Всё ясно, ловушка! Но зачем это было нужно индейцам? Чего они хотели? Вряд ли просто убить несколько человек в отместку на сотни своих павших товарищей. Взять их в плен и потребовать ответный выкуп? Глупо! Времени на размышления совсем не оставалось, и солдаты сбились в кучу спина к спине в центре пещеры, за доли секунд обнажив свои мечи и даги. Ведь недаром Писарро собрал в этот поход своих самых лучших людей, неоднократно отличившихся храбростью и удалью в сражениях. Так, не мешкая, они первыми начали наносить удары врагу и стали пробивать себе путь из окружения к спасительному порталу в коридор, через который сюда попали. В пылу битвы рассказчик случайно рубанул по торчащему перед ним сталагмиту и тот сразу же вдребезги разлетелся. Воин даже удивился, с какой лёгкостью ему удалось это сделать. Хрустальный же шар, не разбившийся и ничуть не повреждённый, просто откатился к его ногам. Улучив секунды задержек в выпадах врага, воин наклонился и быстро засунул шар в висевший у него на ремне подсумок для пуль и пороха. Однако индейцев оказалось слишком много даже для таких опытных солдат как они. Чувствуя, что их могут в любой момент отрезать от единственного известного им спасительного выхода, один из испанцев закричал: – Санчес, беги! Но, заметив, что тот благородно медлит, не желая оставлять своих товарищей в беде, повторил: – Беги, чёрт бы тебя побрал! Пускай хоть кто-то из нас останется жив и приведёт сюда Франсиско со всем его войском, чтобы отомстить за нас! И едва он это прокричал, как тёсаный каменный топор инка раскроил ему голову до самой шеи. Рассказчик, к которому погибший и обращался, сделал последний выпад мечом и нырнул в проход. Тут его вновь обступил льющийся сквозь стены свет. Сорвавшись с места, Санчес побежал. Но, к сожалению, одинокий бег его был недолог и вскоре он услышал позади себя улюлюканье и топот ног преследователей. Чувствуя, что силы окончательно покидают его, Санчес решил остановиться, и пока ещё мог держать оружие, дать инкам свой последний бой. Вдруг, за очередным поворотом прохода, он заметил в стене проём. Наверное, двигаясь за стариком-инки он не обратил на него внимания. А что если..? Санчес, задыхаясь от усталости и истекая кровью от нанесённых ему копьями ран решает спрятаться в нём. Во всяком случае, оттуда у него было больше шансов напасть на своих врагов незамеченным. Вот только сделав всего пару шагов, он ступил в пустоту, где сорвавшись в некую бездну, стал быстро в неё падать. Всё, вот и конец! Но какой бесславный и глупый! Осмотревшись во время падения, он вдруг обнаружил, что летит вниз через какую-то вертикальную шахту с обтекаемыми и такими же светящимися, как и в горном проходе стенами. Не в силах ничего сделать для своего спасения, ему теперь оставалось только ждать неминуемой гибели от смертельного удара о дно этой шахты. Но оно оказалось не совсем таким, каким он себе его представлял. После длительного падения, его тело вдруг увязло в какой-то слизи, а дно растянулось так, словно он грохнулся в гигантскую паутину. Оглядевшись, Санчес обнаружил себя в непомерно огромном помещении с ровными мерцающими стенами из необычного блестящего камня нежно-красного цвета. Во всяком случае, факелы для освещения пространства здесь тоже не требовались. И отовсюду разносился шум, похожий на работающие где-то под полом пещеры механизмы, будто там находились ткацкие или оружейные мастерские. По крайней мере, так их трактовал рассказчик, не раз, бывавший близ этих мануфактур в Толедо и Севилье. Однако поражало другое; всё помещение заполняли большие конусовидные валуны стального цвета, напоминающие своей формой птичьи яйца. Удивлению Санчеса не было предела. Он с трудом поднялся