– Вы подразумеваете зороастризм? – осторожно поинтересовался кронпринц. – Приятно видеть сведущего человека! – сверкнув глазами, воскликнул доктор Штанц. – Я лишь люблю читать мифологию, – ответил принц. – Не сочтите нас с мужем невежами, – сказала фрау Вагнер, – но не могли бы вы объяснить, что это такое? – Одна из древнейших религий на земле, – коротко пояснил Штанц, садясь обратно на стул. – Согласно её преданиям, боги пьют небесный нектар только из хрустальных кубков. И когда к ним на небо поднимается покинувшая бренное тело душа, ей дают испить из хрустального сосуда. Этот материал настолько экзоцентричен, что если душа чиста и безгрешна, хрусталь останется таким же прозрачным. Но, если на кубке возникнет пятно или он потускнеет, душа нуждается в очищении, а если почернеет и станет тёмным, как дёготь, душа слишком загрязнена грехами и не может остаться на небе. – Прошу вас, доктор, – обратилась к нему, сдвинув бровки домиком, фрау Вагнер, – поведайте нам ту таинственную историю, которая предшествовала появлению на вашей трости этого прекрасного хрустального набалдашника. Любопытство женщины можно было понять, но Штанцу этого показалось мало, и он внимательно посмотрел на принца и первого советника бургомистра. На лицах обоих мужчин читались согласие и единение мыслей, которые они в силу своего положения боялись выказать вслух, опасаясь выглядеть, друг перед другом глупо. Но инстинктивная женская страсть к необходимости всё знать, спасла их. – Умоляю же вас, доктор, – чуть ли не взмолилась дама, соединив ладони как при молитве, – не оставьте нас без своего очередного увлекательного рассказа. Откройте нам тайну возникновения хрустального шара на вашей трости. Ещё раз, посмотрев на принца и герр Вагнера, угрюмо сохраняющих молчаливое согласие, Штанц вздохнул и перевёл взгляд на стоявший на столе инкрустированный драгоценными каменьями серебряный портсигар. В его глазах на секунду что-то вспыхнуло, брови изогнулись, а губы сжались, но затем лицо вновь разгладилось и приняло прежнее каменное выражение. – Давайте закурим, геррен, – предложил резко принц, поймав направление взора доктора, и первым вытащил из портсигара скрутку из табачных листьев. – Эту вещицу я привёз из западной Европы, где уже давным-давно принято курить табак на светских приёмах, а во многих заведениях есть для этого даже специальные комнаты. Я же лишь недавно перенял эту привычку и скажу прямо, успел достаточно оценить это повсеместное, успешно набирающее обороты увлечение. В настоящее время настолько доступное, что даже во французских армиях теперь курит чуть ли не каждый солдат. Правда табак из их кисетов сильно отличается от скруток, которые мне подарил вместе с этой чудной вещицей сам Боанапарте. А ему в свою очередь её преподнёс какой-то преподобный из высшего духовенства, утверждавший, что это вообще шкатулка, и принадлежала она когда-то Екатерине Медичи. И Штанц, и Вагнер, иногда тоже балующие себя этим занятием, немедленно протянули свои руки к портсигару и через пару секунд, прикурив от свечей в позолоченных канделябрах, уже выпускали струи ароматного синего табачного дыма в потолок огромной гостиной. – Прекрасный табак, – одобрительно кивнул головой доктор и взял со стола портсигар. – Но вот как можно в таком великолепном дорогом и весьма старинном предмете что-то хранить, я не понимаю, – пожал он плечами, внимательно разглядывая шкатулку. И тут же добавил: – А ведь впервые я попробовал табак ещё в Севилье. И скажу вам, прямо, эти скрутки, не хуже тамошних. Ох, и давно же это было! Вот только хочу вас предостеречь от частого его потребления, иначе ваши печень и лёгкие будут не в силах справиться со смолами из этих тлеющих табачных листьев. – Ну, что же, герр Штанц, – немного расслабившись и откинувшись на спинку своего кресла, сказал кронпринц, проигнорировав данный ему доктором совет, – несколько минут назад я уже имел возможность оценить ваш талант рассказчика, а потому с нетерпением жду от вас очередной истории. И имейте же снисхождение к женскому любопытству фрау Вагнер. – Да-да, доктор, – тут же, подхватил и Абелард, осмелев, – мы все ждём от вас увлекательного изложения ваших приключений. Хенрик Штанц вновь вздохнул, сделал глубокую затяжку, и, уставившись на пламя свечек шестирядного канделябра, которые зеркально отразились в его огромных чёрных зрачках, начал повествование о случившихся с ним когда-то таинственных событиях. Второй рассказ доктора Штанца – Тогда немного предыстории. Начну с того, что в 179. году я опять отправился в морское путешествие. Только