Представилась картина, как мелкая тетя Ира выматывает кишки этого здоровяка — белка-берсерк атакует медведя — и я невольно улыбнулся, выволок кравчучку и остался возле вагона. Закружился людской водоворот, перестук колес сменился гулом растревоженной толпы. Номер вагона мама знала, значит, уже скоро они с дедом должны подойти. Рыжую мамину макушку я узнал не сразу и не сразу понял, что розовощекий круглолицый мужчина, которому на вид было точно меньше шестидесяти — мой дед. Невысокий, сбитый, плотно сжатые губы, черные чуть раскосые глаза. Вот она, сцена «Люк, я твой дед». Мама выглядела довольной, но чуть растерянной, подошла ко мне, положила руку на плечо, обозначая, что этот вот отпрыск — мой. Дед протянул руку, я пожал ее. — Ну, здравствуй, дедушка. — Привет, Павлик! — Дед сгреб меня в объятья, похлопал по спине. — Вы Ольга? — прогудел Сергей, мать кивнула, и проводник махнул рукой — забирай, мол, свое чадо. Отстранившись, дед улыбнулся, хоть губы его и подрагивали, блеснул золотым зубом. — Я ж тебя только на фотографии видел! Вот таким, — он качнул на руках невидимого младенца. — А ты взрослый совсем. Его голос пустил петуха, и расчувствовавшийся дед смолк, оперся о тележку. — А я тебя вообще не видел, — сказал я, — и не узнал бы в толпе. — Какой молодец, что ты меня нашел! У многих москвичей, в том числе у моей жены, была сдвинута башня квартирным вопросом: дескать провинциалам только и дай понаехать, отобрать честно унаследованную бабушкину хрущовку. И если ты из провинции, тебя рассматривают исключительно как потенциального захватчика. Столичных жителей можно понять, действительно по Москве рыскала стая хищников, черные риелторы работали не покладая рук, да и без них было полно халявщиков, жадных до чужого добра. Потому бывшая жена так меня и не прописала у себя в квартире, пришлось делать временную регистрацию у соседки. У деда — квартира в Москве. Интересно, закралась ли в его голову мысль, что вылезли стервятники, жаждущие его смерти, чтобы отнять и поделить? Мог бы окопаться, как та бабка в рассказе Бредбери, которая никого не впускала, боясь, что придет ее смерть, и ждать кончины в одиночестве, зато быть спокойным. Но дед рискнул нас принять, закрыть глаза на возможный наш корыстный интерес. — Какой план? — спросил он. — Все без изменений: мама — в больницу, я — на Дорогомиловский рынок. — Я с тобой! — вызвалась она. — Как ты там один? — Он не один, я буду с ним, — улыбнулся дед. — Я должна убедиться, что все хорошо! — настаивала мама. Типа защищать дитятко собралась. Как бы ее защищать не пришлось! — Значит — на кольцевую, я правильно понял? — Дед в Москву понаехал давно, и говор у него был, как у местного. — Правильно, — кивнул я. Дед забрал у меня кравчучку и бодро покатил к зданию вокзала. Пока мы разговаривали на перроне, толпа рассосалась, и было проще. Втроем мы без труда преодолели ступеньки и эскалатор, погрузились на электричку и встали на относительно свободную площадку напротив входа. Дед все время смотрел на меня, будто боялся, что я в любой момент исчезну. — Расскажи, как ты жил, — попросил я, — мы ведь ничего о тебе не знаем. — Как жил… Развелся, детьми не обзавелся. Женился снова, опять развелся — не заладилось. — А работал кем? — Дослужился до старшего лейтенанта. Потом урода одного пристрелил при сопротивлении, — его карие глаза почернели. — Знал, что отпустят его. Меня судили, разжаловали, дали условный срок. Зато никто больше не… — Он встретился с осуждающим взглядом матери и смолк. — Добрый день, уважаемые пассажиры! — Мы обернулись на голос. В начале вагона стоял всклокоченный коробейник с большой спортивной сумкой, висящей на груди, как шарманка, оттуда выглядывали газеты. — Представляю вашему вниманию самые интересные, самые свежие газеты! Начнем с горяченького! «Спид-Инфо». Почему развелся Вячеслав Малежик! Сенсация: инопланетяне предсказали будущее России! Читайте — и будете в курсе! Господи, какой бред! И вся страна это читала на полном серьезе! Инопланетяне предсказали! Лада Дэнс беременна от ёжика. Ёжиком оказался Богдан Титомир. В Удмуртии родился ребенок с анальным отверстием во лбу. Это оказался третий глаз. Он был карим. Летающая тарелка была замечена в районе Артека. После этого на нудистов в окрестностях Аю-Дага стали нападать роботы-морковки. Пришлось ждать, когда парень проорется и покинет вагон. Но быстро у него не получилось: газеты покупали. Женщина с прической «советская барашка», сидящая рядом с нашей