Он посмотрел на меня очень сердито: — Не на улице же людям ночевать? У меня чесался язык еще добавить ему, что в деревне много домов. Могли бы переночевать и в других избах. Но он, верно сообразив, что ответил мне не очень любезно, прибавил: — Надо радоваться, племяш, что ты надобен людям. Тетя Анна была под стать дяде Егору. Иначе такое долго бы продолжаться не могло. Однажды мне вновь повезло. В апреле 1954 года я, работая тогда секретарем райкома по зоне Пашозерской МТС, был избран председателем колхоза «Авангард», центральная усадьба которого располагалась в деревне Андрониково, где жил дядя Егор. Я радовался тому, что в трудное для меня время рядом оказался человек, совет которого мне стал нужен с первого дня работы здесь. На второй день после собрания, обойдя колхоз, я пришел к дяде Егору совсем расстроенный. — Ну что не весел, что голову повесил? — спросил он. — Есть от чего. — Рассказывай. — До выпаса скота еще два месяца, а в колхозе не хватает кормов. — Сложный вопрос, — сказал он через какое-то время. — Зимой корма не растут. Но ведь из каждого положения есть выход. Вспомни вепсские сказки. — В сказках все проще. — Проще?! Кто тебе сказал? Людьми же сказки-то придуманы. Очень жаль, что скоро его не стало. Хоронили его всем пяльинским миром. Было много слез. И понятно. Покинул нас человек, который нужен был всем. Его будут помнить долго… Потому что он был человеком долга, правды, добра. Объездчик В семье Петра Ивановича Носкова, невысокого, полного старика, кроме жены, тети Анны, было еще два сына — Ваня и Коля — да дочка Мария. Носковы не были местными жителями. Они перебрались к нам из Корвалы, куда, в свою очередь, приехали, по слухам, еще до революции, откуда-то из-под Питера, спасаясь от преследования главы семьи за вольнодумство царскими властями. А здесь он, человек, знавший грамоту, вначале работал приказчиком у лесопромышленника Корнышева, по зимам выполняя обязанности десятника, летом — лесника, весной — мастера по сплаву. Когда я узнал Петра Ивановича, тогда он работал уже объездчиком в местном лесничестве и у него среди деревенских и не было другого имени, кроме как Объездчик. За глаза все его так и звали. А его жену, тетю Анну, Объездчиха. Сыновья Носковых тоже пошли по отцовскому следу. Старший, Иван, хотя и образование у него было всего лишь начальное, начав с десятника в лесопункте, по очереди занимал должности начальника лесопункта, главного инженера, стал потом директором леспромхоза. Николай же до призыва в армию тоже работал десятником местного лесопункта. Носковы проживали в нашей деревне на квартире у Шомбоевых. Мы, ребятишки, частенько забегали к ним послушать граммофон. Тетя Анна была женщиной доброй и никогда не отказывала нам в удовольствии. Она выносила из другой комнаты ящик с большой трубой, ставила на стол, сама усаживалась рядом и спрашивала: — Ну что же вам сыграть? — Все, что хотите, тетя Анна. — Ладно, — отвечала она и заводила машину. Мы сидели не шелохнувшись, боялись кашлянуть, чтобы ненароком не испугать певца или певицу. Сейчас я даже и не помню названия тех песен. Но хорошо помню и всю жизнь не забуду интереса, с каким мы вслушивались в это чудо. Петр Иванович был дружен с моим отцом и довольно часто хаживал к нам. Они усаживались где-нибудь в сторонке — летом чаще на крыльце — и, покуривая, беседовали. Мама летом и осенью любила угощать Петра Ивановича ягодами. Он с охотой их ел и похваливал. — Обожаю ягоды. В лесу-то вдоволь их ем, ну и когда увижу их в деревне, оторваться не могу, — говорил он с улыбкой. Петр Иванович ходил в неизменном полупальто, подпоясанном широким ремнем — патронташем, в кожаной кепке, с сумкой на боку и ружьем. В Нюрговичах семья Носковых проживала до 1932 года. Потом Петр Иванович высмотрел красивую горушку на берегу Сарки возле соснового бора, выстроил себе пятистенку с чердаком под тесовой крышей. Разделал рядом с домом огород, несколько поляночек под посевы и стал себе поживать там. И хотя теперь усадьба Петра Ивановича располагалась в четырех километрах от нашей деревни, я там бывал частым гостем. Любитель порыбачить, я часто ходил на Энарвушку мимо его дома, и когда, бывало, Петр Иванович видел меня в окно, окликал. — Чего это