– И, слава Богу! – воскликнул, перекрестившись, Брудер. – Иначе на свете до сих пор жили бы и правили Нероны и Калигулы, Аттилы и Цезари. А своим эликсиром бессмертия, вы создадите только такую среду обитания. И никто из подобных диктаторов, не даст народу свободу выбора. – Естественно мы должны развивать свою духовную сущность в разных воплощениях и не только в нашем мире, но и в ипостасях других мирозданий тоже. Я и не говорил о полном бессмертии. Ясно, что это полное безумие. Но каждый человек рано или поздно встаёт перед выбором, независимо от того, был ли он рождён рабом или наследным принцем. Без выбора жизнь невозможна. Никто за нас не выбирает нашу судьбу, а у неё от нашего рождения даны нам разные пути. И от того, какое решение мы принимаем в жизненно важных ситуациях, зависит вся наша дальнейшая судьба. Поэтому выбор, это одновременно и дар Божий и проклятие. Безвольный и глупый человек полагается на волю провидения и просто, как говорили греки, плывёт по течению. А сильный и умный человек пытается лепить свою судьбу сам. А что касаемо ваших опасений, доктор Брудер, то достаточно вспомнить недавние события. Хотя бы французскую революцию или, коль угодно заглянуть в глубь веков, восстание гуннов, ежели, конечно, вам доводилось читать Клавдия Птолемея. В конце концов, существуют тайные общества, которые своей тенью прикрывают и покровительствуют тем или иным правителям и политическим системам, а иногда и сами создают их. Так же как и окружающие нас, невидимые хранители нашей вселенной. Народ их называет богами. Так что в случае чего, за пропорциональным равновесием в этом мире всегда будет, кому следить. В зале ненадолго воцарилось молчание. Каждый из гостей мысленно переваривал высказанную Штанцем точку зрения. – А философский камень? Вы не пытались создать философский камень? – осторожно спросила у доктора молодая фрейлейн. – Или это и есть ваше лекарство от всех болезней? – Нет, – возразил доктор. – Философский камень, это нечто иное. Боюсь, что я не смогу вам этого сейчас объяснить, – добавил он, внимательно посмотрев на молодую девушку, явно не обладающую хоть какими-нибудь познаниями в медицине. – Но его почти создал мой учитель и наставник Альтотас, – сказал доктор. – Правда, я не застал его тогда в Мемфисе и узнал об этом от его новых учеников. А Альтотас с Ашаратом покинули земли Египетские и уехали в неизвестном мне направлении, на поиски последнего, недостающего философскому камню пятого элемента. – А что это за пятый элемент? – поинтересовался ещё один любопытный гость. – Это квинтэссенция, или, если угодно, экстракт, состоящий из всех стихий земли, – ответил, сверкнув глазами, Штанц. – Четыре из них известны нам всем, это – вода, земля, огонь и воздух. Но великий Аристотель добавил к ним ещё и пятую стихию, тончайшую, а потому, невидимую человеческому глазу – вселенский эфир. Парацельс считал, что этой стихией наделён человек, как созданное Богом в небесной лаборатории существо, изначально наполненное им всеми пятью элементами. – А как же тогда его можно добыть и использовать, – не унимался кто-то из гостей, – раз этот элемент даже нельзя пощупать и он не имеет физического плана? – Энергию вселенского эфира, можно собрать в специальной субстанции, если её этой энергией зарядить, – попытался объяснить Штанц. – Как это делают священники, освещая воду? – Вот именно! Но только энергия эта может содержаться и в человеческой крови, как самой жизненно важной субстанции в его теле. И по моим личным убеждениям, это так и есть! И достаточно будет добавить в кровь экстракт четырёх стихий, чтобы получить целебный эликсир, способный продлевать жизнь. В гостиной вновь зависла тишина. Все гости не сводили со Штанца восхищённых глаз. Лишь Герр Менгер брезгливо посматривал на коллегу, но к всеобщему удивлению продолжал тоже хранить молчание. – Как хорошо, что вы выбрали для себя именно наш город, – опять первой нарушила тишину молодая фрау с высокой причёской. – Теперь вашими услугами будут пользоваться не только нуждающиеся в лечении, но и начальник полиции, нуждающийся в оракулах, не так ли герр Штольц? По гостиной прокатилась волна смешков. Только начальник полиции по-прежнему сидел угрюмым и совсем не разделял всеобщего смеха, и, заметив его серьёзный вид, многие люди быстро затихли. – Герр Штанц, герр Штанц, – вдруг пробормотал седой старичок с длинной бородой. – Вы бы лучше объяснили, откуда у вас такая странная фамилия и кто вам её дал, раз вы сами не знаете, какого вы роду и