– Кто вы вообще такой? Я впервые вижу вас в нашей церкви, и прямо скажу, вид у вас не привычный для моих прихожан. – Меня зовут Маркус Фабер, – представился странный собеседник. – Мне необходимо поговорить с вами. – Неужели это не может подождать до окончания песнопений? – К сожалению, я слишком ограничен во времени, – ответил Маркус. – Может быть, отойдём куда-нибудь, где более спокойно, – предложил он, намекая на громкое пение хора. – Куда? Нет уж, говорите здесь, что хотели. – Тогда, у меня к вам сразу вопрос; учится ли у вас мальчик, по имени Карл фон Зидольб? – Да, в нашем приходе есть такой ученик, – подтвердил, перебирая чётки, священник. – А разве вы его знаете? Ведь я очень хорошо знаком с его семьёй, но вас среди их родственников, что-то не припомню. – Я очень далёкий родственник, – ответил Маркус, небрежно махнув рукой, – приехал совсем недавно и скоро опять собираюсь уезжать. Мне стало известно, что у Карла невероятные способности к наукам, и поэтому он достоин, учиться в более высоком заведении. Например, в Берлинском Университете, куда вы можете его отправить. – Да, этот ребёнок действительно предрасположен стать учёным, но у его семьи нет денег. Я пытался говорить с монсеньором, о выделении средств на поступление Карла фон Зидольба в университет, чтобы мальчик там прославил наш орден, но, увы, получил отрицательный ответ. Поэтому в группу будущих абитуриентов, которая отправится в Берлин в мае, он не включён, – доходчиво и терпеливо, объяснил викарий. – Кстати, слышали первое соло? Оно его – этого мальчика. Ко всему прочему он ещё и прекрасно поёт. – Значит до мая, у вас ещё есть время, – сказал Маркус, распахивая старый мундир и доставая из внутреннего кармана, какую-то сверкающую вещицу. Взяв в руки протянутую вещь, священник ахнул, прикрыв открывшийся от удивления рот ладонью. – Пресвятая Богородица, что это?! – восхищённо спросил он, рассматривая предмет женского украшения. – Это колье, которое, вы продадите, а на вырученные от продажи деньги, отправите Карла фон Зидольба в Берлинский Университет, – ответил Фабер, протягивая ещё что-то. На этот раз, это оказалось маленькое золотое колечко с вкраплениями из бриллиантовой пыли. Преподобный отец Густав был человеком очень подозрительного нрава, и его эйфория от увиденных драгоценностей быстро сменилась замешательством. Худое вытянутое лицо и острый длинный нос священника приняли вопросительное выражение, а большие, глубоко посаженные чёрные глаза, стали внимательно осматривать странного мецената. – Что это за вещи и почему вы не продадите их сами, раз хотите помочь ребёнку? – спросил он, уже намереваясь вернуть украшения. По взгляду священника, Маркус догадался, о чём тот думает. – Нет-нет, – возразил он, отстраняясь и проводя между ними черту, – это не ворованные вещи и на них нет крови невинно убиенных или же воровского греха. Эти драгоценности когда-то принадлежали хорошо мне знакомой девушке, которая перед смертью завещала пустить их на благое дело по моему усмотрению. Вот я и решил отдать их троюродному племяннику, которого, к своему стыду, не видел с рождения, и тем самым загладить свою вину перед ним. Ведь сколько этот ребёнок недополучил от своего дяди подарков и игрушек за эти годы. Маркус врал, как мог, пытаясь выглядеть спокойным и убедительным, но льющийся со лба пот, всё-таки выдавал его сильное волнение. Проснувшись сегодня пораньше, он нашёл женские украшения на том же месте, где и оставил; на бюро. Никаких снов и видений, которые так настойчиво его преследуют уже четвёртый месяц, он, к своему удивлению, ночью не видел. Но дело есть дело, и останавливаться на полпути, когда уже почти всё выяснено, он не мог, поэтому умывшись и сунув в карман камзола колье и кольцо, он отправился в церковь Святого Бурхарда. Ведь с той самой ночи, когда он в последний раз видел призрак девушки, исчезнувший так внезапно, у него на сердце появился тяжёлый камень. Маркус стал чувствовать какую-то ответственность за выполнение просьбы девушки и постоянно ощущал возле себя её присутствие. Ему даже иногда казалось, что это она ведёт его к цели и постоянно помогает во всём. Нет, теперь даже за тридевять земель он не смог бы насладиться в полной мере свободой и продолжить спокойно жить. Ему просто необходимо было выполнить возложенную на него миссию, чтобы освободиться от этого бремени. Священник продолжал придирчиво осматривать украшения и бросать на мужчину подозрительные взгляды. С одной стороны он осознавал, что этот человек пришёл сюда не ради корысти, раз не требовал денег за переданные драгоценности, но с другой, не веря, что перед ним действительно