«Не этого!» Понятнее не стало. Я подросток, но недоволен этим. Это нормально? Ну, наверное… Из завалов понятийного аппарата, который еще разгребать и разгребать, до того он отвратно работает, всплыло понимание, что подростки часто собой недовольны. Ладно, примем пока, как факт. Пока же — где я? Кажется, этот вопрос себе я уже задавал. Когда первый раз очнулся, избиваемый двумя ублюдками. Тогда я тоже не понимал ничего. Все, что было до этого, укрывалось толстым черным одеялом. Сейчас же, вроде, в лучшем положении. Во-первых, уже есть какая-то история за спиной, не из водоворота небытия мальчик вынырнул, а во-вторых — не пинают. Лежу не на грязном асфальте, зажатом между высотками переулка, а в чистой кровати. Вокруг светло, но свет искусственный, от плафонов на потолке, так что не понятно день сейчас или ночь. Помещение небольшое, четыре моих шага в длину и три в ширину. Стены покрыты пластиком, потолок тоже. Окон нет. Дверь одна, закрыта. Никаких украшений, портретов, схем или еще чего-то, что могло бы помочь с идентификацией, тоже нет. «Это бокс. Медицинский бокс — пришел я к выводу. — Точнее, даже — изолятор. Одна койка, один вход. Интересно, я изолирован потому что заразный, опасный или буйный?» Ни один из вариантов мне не нравился. Все они были с душком. Приводя к выводу, что ничего хорошего меня в будущем не ждет. Прошлое, то недолгое, что я помнил, тоже как бы намекало на такой же расклад. Позвать на помощь? Лежать и тупить, пока за мной не явятся? Сбежать? Ну, попытаться по крайней мере. Что делать? Выбор опять сделали за меня. Пока я рефлексовал, дверь открылась, и в проеме появился… ангел? Хм, нет, просто очень симпатичная девушка в коротеньком халатике. Стройные ножки, тугая грудь, очерченная тонкой белой тканью, темные волосы, убранные в узел на затылке. Овальное лицо, немного кукольное на мой вкус (у меня есть вкус?), мягкие даже на вид губы… Разглядывание всей этой красоты привело к тому, что часть простыни, где-то в районе пояса, поползла вверх. Стремительно так. Очень. — Я смотрю пациент в полном порядке. — хихикнула ничуть не смутившаяся увиденным девушка. Ну, да, она же медсестра, судя по униформе. Не видала что ли подростков с внезапной эрекцией? Тем более, с ее-то данными. — Простите… — не придумав ничего умнее, прошептал я. И тут понял, что впервые слышу свой голос. До этого как-то не было повода рот открывать. А теперь вот надо было. И, скажу честно, мне не понравилось, как он звучит. — Все в порядке, малыш. — лучезарно улыбнулась красавица. — Не нужно стеснятся. Это естественная реакция мужского организма на то, что он жив. — А у женщин какая? — слова вырвались опережая мысль. Черт-черт-черт, что я несу вообще? — А ты бойкий! — вскинула бровь медсестра. Тон был одобрительный и капельку снисходительный. Таким старшие обращаются к малышам-несмышленышам, особенно, когда те пытаются себя вести по взрослому. — В школе, небось, всех девчонок охмурил, Казанова? В школе? Хотя, да. Я же подросток. А где подросток, там и школа. Неприятно это признавать, но это, похоже, моя жизнь. Не знаю уж, что я там себе навоображал до того, как все воспоминания от меня улетучились через дырку в голове, но… «Это неправильно!» Ладно, сейчас в любом случае, не до того. Разбираемся с проблемами по мере поступления. Сейчас вот медсестра чего-то говорит. — Снимки не показали тромбов или ушиба тканей мозга. — вещала она тем временем. — Травма головы поверхностная. По остальным анализам тоже все в пределах нормы. Ну, конечно, ссадины, царапины, гематомы — это все есть. Но в целом, ты здоров, Денис. Мозг ухватился за последнее слово. Точнее, имя. Денис… Я покатал его на языке, «пробуя» на вкус, но нет. Никакого внутреннего отзыва. Дыры в плотине, через которую бы ринулись новые воспоминания, связанные с этим именем, тоже не образовалось. Либо я был равнодушен к своему имени, может быть даже не очень его любил… «Либо это не мое имя!» — А я вообще где? — прогнав очередную некстати выползшую мысль, спросил я то, что следовало узнать сразу, как пробудился. — Госпиталь. — сверкнула