— Звонил все воскресенье, но ты не ответил. — Я был на дежурстве. Павлик… надо же! Как отец, как семья? — Отец все еще злится на тебя. — А ты? — Я знаю эту историю и не осуждаю. Ты все сделал правильно. — Так как Рамазан? — Простите, кто? — Отец твой, — объяснил дед, а я подумал, что отец не только от фамилии отрекся, но и имя сменил, когда получал паспорт. — Капитан милиции, служит. А у тебя есть еще один внук Борис. Наташу ты, наверное, знаешь… Ничего, что я — на «ты»? Дед — это ведь как старший отец. Дед проговорил голосом, неожиданно мягким для монстра в человеческом обличье: — Наташе седьмого апреля было шестнадцать, уже совсем невеста! А тебе пятнадцать исполнится двадцать второго января. — Надо же, помнит! — Сколько лет Борису? — Девятнадцатого ноября тринадцать. — Как я рад, что ты позвонил! Как же рад! Я вам писал… — Знаю, мама недавно призналась. Они с отцом разводятся, и теперь никто не запретит нам с вами общаться. — Хорошо… Не хорошо, конечно, что разводятся. Это очень даже жаль… Погоди. Ты говорил, что был в Москве. Приезжал на экскурсию? — Нет. На рынок фрукты продавать. Мама заболела, нужны деньги. Я решил не юлить — пусть сразу знает, что у нас все не вполне хорошо. А то может ведь и за дверь выставить, когда поймет, что мы не к нему приехали, а потому, что надо где-то жить. — Что-то серьезное? — заволновался он. — Рак щитовидки, начальная стадия. — Так пусть сюда приезжает! Тут хорошие институты и клиники, не то что у вас там. Хотелось спросить, как он живет, с кем, женат ли, есть ли у меня тети и дяди, но я просто поинтересовался: — Как ты, дед? Только извини, я долго говорить не смогу: звоню по межгороду от соседки… — Так скажи ее номер — я наберу! Как же хорошо, что ты позвонил! Я продиктовал номер бабы Вали, и не прошло минуты, как телефон зазвонил. — Это я, Павлик, — сказал дед и повторил: — Приезжайте ко мне, я живу один, дважды развелся, детей не нажил, только вы у меня есть. Хоть посмотрю на вас, а то ж думал, умру и не увижу. И я на него посмотрю. Понятия не имею, какой он. — Приедем, дед. Правда не знаю когда. Скорее всего, на следующей неделе. Я рад, что у меня появился дедушка. Николай, мамин отец, умер, когда мне был год. Так что нельзя дедами разбрасываться. Он хрипло рассмеялся. — Буду ждать звонка. В любом случае звони, хорошо? Расскажи о себе. И пусть Наташа с Борей позвонят, ну, или я им. Набери меня, а я перезвоню. Вроде нормальный мужик, с чувством юмора. — Ты сам как? Восьмой класс закончил? Учишься хорошо? Кем хочешь стать? А Наташа? Вопросы полетели пулями из ствола, и превращать душевную беседу в сухой отчет не хотелось. — Деда, об этом — при встрече. Учимся мы хорошо. Боря рисует, у него талант. Повисло неловкое молчание. Дед был в шоке и не находил правильных слов. — Давай я завтра позвоню. — Только не теряйся больше! — взмолился дед. — Обещаю не потеряться, — сказал я. — До завтра, дедушка Шевкет. Я сбросил вызов и положил трубку. Баба Валя проговорила из комнаты: — Шевкет хороший был мужик, совестливый. Жаль, что они с твоим отцом поссорились. Блин, все все знают, кроме меня, даже соседи. — Спасибо, бабушка Валя! — Я оставил деньги на тумбочке. — Вот пятьсот рублей, если вдруг насчитают много. И еще… Позвоните дочери. До свидания. Я вышел на лестничную клетку. Куда теперь? Побыть с мамой или — в подвал? Домой в любом случае надо зайти — там журналы, купленные для друзей, да и маме наверняка интересно, чем закончился мой звонок. Глава 18 Подвал — мой дом родной Мама меня ждала, вышла в прихожую, вытирая руки о фартук. — Ну? — У бабы Вали рак. А дед вроде нормальный, адекватный. Он помнит, когда у меня день рождения, прикинь? — Обрадовался? — улыбнулась мама. — Еще как! Я ему рассказал про твою проблему. Он пригласил в гости. Сказал, живет один. Ты его видела вживую? Какой он? — Не видела, — качнула головой она. — А у тети Вали рак… чего? — Легкого, на ранней стадии. Ее тоже должны вылечить, она вовремя спохватилась. В детской я сложил журналы и плакат в пакет и побежал на базу, то есть в подвал. За поворотом, где не так давно на меня напали гопники, я услышал далекий вой трубы, барабаны и звон ударных тарелок. Опять труба, барабаны и вроде — тромбон. Праздник на площади, что ли? Нет. Мелодия похожа на похоронную. Отдают честь воинам, погибшим во время войны? Дата подходящая, 22 июня — день нападения Германии на СССР. Взбежав на пригорок, я увидел похоронную процессию во главе с оркестром, вытекающую из поворота, где Илюхин дом, к иномаркам, припаркованным на пустыре. Там же стояли два «рафика» и катафалк. Это кого хоронят с такими почестями? Но когда я спустился, гроб уже погрузили в катафалк, и люди — в основном молодые — рассаживались по машинам. По дорожке из гвоздик я направился к Илюхиному дому. Кто у них такой богатый?.. А нет, не у них: гвоздики тянулись вдоль трассы, а не сворачивали во двор. На детской площадке я увидел Алису, качающуюся на детских качельках. Скр-р-р, скр-р-р — скрежетали они. На ней была черная майка, черные короткие шорты, на шее — лента с серебристым сердечком. Интересно, она специально косит под юную Портман, или так случайно получилось? И вообще похожа Алиса на нее, только глаза зеленые. Девочка бездумно смотрела перед собой и меня не замечала, как и не замечала пятилетнего малыша, который не мог дождаться, когда освободятся качели. — Привет, Лиса! — крикнул ей я. Она сразу же уперлась носками в землю, останавливая качели. — Привет. — Кого хоронят, знаешь? — Не. Нового русского какого-то, — она подошла ко мне и проговорила, будто оправдываясь: — Я знаю, что тренька в семь. Просто жду. И это, — она завела за ухо прядь волос, — я про Спарту узнала. Это были воины. Они слабых детей убивали, прикинь! — Тебя никто не убьет, — улыбнулся я. — Слабый может стать сильным, а ты сильная духом. Ну а спартанские условия… — Да знаю, не дура. Это… ну, на камнях спать, кашу на воде есть… как это сказать… — Условия, далекие от роскоши, — помог ей я. — Да, — радостно кивнула она. — Я вот поняла: у нас воду отключают. Свет тоже. Жрем что придется. Значит, условия и так спартанские.