заботливый дядя Карла фон Зидольба, желающий искупить, таким образом, своё неведение о существовании племянника, никак не мог понять его мотивов. – Мне нужно посоветоваться с монсеньором, – вздохнув, сказал викарий. – Советуйтесь с кем угодно, – проговорил Маркус, – но заклинаю вас именем Христа, продайте эти вещи и потратьте все вырученные за них деньги, на названного мной ребёнка. Пусть Карл фон Зидольб, если ему даже не суждено будет стать великим учёным, хотя бы никогда ни в чём не нуждается. – Если эти вещи останутся после синода у нас, я обещаю, что ни крейцера не будет потрачено на что-то другое, – торжественно ответил священник, и его глаза сверкнули таким блеском, что Фабер не усомнился в клятве викария. – И ещё, – придержав за сутану, собравшегося отойти священника, сказал Маркус, – помолитесь за душу усопшей Брунгильды фон Вебер. – И, увидев вопрошающий взгляд отца Густава, пояснил: – Это и есть одна моя хорошо знакомая девушка, которой когда-то принадлежали драгоценности. Викарий остановился и побледнел, как белые оштукатуренные стены храма. – Так эти драгоценности принадлежали Брунгильде фон Вебер? – переспросил он дрожащим голосом. – Ну да, ей, – спокойно ответил Маркус. И тут же уточнил: – Так вы её знали? – Не то, чтобы знал, – замявшись, пробормотал священник, – но слышал неоднократно печальную историю их семейства. Ведь она и её отец так и не были отпеты в церкви после своей кончины. – Но почему? – удивился мужчина. – Да потому, что церковь не отпевает самоубийц, – ответил отец Густав. – А насколько всем стало известно, граф фон Вебер покончил с собой. – Но его дочь? Его дочь, разве покончила с собой? – чуть ли не крича, и привлекая внимание прихожан, спросил Маркус. – Вокруг кончины этой девушки ходили такие нелепые слухи, что монсеньор и её запретил нам отпевать, сославшись на козни сатаны и сокрытие греха, – пояснил викарий. – А вы знаете, где они захоронены? – Ну конечно, возле ограды нового кладбища, – ответил священник. – Там, где и положено лежать телам самоубийц, обрёкших этим страшным грехом свои души на скитания по земле, вплоть до Страшного Суда. Боюсь, что их фамильный склеп так и останется навсегда пустовать, если только какой-нибудь другой граф не захочет его занять. – А где именно находится это кладбище? – решил уточнить мужчина. – На той стороне Майна, за городом, немного восточнее особняка фон Веберов, в Зелёной долине, где нет жилых кварталов, – попытался объяснить священник. – Сам пастор Деппиш из аббатства Хауг приезжал освящать его. Это довольно далеко отсюда. – Тогда попрошу вас отпеть душу усопшей девушки заочно, – попросил Маркус, – хотя бы за этот дар, – и он жестом показал на лежащие в руке священника женские украшения. – Уверяю вас, никакого греха в этом не будет. Я точно знаю, что Брунгильда фон Вебер умерла в результате несчастного случая. Викарий сжал тонкие губы и, переведя взгляд с драгоценностей на странного посетителя, ответил: – Сегодня же вечером отчитаю по ней заупокойную молитву, обещаю вам. И в этих его словах Фабер тоже не уловил ни одной ноты фальши, настолько торжественно и с сочувствием к усопшей, были они произнесены. – Большое спасибо, ваше Преподобие, – с небольшим поклоном, поблагодарил викария за ответы Маркус, и, развернувшись, направился быстрыми шагами к выходу. – Постойте, куда же вы?! – крикнул вдогонку священник. – Прощайте, ваше Преподобие, и помните о своих обещаниях, – обернувшись и махнув на прощание, ответил мужчина, и вскоре исчез за колоннами главного нефа. Выйдя на улицу и вдохнув полной грудью свежего, не накуренного церковными благовониями воздуха, Маркус зашагал к мосту через реку. Своё посещение кладбища он решил не откладывать, но понимая, что оно далеко, направился сначала в особняк. Необходимо было подкрепиться и попробовать найти письмо, которое поставило бы жирную точку в этом деле. Воспользовавшись услугами наёмного экипажа, через час он уже находился в особняке. Наспех перекусив, и к счастью не попав на глаза управляющему, Фабер зашёл в свою комнату и стал интенсивно вытаскивать со стеллажей книги. Перелистывая и тряся вверх корешком, каждую, он начал поиски заветного письма. Наконец, дойдя до третьей полки, самой нижней, он взял в руки толстую потрёпанную книгу, и вытряс из неё свёрнутый, пожелтевший листок бумаги. Словно сорванный с осеннего дерева, он сделал пируэт и лёг к ногам Маркуса. Подобрав и развернув находку, мужчина увидел в ней небольшой текст, написанный крупными красивыми буквами. Полностью перечитывать письмо он не стал, но брошенный один раз на него взгляд, успел выхватить несколько трогательных и полных