на ноги и стал осматриваться. Дотронувшись до поверхности этих валунов, он почувствовал, что они действительно хрупки, словно настоящая яичная скорлупа, да ещё и к тому же немного прозрачны. Вглядевшись в скорлупу ближайшего к нему огромного яйца, он даже смог разобрать в заполнявшей его мутной жидкости плавающее хвостатое мини-создание. Но кто снёс эти яйца? Гигантская птица? Вряд ли. Ведь своими размерами валуны достигали человеческого роста. Да и существа внутри них мало чем напоминали птенцов, скорее маленьких ящериц с зеленоватым отливом кожи. А таких яиц, по его словам, там были сотни. И тут до Санчеса донёсся странный скрип, заглушивший даже работу подземных механизмов. В одной из стен находился проём, в который, вдруг, медленно стал опускаться на толстых канатах из лиан бревенчатый настил с лежащими на нём и связанными по рукам и ногам людьми. Кто-то с поверхности на самодельной примитивной тали опускал их сюда. «Боже! Да ведь это же его товарищи, с которыми он пришёл в это проклятое место за стариком-инки». Санчес бросился к ним, но его ноги увязли в непонятной слизи, покрывающей весь пол подземелья. Так и не добравшись до товарищей по оружию, лежащих и истекающих от колотых ран кровью, обильно капающей с деревянного настила, он вдруг вновь услышал какой-то звук. Только на этот раз шуршащий, и исходил он из другой округлой ниши в стене, с абсолютно идеальными краями и очень похожей на нору огромного животного. Резко обернувшись, Санчес увидел нечто ужасное. То ли больное и изнурённое воображение сыграло с ним злую шутку, то ли ему просто всё это привиделось, но он утверждал, что из норы внезапно высунулась морда гигантского змея с нетипичным красным гребнем на голове и покрытого чёрной сверкающей чешуёй, словно металлическим панцирем из кольчуги. Змей громко зашипел и пополз в сторону людей. Но поравнявшись с Санчесом, на которого от дикого страха и ужаса напал столбняк, остановился, и, сверкнув своими жёлто-лимонными глазами, пристально посмотрел на него. Мужчина мгновенно ощутил головокружение и такую сильную слабость, что ноги его подкосились, и он упал на пол в неприятную тёплую липкую слизь, по которой огромный змей скользил как по маслу. А сразу после своего падения Санчес услышал чьи-то слова, сказанные на языке индейцев кечуа. Странно, но он их понял. «Верните этого человека обратно. Ему всё равно никто не поверит». Затем раздались душераздирающие крики. Крики его товарищей. И тут внезапно сознание Санчеса поплыло, в ушах зазвенело и стало трудно дышать. А потом – всё. Пустота и потеря восприятия окружающей среды. Сколько оно длилось, рассказчик не знает, но очнувшись и открыв глаза, он увидел перед собой лазурь голубого неба, бегущие перистые облака и услышал грозный собачий лай. Послышалось падение мелких камней, словно кто-то оступился, идя по краю утёса, и через минуту к нему подбежали какие-то люди, подняли, усадили на мула и привезли сюда, на асьенду. Меня эта история очень заинтересовала, и я решил задержаться у дона Торреса до того времени, пока не выхожу этого человека. Самого же идальго рассказ незнакомца просто потряс. Он радушно предоставил ему одну из лучших комнат, возле сада, где стена дома не так сильно нагревалась от палящего дневного солнца, и позволил мне незамедлительно начать за ним необходимый медицинский уход. Несколько дней я лечил этого странного человека, пытаясь ему донести, что он вовсе не в XVI веке, а в конце XVIII. Да и самого себя и хозяина асьенды убеждал, что этот человек скорей всего получил сильную травму головы от падения в горах, где его и нашли. Однако поведение незнакомца, назвавшегося Санчесом, не поменялось, даже когда ему стало лучше, и он