площадкой, купила тот самый «Спид-Инфо». Парень заискивающе заглянул в глаза деду. — Иди отсюда, — рыкнул он, и коробейника сдуло из вагона. — Что же он такого сделал? — продолжил разговор я, имея в виду преступника, которого пристрелил дед — Он хуже, чем убийца. У соседки дочь… Была дочь. Больше нет. Больше он ничего не сказал, стоял молча, заново переживая те события. Я тронул его и сказал: — Дед, я тобой горжусь! Он грустно улыбнулся. — Давно это было. Теперь работаю сторожем на складе. Доски охраняю. Но на жизнь хватает… Следующая станция — Киевская, наша. Мы вынесли кравчучку из вагона, дед все так же толкал ее, у меня был только рюкзак, и я мог смотреть не только перед собой, но и по сторонам. Какая все-таки Москва красавица! Станции метро — просто произведения искусства. Взять хотя бы эту: массивные люстры, лепнина, картины в узорчатых рамах. Если бы не толпа народа, можно было бы водить сюда иностранцев на экскурсию. Интересно, кто автор картин? И гугла нет, чтобы узнать! Когда вышли из подземки, я отыскал взглядом место, где должны выситься башни Москвы-Сити. Нет ничего. Нет стеклянно-пластиковых строений, дорогих иномарок. Зато прямо на грязи, окруженный окурками, стоял мужик с тележкой. На клеенке поверх кравчучки лежали караси, от которых он хворостиной гонял мух. Рядом продавала блузку женщина тощая настолько, что хотелось купить ей пирожок у соседней торговки. — Тут идти далеко, — сказал я. — Дед, давай везти тележку по очереди. Но дед справлялся неплохо, так все пятнадцать минут меня к ней и не подпустил. Мама шагала рядом, оглядывалась по сторонам и всем своим видом говоря: «Что я здесь делаю? Страшно-то так!» Наверное, грядущий визит в онкоцентр так сильно ее пугал. По широкой дороге мы добрались до рынка. Точнее до площади возле него, где толпился народ. Оставив деда и маму, я прошвырнулся по ряду, узнал цены. Черешня от шестисот до тысячи, такая, как у нас — восемьсот. Орехи — от тысячи до тысячи восьмисот. Абрикосов не было ни у кого, потому что еще не сезон. Как и в прошлый раз, я предпочел прилавок торговле с пола и побежал на сам рынок договариваться с бабками. Рынок делился на две части: крытую, где имелись овощные ряды с советскими весами, за которые следовало платить. Возле лотков с молочкой, консервами и колбасами толпились покупатели, в основном старики и молодежь, людей среднего возраста почти не было, и к каждому продавцу стояла очередь, как в Советском Союзе — за дефицитом. Да, очереди остались и в это время, особенно — в ларьки за сигаретами, но чтобы так… Интересно, почему? За прилавками, которые меня интересовали, продавцы стояли стеной, локоть к локтю, и приткнуться было совершенно некуда, потому я вернулся к железным точкам под открытым небом, но и тут свободных мест не оказалось. Торговцы из Украины то ли платить не хотели, то ли просто не понимали, что можно договориться с местными, и все продавали с земли перед входом в рынок. Впрочем, как и на Таганке. И не брали в расчет, что тут, на рынке, есть хоть минимальная охрана, а там любой может ограбить. Да и те же менты явно больше берут, чем администрация рынка, а они такой поживы не упустят. В этот раз быстро договориться не получилось. Бабки с петрушкой меня не пустили, картошечница тоже дала от ворот поворот. У остальных были соседи с черешней. Я глянул на плотного мужика протокольного вида, продающего ножки Буша, и решил рискнуть. — Добрый день, — проговорил я. — Цена написана, че, повылезло? — писклявым голосом ответили мне, и я понял, что это не мужик, а женщина. Хорошо молодым человеком ее не назвал, а то мог бы и без зубов остаться. Слова застряли в горле, но раз уж начал, я продолжил чисто для приличия: — Мне нужно торговое место, малая его часть. За пятьсот рублей. — Что продаешь? — спросила она уже без агрессии. — Черешню, абрикосы… — По полкило того и другого мне — и валяй. Особого выбора не было, и я согласился. — По рукам. — Только на моих весах взвесишь, а то знаю я вас. Еще не оттаявшие ножки Буша лежали в тазу на витрине, за прилавком были еще две коробки, откуда натекла вода вперемешку с сукровицей, попахивающая формалином. Но слетевшимся зеленым мухам было все равно. Я выбежал к своим, которые ждали недалеко от входа на рынок. Мама сказала: — Я с вами пойду, да? — Да, но соседка вредная. И она похожа на уголовника, так что не пугайся. Я договорился расплатиться товаром. Идем. В принципе, вы можете ехать, спасибо за помощь. Адрес дедушки у меня есть, доберусь.