— Распродажа! — заголосил я. — Южные фрукты вполцены! Налетай, разгребай! Но вместо покупателей на нас спикировали два кавказца, мелкий и крупный. — Чэрешня триста, абрикоса пятьсот — все вазму, — сказал мелкий и юркий, как скворец. Крупный скрестил руки на груди. Это не скворец, это — степенный ворон. Так же я пытался уболтать армянку. Но, в отличие от той армянки, которой продавать было некому, на мои вопли набежали люди, столпились, толкая друг друга и оттесняя оптовиков. Крупная женщина из тех, что слона на бегу остановит, отпихнула мелкого кавказца пузом и, как сумоист, вытолкнула из круга… то есть из поля зрения. — Пошел вон, не мешай людям! — Отдай товар нам, да? — сказал мелкий, которого уже закрыли люди. — Праблэм не будет, да? — А ну пошел! — гаркнула на него тетка-слониха. — Понаехали, еще и угрожают! — Болше на рынок нэ ходи! — пригрозил бабушке крупный кавказец из-за широкой спиныслонихи, сплюнул под ноги и удалился, набычившись. Мне его тон очень не понравился. Похоже, пора валить. Но как, когда люди, вон, толпятся, гребут, как потерпевшие. Оставив бабушку торговать, я начал собирать вещи. — Коробки бросаем? — спросил я. — Или нет? Картонные потом сложно будет достать, можно их разложить и понести плоскими. — Твоя правда, — кивнула она, и мы стали складывать коробки, к тому моменту осталось только килограмма два белой черешни, которая приобрела подозрительный коричневатый оттенок, и ее никто не брал. Закончив, я еще раз огляделся, подошел к бабушке и зашептал ей в ухо: — Давай не будем держать яйца в одной корзине и поделим деньги. Часть останется у тебя, часть, те, что крупными купюрами, положу во внутренний карман моего рюкзака. Мало ли что. — Можно и так… Бабушка смолкла, уставившись на подбежавшего беспризорника с грушеобразной головой. — Валите скорее, — прошептал мальчишка, воровато оглядываясь. — Черные с охраной про вас говорят. Бить хотят. Скорее же! Мы с бабушкой переглянулись. Разводит, чтобы мы остатки товара бросили, и он поживился? Или нет? Проверять не хотелось. Я кивнул на прилавок, сунул ему сотенную. — Спасибо, малой. Все забирай. Заработал. Все так же оглядываясь, мальчишка начал сгребать черешню в коробку, а мы быстренько ввинтились в толпу. — Вдруг у метро нас уже ждут? — спросила бабушка. — Может — в милицию? — Нет. Не успели они там никого выставить. Давай просто поторопимся. Пока черные спохватятся, мы будем далеко. Расталкивая нерасторопных покупателей, с кравчучками под мышками мы побежали к метро. Жетоны я купил заранее, чтобы в очереди не стоять, сунул один бабушке и оторопел, увидев двух бритых налысо амбалов в переходе, которые кого-то высматривали. По нашу душу, нет? Будто прочтя мои мысли, один амбал повернул голову, уставился на нас. Ну и рожа! Глазки-бусины, надбровный валик, скошенный лоб, сломанные нос и уши. Самбист? Развернувшись всем корпусом, он шагнул в нашу сторону. Переглянувшись, мы с бабушкой начали пятиться. — Уходи, — скомандовал я, — быстрее! Я их задержу! Глава 16 Со щитом Неужели такие лоси будут бить пацана и старуху? Нет, не верю, это ж насколько надо быть отмороженным! Скорее просто припугнут и деньги отнимут. Просто — ха! — так просто, что наши все усилия накрылись звездой. Что делать? Договориться не получится. Бить тележкой? Только разозлю амбала. Сломать ее, чтобы получить прут, которым можно попытаться… Сзади охнула бабушка. Кто-то толкнул в плечо. Оттеснив меня, к этому питекантропу подбежала анорексичная девчонка в мини-юбке и на огромных каблуках. Поцеловала его в щеку. Растянув губы в ухмылке, бык шлепнул ее по заднице и сжал пятерню. Девка захихикала. — Идем, — сказал я оцепеневшей бабушке, — опасности нет. По спине скатилась капля пота. Деньги мы так и не посчитали и никуда не переложили, по карманам распихано больше десяти тысяч, но заниматься ими не было ни времени, ни возможности. Зато существовала опасность с ними расстаться в метро… Снизив градус эмоций и подключив логику, я пришел к выводу, что вряд ли. Например, я вор. Стану ли я шустрить по карманам бедно одетого подростка, который к тому же попахивает после двух суток без душа? Конечно нет. Этому подростку и есть, наверное, нечего. Гогочушая стайка студентов, стоящая перед нами в очереди на эскалатор, перепрыгнула турникеты и понеслась вниз. Тетка в будке охранника только и успела выскочить и погрозить кулаком. Мы дисциплинированно бросили жетоны и расположились на ступенях, медленно спускаясь. Говорить о деньгах, когда вокруг