по-прежнему утверждал, что является солдатом освободительной армии Фрациско Писарро и якобы ему просто необходимо попасть в Куско. Но, по словам дона Торреса, этот город находился по другую сторону Анд! И добраться оттуда сюда можно было только с проводниками индейцами или пастухами, знающими все горные тропы, да и то, не менее чем за пару недель изнурительного похода по труднопроходимой местности. Поэтому мы решили, что наш гость просто бредит. И вот, в одно прекрасное утро, Санчес мне вдруг сообщил, что сегодня вечером отбывает. Затем поинтересовался, где его вещи. А так как мы действительно не могли оставить этого человека в том отрепье в которое он был одет, то по приказу Торреса, слуги переодели его в более подобающую одежду. Правда, вещи незнакомца всё же не выкинули. Да на нём и были-то всего лишь; разодранная сорочка, грязные рейтузы с гульфиком, коих давно никто не носил, старинного образца искромсанные дублет и камзол, пояс и подсумок для пуль и пороха. Вот его-то в первую очередь Санчес и попросил. Оружия при нём никакого не было. По моей просьбе слуга принёс ему все его вещи, и брезгливо бросив их на пол сразу удалился. Санчес из всех вещей подобрал только кожаный подсумок. Усевшись на кровати, он потянул за шнурок, запустил трясущиеся руки (я это хорошо заметил) в этот подсумок и вдруг к моему невероятному удивлению вынул из него кусок великолепного горного хрусталя идеальной округлой формы. Затем вздохнул с облегчением и пристально посмотрел на меня. – Как человек учёный, что вы скажете об этой вещице? – задал он мне вопрос. – Она прекрасна, – восторженно ответил я. В этот момент вернулся слуга, чтобы пригласить меня и гостя на завтрак, сообщив, что хозяин с голодным нетерпением ожидает нас на террасе. Санчес вздохнул, убрал шар обратно в подсумок, сунул его при мне под подушку и мы вместе спустились к завтраку. А по пути на террасу решили заняться изучением показанного мне предмета после приёма пищи. Но мои ожидания не оправдались. Сразу после завтрака Санчес сообщил, что у него вдруг внезапно разболелась голова и, отказавшись от моей помощи, начал бесцельно слоняться по дому. Весь день он вёл себя странно. С очень непонятным для нас с доном Торресом любопытством осматривал асьенду, а многие вещи так вообще сильно удивили его. Например, наши одеяния, самозажигающееся огниво в виде чудо-птицы из чистого золота, двуствольные мушкеты и ружья с батарейными замками, взятые им из коллекции оружия со стены, и многое, многое другое. Подобным добром дом плантатора был просто напичкан. – Подозрительный малый, – постоянно твердил, наблюдая за его действиями, дон Торрес, нахмурив свои широкие брови, – очень подозрительный. По-моему, нужно его отправить под конвоем в Лиму. – И видя мой вопросительный взгляд, пояснял: – Ну, так, на всякий случай. Вдруг он обыкновенный безумец. Только юродивых мне на асьенде и не хватало! Вечером того же дня, когда уже солнце склонилось к закату, слуга вдруг нам сообщил, что нигде не может найти странного гостя. – Этого не может быть! – воскликнул дон Торрес и приказал обыскать дом получше. Вскоре к поискам незнакомца подключились и я, и сам хозяин. Но ни в саду, ни в доме, ни даже в ближайшей округе, которую мы тщательнейшим образом обследовали, никого не нашли. Гость пропал, словно его и не было. Воспользовавшись суматохой, я зашёл к нему в комнату и сразу же бросился к подушке. Подняв её, я обнаружил, что заветный кожаный подсумок лежал там же, куда его утром положили. С волнением потянув за шнурок и раскрыв подсумок, я увидел сверкающий даже в опустившихся уже сумерках хрустальный шар. А лишь я коснулся его своей ладонью, он сразу засиял приятным мягким светом, из-за чего мне