ты, Васек, мимо-то проходишь? — спрашивает он. — А ну заходи. Я был рад приглашению. Знал, что в этом доме непременно угостят чем-нибудь вкусным. А то заходил сюда и по делу. Мама, принося из лесу ягод, говорила мне: — Детей-то у Носковых малых нет, а самим старикам, поди, собирать ягоды-то и некогда, а они их любят. Сходи-ка, занеси им коробочку. Я это всегда делал с удовольствием. Дядя Петя часто рассказывал мне какие-нибудь интересные случаи. Чаще лесные были. — А не боитесь вы одни-то ходить по лесу? — спросил я его как-то. — А кого мне там бояться. В лесу я свой человек. Вот раз я иду, — стал он рассказывать. — Под осень уже дело-то было. Иду, смотрю себе под ноги, чтобы не споткнуться. Слышу: сучья трещат. Поднимаю голову и вижу в шаге от себя медведя на задних ногах. Что мне, старику, взбрело в голову сказать: «Здравствуй, Миша!» И тяну ему свою руку. И какое было мое удивление, когда медведь протянул мне свою лапу. Я трясу ее и не знаю, что дальше-то делать? Одеревенел с испугу. Думаю: как другой лапой сейчас шлепнет меня по шее, столько мне и жить. Но медведь кивнул головой, вроде попрощался со мной, убрал свою лапу, повернулся ко мне задом и тихонечко поплелся своей дорогой. А я еще долго стоял, пока не опомнился. Вот так, малец. Так что, оказывается, бояться-то в лесу и нечего, раз медведь и тот такой любимый оказался. — Неужели такое могло быть, дядя Петя? — А отчего и нет? Читал, верно, «Спартака»? Ежели помнишь, так там самого героя тоже спас лев. Звери, брат, доброту не меньше людей ценят и отвечают им тем же. Я вспомнил, что Петр Иванович никогда не расстается с ружьем, но ни разу не видел, чтобы он когда-нибудь из лесу нёс добычу, и меня осенило спросить: — А вы, что, никогда и не убиваете зверья? — Нет, милок, не убиваю. Зачем? Они же тоже жить хотят. — Зачем же вы тогда ружье-то носите? — Для людей. — Неужели люди страшней зверей, дядя Петя? — Страшнее, милок. Вот сколько лет хожу по лесу, а ни один зверь не тронул меня. А вот люди… Бывало, и угрожали… Однажды он окликнул меня, напоил чаем с конфетами и говорит: — Ты не будешь возражать, если напрошусь к тебе в напарники? — Я рад буду, дядя Петя. — Червей-то у тебя хватит или покопать еще надо? Червей дождевых тогда в деревне было много. Я, к примеру, копал их всегда у себя на завалинках. Раз копнешь, бывало, лопатой и наберешь целую червятницу — берестовую кошелку с плотной крышкой. В такой посуде черви даже в жаркую погоду сохранялись очень долго. У меня в тот раз была полная кошелка их. — Должно бы хватить, — отвечаю. — Ну и хорошо. А куда мы с тобой пойдем? — На Эною. — А что, если порыбачить на Энозерке с лодки? Я всегда мечтал об этом. Озеро очень рыбное, а берега вязкие и мелкие, и без лодки на этом озере рыбалка неудобная. И мы, мальчишки, проходя по берегу озера на Эною, всегда завидовали рыбакам, ловившим на озере с лодки… — Да я с охотой, дядя Петя. — Ну, тогда потопали. Он взял удочки, весело бросил за спину кошель, и мы по узкой, извилистой тропинке, на каждом шагу спотыкаясь о корни, выступающие из-под земли, пошагали на озеро. — Я чего тебя пригласил порыбачить на Энозерке, — заговорил по дороге Петр Иванович, — видишь, погода-то пасмурная. Может, даже и дождик пойдет… в такую погоду на том озере рыба всегда берет хорошо. Я тут частый гость — повадку ее уже изучил… Мы подошли к озеру, вытащили из укрытия лодку и спустили ее на воду. Осиновая долбленка была вместительной. Мы уселись в нее и поплыли к островку. Петр Иванович остановил лодку в осоке, загнал в дно озера кол, привязал к ней лодку, и мы, нацепив на крючки червей, бросили удочки в воду. И рыба не заставила нас долго ждать. Скоро на дне лодки затрепетали окушки, плотвички. За короткое время их набралось столько, что Петр Иванович предложил: — Теперь мы с тобой будем на них ловить крупных рыбин на стаунки. — Петр Иванович вытащил из кошеля целую связку крючков. Я привык видеть стаунки на рогульках, которые подвязывались к одному концу ваги, а другим втыкались в дно берега. У Петра же Ивановича стаунки были намотаны на деревянные плашки. Он нанизывал наживку на крючок и, размотав с полметра лески, бросал плашку в озеро. Я попросил его разъяснить, почему он так делает.