люди, нельзя, и мы молчали. Отошли к колонне в середине станции, подождали, когда разойдутся люди, и бабушка сказала: — Сделаем так. Все поделим, как ты предлагал. Сперва я пойду в туалет с твоим рюкзаком, посчитаю, перераспределю. Потом ты, оставив все у себя. — И давай в столовую сходим, — предложил я, — жутко хочется борща. Кстати, отдай мне тележки и поклажу. — Зачем? — Я ж рассказывал про ментов. Они перед отправлением южных поездов рыщут по вокзалу, отлавливают торговцев, которые распродались, и задерживают. Те боятся опоздать и откупаются. У нас есть лишние пять тысяч? — Нет, — качнула головой она. — Откуда ты это знаешь? — Видел, как они тетку щемили. Предположил зачем. Может, и ошибаюсь, но лучше ведь не рисковать, да? В ответ бабушка лишь вздохнула, я продолжил: — Так что вместе лучше не ходить. Я впереди, ты сзади. И не бойся, не потеряюсь, ты же видела, что я неплохо ориентируюсь. — И в кого ты такой… хваткий? Отвечать я не стал, кивнул в сторону тоннеля. — Ну что, поехали? Вон электричка идет. Перед входом в здание вокзала, издали завидев ментов, я забрал у бабушки тележки, свободно прошел внутрь, вспоминая, что в будущем тут будут стоять турникеты и охранники с металлодетекторами, а кладь придется пропускать через сканер. Зато менты перестанут щемить вот так внаглую, и если нет за душой больших сомнительно заработанных денег, можно жить и чувствовать себя в безопасности. Здесь — нет. Такое ощущение, что перемещаешься по джунглям, кишащим хищниками. Чуть зазевался — сожрали. Тут тебе и бомжи, и щипачи с цыганами, и прочие разводилы, а в подворотнях может караулить гопота. Лучше быть начеку. Я остановился у стены напротив расписания пригородных поездов, кивнул на стрелку, указывающую направление туалета, и сделал два шага на месте — мол, я тут жду. Она перекинула мой рюкзак через плечо и удалилась. Вернулась минут через пятнадцать, отдала мне рюкзак, и в туалет отправился я вместе с кравчучками. Надо отдать должное, туалет, хоть и был старым, не вонял. Заплатив за вход, я первым делом шагнул к раковине и умылся. Как же, оказывается, хочется пить, но на нервяке я этого не замечал! И под душ хочется, хоть вой, но где его тут взять? Придется ехать и вонять. Полжизни отдал бы, чтобы прямо сейчас окунуться в море! Да хоть в Москве-реке! Ну и пусть потом вырастают жабры! Ладно, к черту лирику! Надо пересчитать деньги. Я закрылся в свободной кабинке, аккуратно выгреб деньги из карманов, пересчитал: десять тысяч сто. Записан в блокнот, определил во внутренний карман рюкзака, где лежало двенадцать тысяч. Итого двадцать сто. Если это половина, получается, мы вместе с потраченным на лекарство заработали больше шестидесяти? Фантастика. Сказывалась усталость, я тупил и подвисал, потому записал в блокноте: 10+12 = 22. Я рассчитывал на сумму вдвое меньше! Прихватив тележки, я двинулся мимо бабушки на выход. Теперь — в столовую. Отойдя от вокзала, мы воссоединились и, выбрались на площадь, такую просторную, не изгаженную архитектурой нулевых, зато засиженную торговцами, заставленную баулами и ящиками. — Сколько? — встав на цыпочки, спросил я у бабушки. — Сорок, — ответила она одними губами, и у меня упала челюсть, я остолбенел. Бабушка победно улыбнулась и вспомнила мои слова: — Ты прав, Павлик. Схема — рабочая! Только давай никому не скажем, чем мы занимаемся. Иначе как попрут в Москву… — Места хватит всем, хоть Москва и не резиновая. А вот подкараулить могут. Идем поищем, где перекусить. Но столовых поблизости не оказалось, зато в количестве имелись шашлычные, чебуречные, пирожочные и небольшие наливайки, где еще и кормили, но заходить туда было стремно. Более-менее приличное кафе без алкоголя мы нашли только через полчаса, буквально упали за столик, и захотелось растечься по стулу лужицей. Зал был просторный, обитый шпоном, столы — старые деревянные, похожие на парты. В углу окна кверху лапами валялся дохлый таракан. Подошла бледная официантка с кругами панды под глазами, молча положила меню и исчезла, будто призрак. Цены тут были аховые. За тарелку борща — полторы тысячи! Компот — пятьсот рублей. Но жрать хотелось немилосердно, а еще больше — просто сидеть в спокойном месте. Из двенадцати столиков заняты были только четыре, включая наш. Над головой шумно вращал лопастями вентилятор, похожий на вертолетный винт. — Ангел мой, не спи, не спи, я давно уже в пути, — пела Вика Цыганова, помню эту песню из прошлой жизни. — Ворот а мне открывай, покажи, где ад, где рай.