долго не удавалось отвести от него глаз. Но потом я услышал приближающиеся к комнате чьи-то шаги, и так как хозяин асьенды всё равно не понял бы и не осознал всей ценности этой находки, я забрал шар себе для исследований, молниеносно засунув в карман сюртука. Уж пусть Бог простит мне этот поступок. Но зачем было оставлять дону Торресу ещё один сувенир, который бы просто пылился у него на какой-нибудь полке, возле вазочек и статуэток. Оный хрустальный шар много позже и прикрепил мастер индус к моей трости вместо обычного стандартного набалдашника. Но случилось это в моё третье путешествие, о коем я расскажу как-нибудь в другой раз. Уже в Лиме, куда я, наконец, вернулся на торговом судне, я узнал, что спасённых со мной пиратов всё-таки разоблачили и, заклеймив и заковав в кандалы, отправили трудиться на хлопковые плантации. Мне с огромным трудом, инкогнито, удалось попасть на галеон, отбывающий в Портобело. Там на таможне я и поменял все честно заработанные мной реалы, песо и эскудо на золотые монеты, отчеканенные в столице нового Северо-Американского государства, пытавшегося наладить свои первые торговые связи с испанцами. А именно – на монетном дворе Филадельфии. В конце же февраля, после окончания в Карибском море сезона ураганов и бурь, с вновь открытой навигацией, только уже при сопровождении двух линейных фрегатов, наш галеон отправился в своё долгое путешествие до Севильи. Так, после трёх с половиной недель утомительного морского похода я вновь оказался в Европе, где через какое-то время успешно устроился преподавателем в известный университет. Зато благодаря своей новой книге по ботаническому описанию тропических ядовитых и лечебных растений, я познакомился с Луи Бертолле, профессором, доктором и членом Парижской Академии наук. Его очень заинтересовала моя работа, в которой были размещены рисунки этих лекарственных трав, сделанные моей рукой, классификация растений, их точный ореол произрастания и даже выведенные мной некоторые химические формулы их состава. Правда, признаюсь, что всё же использовал в своей книге научную систематику растительного мира по дифференциации Линнея. Именно эта моя работа и послужила поводом включить меня в египетскую экспедицию Боанапарте. Ну и конечно мой научный нейтралитет к создавшемуся тогда военному положению, а так же хорошее знание французского языка. Ведь книгу-то наш университет издал полностью на латыни, как я её и написал, и профессор не догадывался о моей истинной национальной принадлежности. – Как!? Как вам это удалось!? – восхищённо поинтересовался принц. – Послушать вас, так вы объездили весь мир! – Гораздо меньше даже его половины, – улыбнувшись, ответил Штанц. – А что вас так удивляет или наоборот, восхищает? – Просто однажды мне довелось услышать невероятную историю об этой самой знаменитой экспедиции Наполеона, – с искоркой в глазах, пояснил принц. – А с вами, вот лично с вами, не случалось там загадочных происшествий? По лицу Людвига было видно насколько он возбуждён. Словно какая-то мысль или догадка, внезапно вспыхнувшая в его голове, теперь не давала ему покоя. – Нет-нет, – резко запротестовал Штанц. – Только не в Египте. Да и мало ли каких легенд навыдумывают люди. Им лишь бы излить свои фантазии. Ведь даже у моего дома есть тайна, которую при желании можно тоже предать огласке. – А где вы остановились? Я, видите ли, писал лишь приглашение, а уж знать место жительства адресата, обязанность моих подданных и посыльных. Хотя я уверен, что такую экстраординарную личность они разыскали без труда. Ведь о вас весь город наслышан. – Мне принадлежит теперь всё имение фон Веберов. Уж Вам-то, Ваше Высочество доподлинно должно быть известно, кому этот особняк принадлежал до меня. Ни Вагнер, ни его жена не поняли намёков Штанца и поэтому лишь растерянно улыбнулись. Принц же, заметив на себе пристальный, прожигающий взгляд доктора, побледнел и как-то сразу поник. Больше он не заострял внимание Штанца на его египетских приключениях и ни о чём не спрашивал, словно вовсе потеряв к доктору интерес. Только лоб принца теперь избороздили глубокие задумчивые морщины, а в глазах загорелась бесконечная и меланхолическая тоска. 