зубками-жемчужинами девушка. — Это я понял уже. — хмыкнул я. Госпиталь? Не больница. Странно. А почему «странно». — А конкретнее? — Ведомственный. Государственного комитета охраны престола. Ты же сюда с уличного попал, где сотрудника при исполнении ранили. Ну вот тебя спасательная группа и подобрала тоже. — чуть понизив голос, будто сообщая страшную тайну, медсестра добавила. — У них к тебе куча вопросов, Дениска. И главный из них — что ты делал на окраине Москвы после наступления комендантского часа. Еще более странно. Комитет охраны престола. Комендантский час. Все эти слова я понимал, но вот понимания это не добавляло. Словно бы это были совсем чужие названия и понятия. Будто, я не должен их знать. — Комендантского часа? — промямлил я растерянно. Ладно, будем ваньку валять. У меня же повреждение черепушки было, она сама сказала. Сведем все к амнезии. Черт, а это-то я откуда знаю? Вообще, чем дальше в лес, тем толще партизаны. В смысле, чем больше я узнавал о мире вокруг и о себе, тем больше вопросов появлялось. Но самым главным я назвал бы вот какой. А чего я такой спокойный? Нет, в смысле некоторый нервяк присутствует. Как бы, события и окружение этому способствует, что не говори. Но я подстраиваюсь. Очень быстро принимаю все это. Не как подросток, который бы, подозреваю, истерил бы и звал мамочку, а как взрослый мужчина. Который уже понимает, что выживание зависит от холодной оценки ситуации. — Денис, с тобой все в порядке? — бровки девушки сложились в домик, а на лбу нарисовались морщинки. — Комендантский час наступает в 22:00 каждый день. И у тебя не было разрешения покидать дом. К тому же, ты еще несовершеннолетний. — Похоже, меня крепко стукнуло. — выдал я заготовку. — Не помню ничего! Красавица наклонилась — за время разговора она уже давно приблизилась к мне, померила температуру, что-то написала в закрепленной на спинке кровати медкарте — и шепнула мне в самое ухо, обжигая его горячим дыханием. — Этой версии и держись. Выпрямилась и снова разулыбалась, глядя на мгновенно выросший холм в районе паха. Чертовка, да ей нравится меня доводить! Издевается! Я едва удержался, чтобы не шлепнуть ее по заднице — какие-то прямо рефлексы чуть не сработали. Ну, то есть, если девушка не против, то я тоже должен дать ей знак. Только мозг, паскуда такая, заблокировал это совершенно естественное действие. Решительно напомнив, что я подросток, не достиг совершеннолетия, не знаю, кто я и где, лежу на кровати в госпитале государственного комитета охраны престола. В моем положении лучше не выделываться, а спокойно наблюдать за происходящим. Сделать какие-то выводы, чтобы потом уже действовать. Вот опять! Откуда такая зрелость в суждениях у пацана, которому еще шестнадцати нет⁈ — Спасибо. — лишь улыбнулся я в ответ. — Так и поступлю. Девушка вскоре ушла, оставив после себя едва уловимый запах духов — что-то мягкое, легкое, кажется, лаванда — и бурю бушующих гормонов в моей крови. С которым, к своему удивлению, я справился довольно быстро. Просто какая-то часть меня, уставшая от жара плоти, словно бы цыкнула на тело — а ну в стойло, кобель! И та, что поразительно, послушно сбросило накал. Да уж! Чем больше ответов, тем больше вопросов… Следующим посетителем оказался мужчина лет двадцати восьми — тридцати. Когда он только вошел, в голове у меня почему-то мелькнуло понятие «ровесник», хотя незнакомец явно был старше. «Меня нынешнего. Но не настоящего!». — Итак. Денис Валерьевич Пичуга. — начал он, даже не озаботившись представиться. — Что вы делали этой ночью на проспекте Воцарения? Мужчина выглядел, как спортсмен. Не качок, скорее гимнаст. Выше среднего, почти под метр восемьдесят, он был подвижен, как ртуть, но при этом весьма экономен в движениях. Одет был в форму. Военную, повседневную — не полевую. Но совершенно мне незнакомую. Черные брюки, синий мундир с красным кантом по воротнику и обшлагам, на голове — меленькая синяя же фуражка с высоким околышем и блестящим черным козырьком. — А вы, вообще, кто? — вопросом на вопрос ответил я, «записав» в память «свои» ФИО. — Вот значит