– Доктор, вы гений! – вставая, сказала одна из молодых фрау, слегка похлопав в ладоши. – Вы что, предсказатель? – спросил доктора кто-то из гостей. – Ну что вы, – возразил Штанц, занимая своё прежнее место, – я был лишь лечащим врачом фрейлейн. Ничего подобного я предсказать не в силах, – и тут же добавил, – к сожалению. – Похоже, мы были свидетелями глубокого гипноза, в который доктор погрузил фрейлейн, – высказал своё мнение один из гостей. Это был Иоганн Рихтер. – Подобное явление хорошо описано Францем Месмером, – добавил он, привлекая к себе взгляды остальных. – Только не каждый может впасть в такой сон. Как утверждает Месмер, с контактируемым объектом у гипнолога должна быть постоянная связь или же, он должен обладать просто невероятной внутренней силой, называемой им магнетизм. Скорей всего, доктор, вы обладаете как раз подобным могуществом своего разума. И именно поэтому являетесь очень сильным магнетизёром. Вот только позвольте у вас осведомиться; развивали ли вы в себе возможности магнетизма или это просто дар? – Вы абсолютно правы, герр Рихтер, – согласился с молодым человеком Штанц. – Я применил именно тот способ магнетизма, о котором вы говорите. Его использовали ещё жрецы Древнего Египта и все именитые врачеватели Востока. Но поверьте, мне очень далеко до тех, кто в полной мере обладал мощной внутренней энергетикой разума, благодаря которой мог погрузить в гипноз любого человека. Я, как и вы, во время своего учения лишь поверхностно прошёл курс обучения гипнозу и направленному самовнушению. Но мой учитель, может быть известный вам под именем Кольмера или Альтотаса, обладал этим искусством в полной мере. И мог силой своего магнетизма погрузить человека в сон, даже на большом отдалении от него. Просто человек по мере своего развития и познаний начинает совершенствовать в себе те способности, к которым чувствует тягу. Я не ощутил в себе таких сил и возможностей, которые мог бы тренировать и культивировать дальше в этом направлении и выбрал медицину и фармакологию. А значит, дара магнетизма у меня нет. – А как вы объясните сделанные этой девушкой предсказания, если так можно их назвать? – спросил доктора Рихтер. – Да разве фрейлейн что-то предсказывала? – посмотрев на него, переспросил Штанц. – Она лишь ответила на заданные вопросы, но ни разу не коснулась грядущего. – А что скажете вы, герр Штольц? – обратился один из гостей к начальнику полиции, который сидел с угрюмым видом и осушал бокал за бокалом. Герр Штольц выпрямился и растерянно осмотрел сидящих за столом людей. – Я не скажу, что не согласен с только что высказанными фрейлейн, предположениями, но как человек закона, должен проверить всё сказанное ею и подтвердить это фактами, – ответил он. – Но если быть честным до конца, мы даже не рассматривали такую версию. – А теперь рассмотрите, – сказал кто-то из присутствующих, покачав указательным пальцем. Все гости негромко рассмеялись. Только герр Шульц, судья, сидел такой же угрюмый, с опущенным и задумчивым взглядом. – Я уверяю вас, что это дитя, – Штанц показал на фрейлейн Диммар, – как чистый девственный сосуд, был правдивым источником информации на задаваемые вами вопросы. Она не могла солгать. После этих слов доктор внимательно посмотрел на герр Штольца и судью, но оба никак не отреагировали на его слова, хотя наверняка хорошо их слышали. – А что вы скажете, доктор о философии? – задал ему вопрос герр Рихтер. – Можно ли её считать наукой? – Конечно, – ответил Штанц, кивнув утвердительно. – Вы же помните, что с древнегреческого она переводится, как «любомудрие». Она изучает законы мира, познания и бытия человечества. Конечно – это наука. – Но какую практическую пользу приносит эта наука в нашем мире? – не унимался Рихтер, любитель подискутировать. – А разве философия не включает в себя познание человеком Бога? – спросил у него Штанц. – Это религия, а религия управляет человечеством уже много сотен веков. Да куда ни глянь, везде требуется не только