на этот раз я оказался на острове Тобаго. Меня туда послал в составе завоевательной кампании, как доказавшего своё искусство врачевания доктора, герцог Курляндии. Это была его последняя попытка создать свою собственную колонию в Карибском архипелаге. Только большая часть наших кораблей пошла в Тринидад, и лишь одно судно, с так называемой разведкой, на Тобаго. Зная, что британцами на Тобаго был установлен слабый форпост, насчитывающий лишь небольшое охранение и администрацию, герцог думал, что мы с лёгкостью отобьём у них остров обратно себе. Никто из нас тогда и не догадывался насколько опасным и бесполезным окажется это путешествие. Ведь только прибыв на остров, мы узнали, что его давно облюбовали всё ещё бесчинствующие (хоть уже и сильно притеснённые испанским и британским военными флотами) в Карибском море пираты. Тоже, кстати, узревшие слабость выставленного здесь англичанами гарнизона. Оказавшись в их власти, большая часть нашей команды была убита, за неподчинение и нежелание вступать в ряды пиратского братства, а оставшаяся четверть воинов оставлена для продажи на невольничьем рынке. Торговля людьми там до сих пор процветала. Мне, как человеку учёному, знающему множество языков и весьма полезному, даже для таких негодяев, даровали и некую свободу и жизнь. При первой же возможности я ступил на палубу корабля и отправился в авантюрное путешествие по морю, в надежде рано или поздно оказаться на американском материке, откуда у меня была единственная возможность вернуться обратно в Европу. Кстати, почти сразу после моего отплытия, британцы вернули контроль над островом и уже окончательно изгнали оттуда пиратов. Ах, если бы мы приплыли сюда чуть позже, тогда для многих из нас всё могло обернуться иначе. Однажды курсируя в поисках добычи, наш пиратский корабль попал в такую бурю, что даже бывалые моряки проклинали Посейдона и всю его родню, отчаянно борясь за живучесть команды и судна. Шторм длился не менее пяти суток, по истечении которых мы остались полностью без мачт и рулевого управления. По расчётам шкипера нас выбросило к другой части южного материка, и теперь болтало где-то вблизи берегов Перу. Для пиратов эта близость с вице-королевством конкисты Испании не сулила ничего хорошего. Особенно опасно было попасть в поле зрения военных корветов в том состоянии, в котором находилось наше судно теперь. Да и команда была слишком обессилена после столь продолжительной борьбы со стихией. Меня же спасала только моя служба. С трудом передвигаясь по палубе через нагромождение разбитого такелажа, я оказывал медицинскую помощь всем нуждающимся, коих составляло большинство команды. Вы только представьте, безжалостно палящее солнце, мерное покачивание остова корабля; его бесконечное кружение то в одну, то в другую сторону из-за полной потери управляемости. И что самое страшное, сильный недостаток пресной воды. Эти мучительные стоны умирающих от жажды и от полученных во время шторма ран людей. Каждый день количество выброшенных нами за борт трупов увеличивалось в Евклидовой геометрической прогрессии. Всё это, конечно, никому не вселяло оптимизма. И вот, в один из дней, мы уже сбились со счёта, какой именно, наше утлое судёнышко налетело на риф. Это случилось на закате, когда ярко-багровый диск солнца, стал тонуть за горизонтом в чёрных гребнях океанской воды. Но наш страх давно отступил от безысходности рано или поздно неминуемой смерти и многие из команды даже обрадовались, что скоро наступит долгожданный конец. Конец всех их страданий, всех их мук и чаяний. Конец их никчёмно прожитым жизням. В красном закате остов нашего судна стал медленно, но уверенно погружаться в морскую пучину. И вдруг, кто-то из более-менее ещё крепких пиратов, закричал: «Корабль! Посмотрите туда – там корабль!» И взобравшись на бак, матрос стал указывать на восток, где все кто ещё мог, действительно увидели быстро рассекающий волны военный фрегат. Посмотрев в небольшой аналог своей подзорной трубы, мне удалось рассмотреть на флагштоке грот-мачты идущего к нам корабля стяг испанского королевства, жёлтая полоса с гербом между двух красных линий по краям. Убедившись, что приближается не торговое, а военное судно, я и сам ощутил небольшое волнение. Его прибытие не заставило себя долго ждать, но к тому моменту мы сговорились с оставшимися в живых членами команды, выдавать себя за потерпевших крушение моряков торгового флота первой Французской Республики, с которой тогда Испанская империя подписала свой договор. Да и к тому же большинство из нас сносно знали французский