как? — хищно оскалился военный. — В бирюльки со мной играть вздумал, Пичуга? А я за одно только нарушение комендантского часа могу закатать туда, где мать родная не найдет! Или ты думаешь, что раз дворянского происхождения, то это тебе как-то поможет? — Да я не помню ничего! — максимально испуганным голосом пролепетал я, закинув в базу знаний тот факт, что я еще и дворянин. — Меня избили, на улице бросили! Я ничего о себе не помню! Даже имя свое только что от вас услышал! Сочетание страха в ломком басе подростка с жалким выражением лица, похоже, сбило мужчину с толку. Он нахмурился, взял медкарту с кармана на спинке кровати, вчитался. — Тут нет ничего про амнезию. — сообщил он минуту спустя. Я только руками развел. И затянул жалостливо. — Дяденька, я не знаю, правда… Избили меня, на улице бросили. Я шел-шел, даже не знаю куда шел. Людей вокруг нет, темно. Потом смотрю — машина! Я было к ней, а она взорвалась. Меня откинуло, а когда поднялся, смотрю, дядька стоит возле нее, горящей, и молниями с рук пуляет. А него тоже кто-то бьет. Но у того щит или поле какое-то, все поглощает. Закончил и проникновенно посмотрел на военного. Мол, ну смотри какой я несчастный, маленький и безобидный! Разве могу я врать? Да ни в жисть! Особенно хорошо, я считаю, получилось с этим «дяденькой». Откуда только такое слово раскопал? Некоторое время мужчина рассматривал меня. Неприятно так глядел, как на комара какого. Будто раздумывал — сейчас тебя прихлопнуть или погодить маленько. Потом рывком развернулся, словно по команде «кругом» и быстро пошел к выходу из бокса. Бросив через плечо. — Никуда не уходи! «Петросян, блин! Куда я, нахрен, из ведомственного госпиталя денусь!— презрительно подумал я. И тут же спохватился: — А Петросян — это кто?» Оставаясь один, я еще раз пробежался по своей легенде, и пришел к выводу, что держаться нужно именно ее. Причем, даже врать не придется, а это важно. Мало ли, вдруг у них есть полиграф, чтобы проверить мою правдивость. А так, прикинусь валенком, буду давить на жалость и амнезию. Глядишь, и пронесет. Других вариантов я все равно не вижу. Ждать вышло недолго. Уже через несколько минут в палату быстрым шагом вошли двое: уже знакомый мне офицер, и средних лет дядька с лицом грустной жабы, залысинами и больничном халате. Врач, надо полагать. Ничего не говоря, этот тип подошел ко мне, довольно грубо ухватил за шею, и повернул голову на бок. Потрогал пальцами рану на затылке, не удовлетворился осмотром, снял пластырь. Потом снул нос в бумажки, что-то пробормотал, похоже, ругательство, и опять вернулся к созерцанию рубца на голове. — Это странно. — наконец произнес он. — Что? — тут же отозвался военный. Я предпочел помалкивать. Пусть умные люди меж собой сами все порешают, я тут пока в уголке серой тряпкой полежу. — Рана на его затылке. На обследовании этому не придали значения, провели лишь сканирование мозга на предмет повреждений. — принялся объяснять врач. — Ничего не выявили. Вероятно, действовали в спешке. Или не связали одно с другим. Даже я почувствовал, что медик оправдывается. И ему это очень не нравится. — И что? — подстегнул его офицер. — Что странно? — Рана. Видите ли, характер рассечения ткани свидетельствует об очень сильном ударе. Такой всегда сопровождается отеком мозга. Обширным. В девяноста процентах это заканчивается смертью пациента. Точнее, превращение его в растение — функции мозга отмирают, и жизнь можно поддерживать лишь аппаратно. — В девяноста процентах. — повторил военный. — Ну, значит пацану повезло, и он попал в десятку везунчиков. Не так уж и странно. — Вы не понимаете! — воскликнул врач. — Удар, повлекший такие повреждения кожного покрова и тканей черепа, неизбежно бы привел к оттеку мозга! Неизбежно, понимаете? А у пациента — никаких следов, даже сотрясения нет! Это нонсенс! — Амнезия возможна? Офицер был мужчиной практичным, предпочитающим в дебри не лезть. Его интересовала конкретная информация, и он сейчас ее проверял, пригласив для этого специалиста. А все эти оттеки, нонсенсы и прочие, его интересовало постольку поскольку.