племени. – И, заметив недобрый взгляд Штанца, он добавил: – Вы же сами нам сказали, что вас нашли в пустыне бедуины, и вы не помните своих родителей. Выслушав старика, которым оказался герр Стилиус, все гости устремили свои взоры обратно на доктора. – Да, это правда. Да и эту историю я узнал от Ашарата, так как был слишком мал тогда, чтобы запомнить эти события, – спокойно ответил Штанц. – Что же касается рода моей нынешней земной жизни, то мои учителя определи по каким-то известным только им признакам, что я принадлежу к потомственным Ашкенази. Поэтому после окончания учёбы я и выбрал себе германоязычное имя и фамилию, имеющую прямое отношение к моим иудейским корням. Ведь тем именем, которым нарёк меня Ашарат, и которым называли меня потом учителя, я не мог пользоваться в миру̒. А что касается прошлых воплощений, уже прожитых мною, то они берут начало с завершения вселенского потопа. – Как и все мы, здесь сидящие, – добавил герр Стилиус, ухмыляясь и не сводя с доктора глаз. – А вот ваше семитское происхождение, лично у меня, вызывает сомнение. На это едкое замечание старенького ректора Штанц ничего не ответил. Подняв бокал с вином, он молча, одним залпом, осушил его. – Скажите, а вы можете вызывать духов? – поинтересовалась у Штанца молодая гостья, решившая удачно переменить тему разговора, которая её совершенно не интересовала. – Вот, к примеру, в салоне фрау Генриетты мы иногда не только играем в карты, но и проводим вечера общения с почившими. Вы слышали что-нибудь о спиритических сеансах, доктор? – Не только слышал, но и участвовал в них, – спокойно ответил Штанц. – Однажды, очень давно, в одном из моих первых земных воплощений, мне пришлось стать свидетелем пророчеств Кассандры. – Она, наверное, была чудо, как хороша? – Вы правы, – подтвердил слова девушки Штанц, – она была мила, но не настолько красива, как о ней писал Гомер. Вот, кстати этот перстень принадлежал когда-то Кассандре, – сказал доктор, подняв руку и оттопырив мизинец, на котором красовалось золотое кольцо с каким-то огромным бесформенным камнем, вставленным в великолепную оправу в виде морской раковины. – А почему он имеет такой странный вид? – спросил кто-то. – Почему странный? – усмехнулся доктор. – Это самый настоящий смарагд. Весьма крупный, но очень грубой огранки. И, несмотря на то, что перстень был сделан для среднего пальца Кассандры, мне он, как видите, налез только на мизинец. Но посмотрите, какой чистой воды его камень, – и, попытавшись привлечь внимание гостей, он поднёс свой палец с перстнем к огню свечи. Драгоценный камень на перстне сразу заиграл радужными красками с преобладанием в них нежно-зелёного травянистого оттенка. Гости от восхищения широко раскрыли глаза, а впечатлительные и падкие на подобные вещи дамы, даже издали возгласы восхищения. – Этим же самым перстнем в дальнейшем обладал и царь Соломон, – сказал Штанц, убирая палец от свечи. – И по преданию загнал в него дух ифрита, который помогал ему вещать будущность и насквозь видеть души людей со всеми их тайными желаниями и грехами. – Но Кассандра обладала лишь даром предвидения, – заметила фрау с высокой причёской, – а я говорю о связи с умершими людьми. Астральной связи. – А кто вам сказал, что Кассандра видела свои видения благодаря своему дару, а не из-за связи с потусторонними силами? Поверьте, эти вещи практически неразделимы. Вот, что она сказала мне однажды сама: «Я стала видеть образы людей и события, после того, как заснула в храме Аполлона Фимбрейского». Там к ней якобы подполз змей и, лизнув ухо, одарил её даром предвидения. А как мы все знаем, змеи бывают разные. – Вы намекаете на библейского соблазнителя? – Ну конечно, – ответил Штанц. – А где же вы взяли этот перстень? – спросила молодая фрау с высокой причёской. – Ведь судя по тому, как он врос в ваш палец, вы уже давно обладаете им. – Совершенно верно, фрау, – ответил Штанц. – Перстень этот привёз в Иерусалим царь Давид из своих военных походов, где передал своему сыну Соломону, по приказу которого он был немного изменён, после чего, царь никогда его больше не снимал. Так и был погребён вместе с ним. Но рыцари из ордена тамплиеров, охранявшего храм и могилу Соломона, были вынуждены перезахоронить тело своего небожителя, а с ним и все оставленные в гробнице богатства. Слишком много было посягательств на это добро, даже со стороны других царей, не говоря уже о ворах. Вот только куда они спрятали все богатства и гроб с царём, никому кроме нескольких человек из ордена не было