язык или же действительно являлись французами. Не стану утомлять подробностями, но наша уловка удалась и уже через несколько часов мы все, спасённые, очутились на берегу американского материка, от которого, как, оказалось, находились совсем недалеко. Шкипер не ошибся в своих расчётах, нас действительно носило вдоль перуанского побережья. Здесь, в Лиме, нам оказали не очень радушный приём, и отнеслись с подозрением к сбивчивым и часто разнящимся историям спасённых моряков. Мне пришлось сразу от них себя отделить признанием в том, что я доктор, и очутился на этом судне совершенно случайно, и то, лишь с целью попасть в Америку. А так как в Лиме имелись свои доктора, меня переправили на небольшом судёнышке работорговцев в Каману, маленькое поселение на самом берегу океана. Именно там мне и пришлось применять все свои профессиональные навыки, и, кстати, пополнять их новыми знаниями, столкнувшись с самыми необычными видами тропических лихорадок. А ещё я открыл там для себя выведение ядов и лекарственных соков из редких экзотических растений. Слухи о моих успехах врачевания и излечения даже безнадёжных больных быстро разлетелись по всем прибрежным городкам, и уже через пару месяцев ко мне наведался плантатор восточных колоний. Его дочь тоже долгое время себя плохо чувствовала, несмотря на осмотры местных откровенно никчёмных лекарей, и он уже просто не знал к кому ему ещё обратиться за помощью. Отказать этому человеку я конечно не мог. Из Каманы до его асьенды мы ехали несколько дней, сменяя лошадей в маленьких поселениях, где жили только пастухи и индейцы. Она располагалась в окрестностях Арекипы, города зажатого пустыней Атакама и восточным хребтом Анд. Окружённый деревьями с огромными ветвистыми кронами дом из белоснежного камня в ленте медового заката показался мне сказочным строением, не имеющим ничего общего с вычурной европейской архитектурой. Видимо из-за климата, ни одно окно в нём не было застеклено, а имело лишь массивные решётчатые ставни. Территория перед домом и открытый большой двор были выстланы камнем. Вместо крыльца, вход в дом осуществлялся через опоясывающую его центральную часть веранду. На основном здании второго этажа не было, но имелись две пристроенные к нему по бокам прямоугольные башенки с балконами. Во дворе нас встретили сразу несколько темнокожих слуг, один из которых забрал наших измученных лошадей и тут же удалился. Хозяин же асьенды, не предложив мне даже передохнуть, несмотря на то, что и сам был измотан, сразу попросил следовать за ним в комнату его дочери. При первом же осмотре юной шестнадцатилетней пациентки я обнаружил у неё все признаки тропической лихорадки, возможно даже последовавшей из-за укуса какого-нибудь насекомого, которых в тех краях обитает бесконечное множество. Состояние больной требовало от меня незамедлительного вмешательства, и я решил дать ей жаропонижающих порошков собственного изготовления, оказавшихся достаточно эффективными в борьбе с данным заболеванием. Мне выделили комнату и поселили на асьенде до полного выздоровления девушки. Местный идальго оказался очень неплохим малым, хоть и крупным плантатором. Ему принадлежала куча рабов, среди которых были в основном негры, но не только мужчины, но и женщины, хотя имелась и парочка британцев, приговорённая к каторжным работам, но ко всем им он относился с большой заботой и даже позволял неграм строить на своих землях небольшие бунгало и жить в них семьями. Хотя возможно такая забота к рабам имела совсем иную подоплёку и была связана с постепенным спадом поставок людей из Западной Африки и соответственно их дороговизной. Найдя в моём лице интересного собеседника, хоть и не всегда внятно изъясняющегося на испанском, он и мне предложил оставаться гостить в его доме столько, сколько я пожелаю. Однако это шло вразрез с моими планами вернуться поскорее в Европу, поэтому, когда его дочь окончательно выздоровела, я засобирался в Лиму. И вот, в мою последнюю перед отъездом с асьенды ночь, меня вдруг разбудил громкий стук в дверь. Накидываю подаренный хозяином халат, в который приходилось кутаться даже несмотря на жару, из-за нескончаемого количества назойливых насекомых, и впускаю слугу-метиса. – Дон Торрес просит вас прийти в гостиную, – сообщает он. В небольшом замешательстве глянув через открытые ставни окон на звёздное небо и полную луну, я быстро следую за слугой. «Что могло понадобиться этому идальго от меня в столь поздний час?» Захожу в гостиную и вижу; на плетёной кушетке лежит незнакомец. Все вокруг него суетятся, и слуги и сам хозяин. Подхожу