физическое, но и нравственное изучение вопроса. А это и есть философия. Любое построение логических изысканий, это тоже философия. Так что она просто необходима человечеству. И если даже вы закоренелый материалист, вы не исключите сего предмета из своих убеждений. Ваши принципы всё равно будут построены на рассуждениях и материальных доказательствах, что так же являет собой суждение. А это, опять же и есть философия. – Фи, что за тему для разговоров вы выбрали, – поморщившись, сказала одна из молодых фрау. – Герр Рихтер, женитесь, и станете убеждённым философом, – посоветовал молодому человеку какой-то гость под всеобщий хохот. – Любовь и тщеславие делают людей слепыми, – заметил, задумчиво Штанц, резко прекратив это странное веселье. – Лучше расскажите нам о своих путешествиях по миру, – попросила доктора всё та же молодая особа. – Судя по вашим знаниям и рассказам, вы много где побывали. Где вы родились и жили? А то наше общество уже приписало вам настолько фантастическую биографию, что иногда не понимаешь, где, правда, а где выдумка. – Если вам угодно, – сказал Штанц, сделав ей поклон головой. – Я не знаю года своего рождения… – Ах, счастливчик, – перебила его одна из дам, весьма среднего возраста, лицо которой покрывала настоящая маска из белил с ярким тоном румян на округлых щеках. – Извольте фрау, – сказал ей доктор, улыбнувшись. – Просто на вашем месте я бы поменьше пользовался пудрой и румянами. Особенно румянами! – добавил он, оттопырив указательный палец и помахав им так, как обычно грозят нашкодившим детям. – В этой косметике теперь принято использовать парфюмерами сурьму и свинец. А это очень опасное вещество. Накапливаясь в организме и проникая туда через кожу лица, оно лишь старит вас и нарушает восстановительные функции вашего эпидермиса. Женщина в ужасе приложила ладони к щекам и открыла от удивления рот. – Так, а чем же вы посоветуете пользоваться, если других средств у нас в городе нет? – спросила она. – Да и все женщины пользуются такими средствами, даже при дворе. Разве я не права? – спросила она, посмотрев на сидящих подле неё великовозрастных дам, на лицах которых также имелись белила и румяна, словно пытаясь найти среди них поддержку. – Им я посоветовал бы то же самое, – спокойно ответил Штанц. – А коль вам нужны средства для ухода за вашей увядающей красотой, то обращайтесь ко мне, так уж и быть, – бесцеремонно сказал ей доктор, даже не заметив, как дама после его слов о её коже покраснела так, что ей не помогли даже белила. – Мне известны секреты бальзамов и румян, в состав которых входят ингредиенты, созданные только на природной растительной основе, не несущей человеческой кожи никакого вреда. И даже скорее наоборот. Подобными же средствами пользовались и Клеопатра, и Анна Болейн и даже Маргарита Наваррская. – Поговорим об этом доктор чуть позже, – задыхаясь от стыда и гнева, проговорила фрау, интенсивно обмахиваясь веером. – Лучше поведайте нам о себе. Нечастная женщина, просто уже не знала, как отвести от себя десятки впившихся в неё глаз. Штанц криво улыбнулся, вздохнул и продолжил: – Меня нашли в пустыне бедуины и решили продать на невольничьем рынке в Мемфисе. Там я и был куплен одним из лучших учеников великого Альтотаса. Он же пристроил меня в закрытую спецшколу для богатых и одарённых детей. Но я должен был быть там лишь помощником. Однако когда мне было восемь или десять лет Ашарат обратил внимание на мои способности в изучении наук, заметив, как много я читаю и с какой лёгкостью пересказываю потом всё прочитанное. И он перевёл меня из рабов в статус учеников, внеся за моё обучение крупную сумму. После этого я смог полностью посвятить себя наукам. Нас было не много, но все мы шли по одному пути. Пока не достигнув примерно шестнадцатилетнего возраста, каждый из нас не выбрал именно своё направление в жизни. Потому что нельзя оставаться гением и познать досконально все науки мира разом. Иначе ни в одной из них ты так и не преуспеешь. Я