известно и тайну эту они унесли с собой в могилу. В течении года их всех постигла странная и внезапная смерть; кого от неизвестной болезни, а кого и от несчастного случая. А первый рыцарь и вовсе сложил свою голову на плахе. Ведь после того как выбранные советом ордена люди вернулись в храм и сообщили о том, что перепрятали тело царя и его сокровища, на пальце одного из них предводитель храмовников увидел этот самый перстень. Его принадлежность к Соломону опознали вот по этой печати. Штанц поднял руку, сдвинул верхнюю часть перстня с камнем в сторону и представил на вид своим гостям находящийся под изумрудом знак в виде начертания нескольких соединённых треугольников. – Это звезда Соломона, – пояснил доктор. – Так называемый пентакль. Есть подозрение, что именно его и использовал в виде своей личной печати иудейский царь. Штанц вернул драгоценный камень на место и положил руку на стол, но гости невольно опустили на неё свои глаза. Чистое сияние и переливы над изумрудом не давали им отвести от него своих восторженных и пленённых его красотой взоров. – Как я уже сказал, воришку лишили не только пальца, но и головы, – продолжил рассказывать Штанц. – А перстень стал переходить с руки на руку главных магистров ордена тамплиеров. Именно от одного из них я и получил этот элемент власти по наследству, когда вступил в их сообщество. – Но ведь этого ордена давно уже не существует, – возразил герр Стилиус, потрясая бородой. – Это не так! Он был, есть и будет! – торжественно возразил Штанц, приложив левую руку к сердцу, на мизинце которой как-то зловеще блеснул изумруд. – Позвольте вас спросить доктор, а какую религию вы исповедуете? – вдруг поинтересовался у него герр Стилиус, словно не желая продолжать спор в том же направлении. – Науку! – пафосно ответил Штанц, скривив губы и выставив вперёд свой массивный подбородок. И заметив оторопелые и растерянные взгляды многих гостей, пояснил: – Ведь любая наука выросла из религии. И я убеждён, что именно она, наука, вскоре станет современным Богом, так как со временем, она найдёт объяснение всему происходящему и с помощью неё в этом мире многое теперешнее потеряет смысл. Именно тогда человек и поймёт, что окружающий его мир намного более многогранный и разнообразный, чем ему казалось раньше. – И даже объяснит наличие души? – спросил герр Стилиус. – Когда это произойдёт, существование нашего тела вообще потеряет всякий смысл. Но невидимые нашим глазам преграды между мирами, исчезнут только тогда, когда придёт конец. А любой конец чему-либо, порождает начало чего-то нового. И так будет всегда! До бесконечности. По спокойному взгляду и хитрому прищуру герр Стилиуса, можно было сделать вывод, что он являлся единственным человеком из всех присутствующих, кто относился довольно скептически к словам доктора Штанца и даже как будто насмехался над ним и теми, кто выказывал интерес к его россказням. – Но на вашем кольце тогда должна быть ещё и надпись, – заметил образованный герр Стилиус. – Уж вам-то она доподлинно известна, – добавил он. – Omnia transeunt et id gougue, – спокойно ответил Штанц. И заметив растерянные вопросительные лица гостей, перевёл сказанное: – Она гласит, что «Всё проходит». Эдакий жизненный девиз и принцип великого царя, нанесённый гравировкой снаружи на принадлежащее ему кольцо. Но существует и его вторая часть, написанная с внутренней стороны: «И это пройдёт», как и третья, высеченная на ребре кольца: «Ничего не проходит». И начертаны эти все три надписи на древнем иврите, а не латыни, на коей я одну из этих фраз произнёс. – Хм, – недовольно фыркнул старичок, раздосадованный тем, что ему не удалось поймать Штанца хоть на каком-нибудь незнании или лжи. – Но не переживайте вы так, герр Стилиус, – обратился к нему доктор, покрутив немного рукой с перстнем, перед ним. – Ведь у меня совсем не то кольцо, о котором вы читали в легендах о царе Соломоне. Убедитесь сами, на моём перстне, нет этих надписей. – Ох, – вздохнул старичок, разочарованно, и покачал головой. – И мне тоже жаль, – кивнул в ответ Штанц, – что я не обладаю ещё и тем самым знаменитым кольцом. Но, – поднял он руки, – оно и сейчас никому не принадлежит, и никогда принадлежать не будет. Наступила недолгая пауза, которая неловко зависла над непонимающими, о чём вообще ведётся речь, людьми. Но любопытство девушки с высокой причёской своевременно заставило её нарушить эту странную тишину. – Кстати, доктор, всегда хотела у вас спросить, хотя, может быть это и невежливо; скажите, почему