил из бочек с лампадным маслом пробки. Вязкая жидкость сразу же облила своим напором поленницу, при этом мгновенно затопив и эту часть подвала, где в отличие от предыдущего помещения пол состоял из деревянных досок морёного дуба. И вдруг, только Маркус ступил обратно на лестницу, кто-то с чудовищной силой схватил его за ногу и потянул вниз. Обернувшись, Фабер увидел доктора Штанца. Его залитое кровью лицо было искажено бесконечной злобой и ненавистью. Он рычал, как дикий зверь и пытался затащить Маркуса обратно в своё жуткое логово. В ужасе Фабер сделал то, что намеревался. Разбил свой старый фонарь с пыхтящим фитилём и бросил его в растущую лужу лампадного масла, успевшего уже достаточно хорошо пропитать и деревянный пол, и сухие дрова. Жидкость сначала зашипела, сильно задымила, но потом всё же вспыхнула и ярко озарила подвал. Ноги Штанца, покрытые жидкостью выше щиколоток, загорелись вслед за полом, и Маркус увидел, как высокие языки пламени стали нещадно лизать его перекошенное злобой и чернеющее от копоти лицо. Однако поглощённый жарким огнём доктор даже не закричал, будто он ему и вовсе не был страшен. Маркус собрал все свои силы и выдернул ногу из левой руки Штанца, оставив в ней лишь свой слетевший старый башмак и при этом заметив, что с кисти доктора, наконец-то, сползла кожаная перчатка. На его оголённой ладони в свете разгорающегося пламени отчётливо проступал какой-то знак, выжженный на ней, по всей видимости, калёным железом. Теперь мужчина понял, почему тот так тщательно скрывал свою кисть от посторонних глаз под этой митенкой. Вот только что обозначал этот символ, Маркус, конечно же, знать не мог. Чувствуя, как огонь уже обжигает его спину, Маркус отвернулся, быстро поднялся на ещё одну ступеньку, подобрал оставленного им там младенца, и, распахнув деревянную дверь, выскочил на спасительную улицу. К его счастью он очутился на заднем дворе какого-то постоялого двора, где никого не оказалось. Обернувшись, Фабер решил рассмотреть здание, из которого выбежал; с виду оно напоминало небольшую гостиницу. Только дверь, из которой он вышел, располагалась в примыкающей к ней с боку пристройке. Обогнув двухэтажное деревянное строение, он увидел и его главный вход, над которым красовалась вывеска с весьма странным названием «Корона Империи». Увидев выезжающий с территории двора дилижанс, мужчина, скинул второй башмак, быстро нагнал огромную карету и, распахнув на ходу её дверцу, запрыгнул внутрь. В дилижансе никого не было, кроме разве что наваленных друг на друга мешков с письмами. Услышав взволнованные крики людей, молодой человек заглянул в дверное окошко и увидел далеко позади себя растущий столб чёрного дыма, который высоко вздымаясь в голубое небо, застил собою весеннее солнце. Откинувшись на набитые бумагой мешки, Маркус прижал к себе кряхтящего и всхлипывающего младенца и закрыл глаза. Раскачивание кареты на ухабах и неровностях дороги подействовало на него и на малыша, как снотворное. Он не знал, куда их вёз дилижанс. Да для него это сейчас было и неважно. Главное, что он увозил его подальше от того места, где остался доктор Штанц. Маркус старался не думать, сгорел ли доктор в том подвале или выбрался, и желал сейчас только одного; забыться и поспать без постоянно мучающих его страшных снов и жутких видений. Затем добраться до ближайшего города, оставить младенца у дверей какой-нибудь церкви или богатого дома и поехать дальше. Туда, где он, наконец, обретёт долгожданный покой. Где не останется больше никакого прошлого, а будет только настоящее и будущее.