ближе. Передо мной мужчина в оборванном тряпье. Странно, но даже я понимаю, что одет он весьма специфично. Таких платьев, как на нём я не видел никогда. Разве что в неких похожих одеяниях изображались первые конкистадоры, портреты которых вешали в своих домах богатые европейцы. – Ах, как хорошо, что вы не успели вчера уехать, – обрадованно всплеснул руками, крупный кучерявый мужчина, хозяин асьенды. – Мои люди нашли сегодня на пастбище в предгорье Анд этого человека. Он ничего не понимает по-испански, и даже по-английски. Но вид у него такой, словно он только недавно побывал в каком-то сражении. Прошу вас, осмотрите его и попробуйте понять, что он говорит. Лишь только я склонился над найденным бедолагой, как появился престарелый слуга хозяина, который прислушавшись к бормотанию незнакомца вдруг сообщил: – Я знаю этот язык. – Ты? – удивился дон Торрес. – Чего же ты молчал? – Я только сейчас это понял, – попытался оправдаться слуга. – Раненый говорит на испанском. – Ты что, принимаешь меня за идиота?! – вскричал дон Торрес. – Или ты считаешь, что я не в состоянии понять свой собственный язык? – Наклонитесь же к нему поближе, – предложил я, хозяину асьенды, убедившись, что его слуга прав. Дон Торрес недовольно покосился на меня и поднёс своё ухо к самым губам незнакомца, продолжающего что-то бормотать. – Ах, чёрт возьми! – воскликнул он, резко отстранившись от незнакомца, словно опасаясь чем-то заразиться от него (хотя скорей всего это так и было). – Да это же чистейший каталанский диалект, только с немного устаревшими формами окончаний слов. Говорю же вам, он точно из другого времени к нам прибыл. Я быстро ретировался и вернулся уже со своим саквояжем. Добавив в поданное несчастному человеку питьё несколько капель сильно возбуждающего средства, что ему в принципе, конечно, было нежелательно, я заставил неизвестного странного гостя асьенды немного яснее излагать свои мысли. И вот, какую удивительную историю он нам поведал. С его слов он являлся последним выжившем из тех шести человек, настоящих идальго, которых снарядил в поход за золотом инков лично Франсиско Писарро. Подумайте только, почти три века назад! А дело происходило так. После ряда сражений за земли Перу, беспорядочных набегов местных индейцев, испанским воинам удалось пленить вождя инков Атауальпу. Незнакомец описывал эти сражения как дикую резню, в которой местное население решило участвовать добровольно. Не имея ни огнестрельного оружия, ни навыков сражения мечами и саблями, они просто беспорядочно лезли на копья, алебарды и пули испанцев. И весь город, основанный из камня, был залит потоками крови индейцев. За освобождение их вождя, Писарро потребовал у инков огромный выкуп. Несколько дней местные жители сносили в указанное им место свои несметные сокровища, пока выделенное для этого помещение не заполнилось до самого потолка. Но и тогда он не выпустил Атауальпу, опасаясь возобновления набегов со стороны индейцев, у которых опять появился бы предводитель. И он просто и без зазрения совести приказал его повесить. Однако явившиеся за ним в назначенный день и час представители местного племени ещё не знали об этом, и он пленил и их. Вечером того же дня Писарро доложили о старике-инке, желающем с ним говорить на его условиях. Тот сначала рассмеялся и хотел убить и старика, но потом повелел привести того к себе для странных переговоров. Хочу заметить, что все диалоги между инками и испанцами велись с помощью переводчиков из другого индейского племени, сражавшегося ввиду многовекового ацтекского ига на данном континенте на стороне европейских освободителей. Самые одарённые из них успешно изъяснялись на двух языках. Как наш рассказчик узнал позже, среди захваченных в плен представителей племени инков, находился единственный сын старика. Но никакие уговоры убитого горем отца не подействовали на Писарро, пока старик не согласился показать в обмен на жизнь и свободу сына-инки место, где они прятали все свои богатства. Сразу же была снаряжена экспедиция из шести человек. Он, рассказчик, обладал великолепной зрительной памятью и являлся проводником, поэтому ему Писарро приказал внимательно запоминать дорогу к несметным сокровищам индейцев и даже составить впоследствии карту, для чего снабдил всем необходимым. Рано утром они выдвинулись. Свой путь через непролазные джунгли незнакомец описывает как настоящий кошмар. Жарко и липко. Только и смотри под ноги, чтобы не наступить на ползающих в высокой траве ядовитых змей и пауков. Воздух переполняют удушающие ароматы тропических