левая кисть вашей руки всегда облачена в эту обрезанную перчатку? – В вашем любопытстве нет ничего предосудительного, – чуть улыбнувшись, ответил Штанц. – А перчатку я ношу потому, что на левой ладони у меня сильный химический ожог, который я случайно получил в молодости во время проведения лабораторных опытов. Фаланги же обрезаны из-за размеров моего перстня, и для простого удобства в обиходе. Хотя ещё не так давно такие перчатки являлись востребованным атрибутом аристократии. – Так как насчёт вызова души умершего человека? – решила вернуться девушка к так интересовавшей её теме, полностью удовлетворившись ответом доктора. – Уж в вашем-то доме призраки есть – это точно. – Да? – удивлённо подняв брови, выказал немалое удивление Штанц. – Конечно, – подтвердила она, закивав головой. – Разве вы не знаете, что произошло в этом доме до вашего заселения? – Если честно фрау, не знаю, – признался, улыбаясь, Штанц. Его, кажется, даже обрадовало, что эта девушка так удачно изменила направление их разговора. – Неужели вы не видите, что доктор отрицает религию, как веру во что-то сверхъестественное, а потому, являясь атеистом, исключает существование такого явления, как душа, – вновь влез в разговор герр Стилиус. – Как? Вы атеист? – удивлённо спросила у Штанца фрау с высокой причёской. – Конечно же, нет, – как-то тихо, ответил доктор. Было видно, что ему данная тема разговора не очень приятна. – Значит, вы эпикуреец или приверженец деизма? – задал вопрос герр Стилиус, вновь возбуждённо потрясая своей седой бородкой. – Не тот, и не другой, – опять едва слышно ответил Штанц. – Просто для меня религия является нечто большим, чем обычная вера в богов. Нет, герр Стилиус, я не имею в виду присущую философии Бэкона бездоказательную рациональность в религии. В отличие от него, мне она не нужна. Ибо я лично видел такое, отчего его объяснение антропоморфизма идолов ненаучным подходом язычников не выдерживает никакой критики и выглядит абсолютно смешным и неверным. Творец один – это верно. Но богов много и каждый из них находится на своём плане и управляет своим миром, коих тоже превеликое множество. Они как ступени, ведут от низшего плана – земного, к наивысшему плану, как мы говорим – небесному, который является конечной целью для всех душ. Но не каждая из них может сразу достичь этой сферы. В нашем физическом мире законы мироздания одни, в иных, энергетических мирах, совсем другие. И человечеству предстоит ещё долгий путь в познании собственной сферы обитания, прежде чем оно научно удостоверится в многомерности вселенной. – А ад? Ад существует? – живо поинтересовалась любопытная фрау. – Ад?! – громко переспросил Штанц, бросив на девушку свой сверкающий взгляд. – Как и у любой лестницы, среди тех миров есть ступени и ведущие вниз, на более «тёмные» планы. И самый нижний из них, можно назвать и адом. Вот только тот мир не имеет ничего общего с описанным Данте в своей «Божественной комедии» и представлениями людей из текстов Библии. Ведь Алигьери по большей части своей пользовался устоявшимися на то время понятиями вселенского строения по трудам Аристотеля. А тот, несмотря на всю свою гениальность, очень сильно ошибался. В чём теперь имеет возможность лично убедиться, – тут доктор едва заметно улыбнулся. – Библейские же письмена весьма метафоричны, хоть и красочны. И если сравнивать с действительностью, то …, – Штанц вдруг почему-то замолчал, приложив указательный палец к губам и задумчиво вглядевшись в пустоту. – Знайте одно, расплата за все ваши земные грехи и пороки, всё равно ждёт каждого, – высказался неоднозначно он в довершении своей речи, спустя минуту полной тишины. – Вы говорите так, словно там побывали и всё видели собственными глазами, – улыбаясь, заметила фрау. Штанц, с серьёзным видом опять посмотрел на девушку и своих гостей, большинство из которых сидели, чуть ли не раскрыв от удивления рты, и ничего не ответил. А отпив из вновь наполненного им бокала вина, после очередной минутной паузы, произнёс: – Рано или поздно, каждый человек познает истинную причину своего существования в этом мире, потому что просто так, люди в него не приходят. Взять хотя бы того же Питочетто. Возможно, подобная жизнь и судьба изображаемых художником людей из низших слоёв общества была отведена этим несчастным избранным именно для того, чтобы мастер лишь увековечил своё имя, донеся потомкам частичку своего бесподобного таланта. И только ради этого тем людям пришлось пройти свой трудный земной путь от начала и до конца.