словесной страсти, строк. Даже общий смысл, намекающий на то, что девушка получит ложное письмо, в котором не будет ни слова правды, стал ему сразу понятен. Свернув лист бумаги по старым складкам, Маркус сунул его в карман камзола, и, накинув потрёпанное солдатское пальто, спешно покинул комнату. Пройдя через парк и перемахнув через забор подальше от дома, чтобы не быть ни кем замеченным, Фабер направился по узкой, переметённой снежными заносами дороге, в сторону, где, по его мнению, должно было находиться кладбище. В последние дни оттепели и снегопады всё чаще сменяли друг друга, поэтому, ступая по сверкающей корке наста, Фабер постоянно проваливался в рыхлый снежный покров и оставлял позади себя глубокие отчётливые следы. Пока он шёл, солнце склонилось к закату и, замерев над горизонтом, превратилось в красный полыхающий диск. Маркус уже стал сомневаться, что выбрал верное направление, однако взобравшись на очередной холм, его взору предстала долгожданная цель. Вокруг красивой часовни, стоявшей, словно на отшибе, раскинулся небольшой погост. Недаром отец Густав назвал это кладбище новым. Захоронений здесь было не так уж и много. Со стороны города змейкой вилась узкая натоптанная тропа, проникающая на территорию кладбища через небольшие железные ворота, держащиеся на каменных столбах. Забор отделял погост лишь со стороны Вюрцбурга, поэтому бушующие в полях ветра, заметали могилы почти полностью, оставляя лишь едва заметные холмики с верхними перекладинами крестов. Маркуса это конечно не устраивало. Спустившись с возвышенности и ускорив шаг, он начал размышлять о том, как ему найти могилу девушки. Фабер прекрасно помнил слова викария о том, что она захоронена вместе с отцом за оградой, вот только где именно, предстояло как-то узнать. Каменный забор был не длинным, но имел между кладками множество свежих стыков. Было ясно, что кладбище с каждым годом расширялось, и забор потихоньку продлевался. Вскоре замаячило голое поле и Маркус, крутя головой, окончательно потерял надежду найти интересующие его могилы. И вдруг, он увидел человека. На абсолютно пустом кладбище, среди крестов и безмолвия, человек стоял недалеко от окончившейся стены забора и что-то делал. Только подойдя к нему вплотную, Маркус рассмотрел, что незнакомец копает могилу. Это странное зрелище настолько заворожило Фабера, что он замер на месте. У человека была выкопана уже достаточно глубокая яма, но её всё время задувало снегом и поэтому ему приходилось постоянно наращивать темп работы, чтобы достать очередную порцию мёрзлой земли. Вдруг, незнакомец, решив передохнуть и, облокотившись на огромную лопату, прислонённую к стене, заметил Маркуса. Эта встреча явно не напугала его. Лицо уже немолодого мужчины походило на звериную медвежью морду и выражало полное отчуждение. – Сегодня могил больше не будет, – прокричал он, пытаясь быть услышанным через ветер. «Всё ясно, скорей всего это могильщик», – подумал Фабер. Он почему-то по другому человека такой профессии себе и не представлял. – Я пришёл не за этим, – ответил Маркус, так же громко. – Мне не нужно копать могилу, по крайней мере, пока. – Тогда зачем вы пришли? Навестить какого-нибудь усопшего родственника? Сейчас не самое подходящее время года для этого, – проговорил могильщик, обведя широким жестом руки заметённое снегом кладбище. – На моей памяти такой снежной и холодной зимы не было в нашем городе вот уже более тридцати лет. Вряд ли вы найдёте здесь того к кому пришли. – Я пришёл посетить могилы фон Веберов, – пояснил Маркус, прикрывая лицо от пронизывающих хрусталиков льда, разносимых ветром. – Могу вас огорчить, их фамильный склеп пуст, а могилы находятся за территорией кладбища, – ответил могильщик. «Ну, наконец-то, хоть тут повезло», – подумал Фабер. «Не придётся искать самому». – А вы сможете мне показать, где они находятся? – спросил он вслух. – Конечно, я ведь сам их копал, – ответил могильщик, подходя к Маркусу поближе и разворачивая его лицом туда, откуда он только что пришёл. – Во-о-н там, – указал он на возвышенность, на которой час назад стоял Маркус, – возле сухого ствола огромного дерева, захоронены дочь и отец, урождённые фон Веберы, которым, когда-то, я много лет служил верой и правдой. Только там нет крестов, поэтому под снегом вы вряд ли отыщете их могилы. – Ничего, найду, – ответил Фабер, вздыхая, и поблагодарив могильщика за помощь, отправился обратно. Однако отойдя недалеко, его вдруг остановила внезапно возникшая у него в голове мысль. Обернувшись, он увидел, что могильщик всё ещё провожает его своим пытливым взглядом. – А как ваше имя? – вдруг прокричал ему свой вопрос Маркус.