выбрал медицину и посвятил себя изучению человеческого тела, его строению и внутренним органам. Уже первые заметные шаги на этом поприще я сделал после битвы в Фивах. Мои успехи были неоспоримы. Меня заметили, мне доверяли. Вскоре, я стал придворным лекарем. – Скажите, о какой битве вы говорите и какому королю служили? – поинтересовался у доктора, вдруг, Фридрих Брудер. – Я имел в виду Третью Священную войну, начавшуюся между фокейцами и фиванцами, – ответил с серьёзным видом доктор. – Извините, что не пояснил сразу. – Доктор, вы нас опять мистифицируете, – улыбаясь, заметила молодая фрау с красивой высокой причёской на голове. – Ну не могли же вы столько прожить. – Я ведь прожил не одну жизнь фрау Брудер, а несколько, – с лёгким поклоном головы, ответил ей Штанц. – Впрочем, как и большинство из сидящих людей за этим столом. Наступила молчаливая пауза. Глядя на своих гостей, доктор про себя отмечал, кто действительно верил его словам, а кто относился ко всему сказанному им, как к обычному розыгрышу, считая, что хозяин просто хочет поразвлечь их подобными рассказами. – Но, похоже, историю вы знаете хорошо, – заметил один пожилой человек. Это был Герр Стилиус, являющийся ректором Вюрцбургского университета. – Как и любой человек, знающий историю своего времени, – заметил Штанц. – Продолжайте доктор, – попросил кто-то из молодых гостей. – Продолжайте. Штанц усмехнулся и, сделав глоток вина продолжил: – А что продолжать? После того как я стал придворным лекарем, я создал свою собственную лабораторию и получил доступ к древним манускриптам, хранящимся в фиванской библиотеке. Там я стал изучать работы великих древних мужей, посвятивших себя науке и открывших за свою жизнь десятки законов природы. Благодаря этим трактатам и моим личным открытиям в фармакологии, я начал создавать собственные снадобья и лекарства, большинство которых, были очень действенны в излечении сотни разных недугов. Но всё же, из-за начавшейся опять войны и постоянных распрей, основным моим направлением стала тогда хирургия. Хотя, чуть позже, после долгих скитаний по миру, женившись и вернувшись в земли Египта уже с супругой, я начал создавать одно единственное, универсальное, помогающее людям сразу от всех болезней, снадобье. Или даже вернее сказать эликсир. Эликсир жизни и вечной молодости. Но, к сожалению, тогда мне это не удалось. Очередной поднявшийся вихрь войны и смена правлений, опять не дали мне завершить начатое дело до конца. На земле я перевоплотился только спустя несколько столетий. Здесь заново пришлось постигать забытые мной законы этого мира. Долго учиться. Потом, целое десятилетие я потратил на путешествия по миру. Ведь ни один университет не даст того багажа знаний, которые я получил в странствиях. А осев в Европе, постепенно стал возвращаться к научной работе. Но судьба и провидение сделали очередной вираж, и вскоре почти вся Европа оказалась под гнётом французской экспансии. А мне пришлось вновь покинуть свой кабинет и свою лабораторию и опять начать практиковать хирургию. – А теперь? – поинтересовался кто-то из гостей. – Теперь? – доктор Штанц нахмурился и пространно посмотрел в пустоту. – Теперь, я к этому близок как никогда. – И вы действительно верите в то, что можно создать подобное лекарство? – с серьёзным видом спросил у него доктор Брудер. – Сколько Богом назначено от рождения, прожить, столько человек и проживёт, – заметила пожилая фрау Диммар, перекрестившись. – По мне так, вы поступили очень неосмотрительно, доктор, не пригласив на ваш раут преподобного отца Густава, – добавил кто-то из гостей. – Тогда наша беседа приобрела бы совсем другой поворот. Штанц внимательно осмотрел всех тех, кто высказал своё мнение и, медленно покручивая на мизинце кольцо с большим бесформенным камнем, спокойно ответил: – Конечно, геррен и фрау, существовать вечно, человеческое тело не может, ибо у любого из нас есть свой биологический предел. Да и развитию человеческой цивилизации, почти