24 глава (окончание) – Но какое отношение хрусталь имеет к предсказаниям? – поинтересовался герр Вагнер, нарушив длинную неловкую паузу и видя, что принц как-то задумчиво теперь молчит. – Да самое прямое отношение, – ответил Штанц, взмахнув рукой, словно обрадовавшись тому, что тема их разговора вернулась в прежнее русло. – Только уж извольте сами увидеть своё будущее, и избавьте меня на этот раз от объяснений, ибо их вы не получите. Доктор Штанц подошёл к фрау Вагнер и поднёс ей на небольшое расстояние от её глаз хрустальный светящийся набалдашник своей трости. – Теперь, внимание, фрау, – сказал он, – очистите свои мысли и всмотритесь в этот магический кристалл. Он сам решит, что вам показать и постарается ответить на все ваши вопросы. Женщина замерла и устремила свой взор на кристалл. Поначалу она не видела в нём ничего особенного, но спустя какое-то время, стала ощущать, как из кристалла в неё перетекает какое-то тепло. Постепенно это тепло заполнило всё её тело и налило его такой невыносимой тяжестью, что она не могла уже пошевелить ни руками, ни ногами. В блеске хрусталя она увидела появившуюся радугу, играющую волнообразно всеми цветами сразу. Глаза женщины расширились, рот приоткрылся, дыхание участилось. Вагнер и кронпринц внимательно наблюдали за изменениями на её лице. Прошла минута, другая. Дыхание женщины всё учащалось. Наконец её взгляд начал меняться, словно она испытывает неприятные эмоции. В какой-то момент зрачки женщины увеличились, из глаз потекли слёзы и, резко вскрикнув, она отвернулась от кристалла, закрыв лицо ладонями обеих рук. – Нет-нет, больше не надо, – надрываясь и сотрясаясь от рыдания, негромко проговорила женщина. Доктор выпрямился и убрал свою трость в сторону. – Надеюсь, это того стоило и вы, наконец, удовлетворили своё любопытство, – сказал он грозно и посмотрел на её мужа. – Даже не пытайтесь, – отодвигаясь и отмахиваясь руками, словно от внезапно налетевшего роя диких пчёл, произнёс герр Вагнер. – Уж я-то точно не стану узнавать свою судьбу, и не интересуюсь тем будущим, которое мне осталось прожить. – Правильно, лучше не знать своей судьбы, а также времени и причины своей смерти, которая неизбежно рано или поздно придёт к каждому из нас, а дожить отведённый срок в неведении, зато спокойно, – сказал доктор, и, прочитав по взгляду кронпринца такое же желание, занял за столом своё место. Вагнер подошёл к жене. Взяв её за трясущиеся плечи, он посмотрел сначала на Штанца, а затем повернулся к кронпринцу. – Может быть, стоит, закончить сегодняшний ужин? – вежливо предложил он. – Кажется, вы правы, – мгновенно поддержал высказывание Вагнера кронпринц. – Прикажу немедля собирать со стола. И если моим гостям будет угодно остаться, то комнаты для них уже подготовлены. – Ах, вы слишком любезны, милый принц, – поднимая голову и утирая слёзы, сказала женщина, встав из-за стола вслед за своим мужем. Чуть позже встал и кронпринц. Он был так потрясён увиденным, что даже не придал значения тому, что доктор Штанц в нарушение этикета продолжал ещё какое-то время сидеть за столом, на котором уже почему-то отсутствовал серебряный портсигар, и смаковал очередной бокал с белым вином. При этом на губах его играла кривая и наглая ухмылка.