растений. Впереди плотная зелёная стена из спутавшихся лиан и поваленных деревьев. Со всех сторон доносится верещание неизвестных птиц, слышатся крики самых разных обезьян, с постоянной периодичностью раздаются пугающие и грозные рыки хищников. Но несмотря на все эти трудности, опасности и свой преклонный возраст их проводник индеец проворно и быстро пробирался через заросли вперёд и зазывал солдат как можно скорее идти за собой. Вероятно, переживал за жизнь сына, томящегося в плену. Одно только смутило всех членов экспедиции; это то, что на их пути не было и намёка на следы людей носивших несколько дней к ним в город сокровища. Наконец, к закату дня, отряд вышел на плато предгорья. По мере подъёма, скорость их передвижения замедлялась. Но вот они взобрались на плечо неизвестного хребта, откуда, по словам рассказчика, открывался великолепный, умопомрачительный вид на всю округу. Из облачной молочной взвеси торчали, словно зубы дракона, заснеженные хребты Андского перешейка и пышные, как зонты, кроны гигантских тропических деревьев. Заворожённые великолепием пейзажа, никто из солдат даже не заметил, как их проводник, старый индеец, открыл где-то в небольшой нише отвесной скалы потайную дверь. Но когда они пришли в себя от созерцания окружающей их красоты и обернулись, старик-инки уже вновь зазывал их идти за собой в некий зияющий перед ним, откуда ни возьмись появившийся портал. Внутри горного прохода оказалось темно и холодно после дневного зноя. Сразу запылали зажжённые ими факелы, и отряд гуськом двинулся по сводчатому скальному коридору. По словам рассказчика, потайной ход состоял из идеально гладких стен, словно был создан не руками человека, а вымыт в породе потоком веками бегущей по нему воды. И чем дальше они продвигались за стариком-инки тем становилось светлей. А вскоре и вовсе стало невыносимо смотреть вперёд. Факелы оказались больше не нужны. Некоторые из солдат уже стенали и шли, едва волоча от усталости ноги. Тем более горный коридор постоянно вилял и вёл в подъём. Постепенно их глаза привыкли к яркому свету, и им стало понятно, что столь необычное излучение исходило от стен. Как говорил рассказчик, коснувшись их руками, он ощутил невероятный холод. А их блеск и прозрачность напоминали собой обычный лёд. Но один из солдат безошибочно определил, что это не мерзлота, а самый настоящий горный хрусталь. Вот только что заставляло его изливать через себя такой яркий свет для них так и осталось загадкой. Он лишь запомнил, как через хрустальную толщу стен иногда просматривались чьи-то движущиеся за нею фигуры, иногда напоминавшие своими очертаниями каких-то прямоходящих рептилий (по его словам ящериц на двух ногах). И, вот, замелькал портал выхода из бесконечно длинного горного коридора. Наконец все шестеро вышли из него и оказались в огромной пещере. Но здесь не было и намёка на обещанные несметные богатства инков. Посреди пещеры лишь находился трон, высеченный из скалы. Рядом с троном расположились порталы. Заглянув в них, солдаты увидели звёздное небо и огромную луну, под светом которой сверкал сказочной красоты город. Он словно волшебная страна эльфов раскинулся в самом центре бушующей сельвы и блистал среди её сочной зелени великолепными пирамидальными постройками из чистого золота, к которым от наружных стен пещеры вели огромные каменные ступени. Как оказалось, их отряд находился внутри скалы, а, у её подножия светились тысячи огней необыкновенного города. Там были люди. Инки. Их тотемные барабаны гремели на всю округу и сотрясали джунгли своим неистовым диким боем. А вокруг высоких костров с ритуальными песнопениями кружились в хороводах их женщины и дети. Вся пещера освещалась исходившими из множества растущих с её пола сталагмитов необычными световыми столбами, упиравшимися в рифлёный сводчатый потолок. Приглядевшись к этим карстовым наростам внимательнее, рассказчик увидел на вершинах их конусов хрустальные шары, через которые как через призму и распространялся таинственный белый свет, чей подземный источник, оставался, сокрыт от глаз. Дальше рассказчик описывает события так. Недопонимая ещё до конца своего положения, солдаты обернулись и хотели обратиться с вопросами к приведшему их сюда старику-инки. Но он вдруг выпрямился, преобразился и стал походить на высокого статного вождя племени. На нём появились все необходимые для этого атрибуты, от короны из перьев птиц, до неимоверно затейливой раскраски лица. И не успели солдаты опомниться, как их уже окружили несколько десятков вооружённых копьями и каменными топорами воинов-инки.