наверняка, вследствие этого, уже давно пришёл бы конец. Но продлить жизнеспособность наших внутренних органов и тканей и заставить их какое-то время обновляться, вполне возможно. Когда-нибудь, человечество обязательно этого добьётся, не рассуждая при этом ни о каких высоких материях, ни о боге. Просто сделает это благодаря будущим достижениям науки! Я уверен! Сделав паузу, Штанц глотнул вина и так как все сидели молча и смотрели на него, продолжил свою речь: – И почему бы мне не стать пионером на этом поприще? Я шагну дальше, чем мои современники, – тут он бросил свой взгляд на герр Менгера, – и создам первое и пока единственное лекарство от болезней и ранней старости. Мои опыты и эксперименты доказали, что наше тело может прожить гораздо дольше, чем живёт человек сейчас. И мой эликсир будет способствовать обновлению наших тканей, и очищать нашу кровь от загрязнений пищевых распадов, продлевая нам жизнь и избавляя нас от болезней ещё долгие-долгие годы; после того, когда мы уже давно могли бы умереть. – Вы хотите сказать, что мы стареем и умираем только из-за того, что потребляем пищу? – вопросила любопытная молодая фрау. – Но от голода мы ведь тоже умрём. Так что же, нам питаться одним воздухом? – Парадокс, не правда ли, – ответил Штанц, скривив губы и взметнув бровь. – И я вас сейчас удивлю ещё больше, если скажу, что так необходимый нам для дыхания воздух, нас же в итоге и убивает. – Ну, это, знаете ли, слишком, – возмутилась фрау, глубоко вздохнув, словно пытаясь убедить себя и остальных гостей в том, что Штанц неправ. Но резко взглянув на него, она получила от доктора лишь неоднозначный ответ: – Позвольте мне обойтись без излишних и сложных объяснений, фрау. – Но, человеческое тело лишь темница, в которой душа томится и жаждет освобождения, – возразила фрау Диммар. – А вы хотите оставить её в заточении как можно дольше. По-христиански ли это? – Просто, похоже, доктор решил бросить вызов самому Создателю, – усмехнулся герр Менгер. И добавил, качая наигранно головой: – Ах, мечты, мечты! – А жить без мечты, это всё равно, что и не жить вовсе, – резко парировал Штанц. – Ну что же, тот, кто посчитает, что ему продлевать свою жизнь не нужно, пусть и не употребляет сей эликсир. Но тому, кто захочет, решит, что он ещё многое здесь не успел и не закончил все свои дела на земле, подобное лекарство можно будет принять лишь раз, и сколько оно станет воздействовать на его органы, будет тоже зависеть только от него самого. Я имею в виду индивидуальные особенности каждого человека и то, какой образ жизни он ведёт, – пояснил доктор, даже не посмотрев на герр Менгера. – Так что в любом случае выбор за вами, продлевать ли вам ещё свою биологическую жизнь или же нет. – По мне так, жить вечно гораздо страшнее, чем вовсе не умереть, – задумчиво сказал молодой доктор Брудер, и, покрутив бокал с вином в руках, одним глотком осушил его. – Я бы выбрал второе и ни за что не испил из чаши вашего чудо-лекарства, даже если узнал, что скоро умру. Pallida mors pulsat aequo in casis, in pauperes et in castella regum. (Бледная смерть одинаково стучится как в хижины бедняков, так и в замки королей лат.) – Тут и без Горация понятно, что никогда бы вы перед таким выбором и не предстали, герр Брудер, – отмахнулся доктор Менгер с кривой усмешкой. – Выбор, это то, чего у вас никто не отнимет, – возразил Штанц. – Даже если люди рождаются рабами или в семьях бедняков? – язвительно спросил Менгер. – Судьба капризна, как говорил Сабин, и иногда превращает патрициев в бедняков, а из бывших рабов делает землевладельцев и богачей, – ответил Штанц, спокойно. – Так или иначе, мы все рождаемся рабами. В первую очередь мы рабы той среды обитания, которую человек уже не одно тысячелетие создаёт себе сам, ограждая тем самым себя от первобытной колыбели бытия, то есть матери природы. Полную же свободу вам может дать только смерть. Вот тот великий уравнитель, перед которым человечество, пока, но к счастью, бессильно.