Да, нос! Тоже треугольником — приплюснутый. А форма головы — грушеобразная. Там, где лоб — узко. Там, где челюсти — широко. Челюсти, у него, по сути дела, без работы не были. Сколько я его ни наблюдал, он постоянно что-нибудь жевал. Роста он был около двух метров, но очень широкий. Я в штаны не наделал, но перепугался крепко, что там говорить. Военная закалка все же сказалась. Виду не подал, что коленки трясутся. Спрашиваю его: «Ну что, дурачок, из зоопарка сбежал, что ли?» А про себя думаю: леший его знает, может, есть и такая обезьянья порода? Снежным человеком я не интересовался. Да если бы даже что-то читал на эту тему, не вдруг-то догадаешься, кто перед тобой. Ну вылитая обезьяна! В общем, чтобы справиться с волнением, о чем-то его спрашиваю. А он «отвечает»: оскалился, что-то прошипел, вздохнул, охнул. Короче, издает что-то нечленораздельное. «Что, — говорю ему, — дружок, может, есть хочешь?» Пошел в столовую, набрал ведро пищевых отходов. Принес. На, говорю, похлебай, чем богаты, бананов нету. Он, зараза, сообразил, выбрался на полусогнутых из орешника, одним глазом в ведро заглянул, другой — с меня не сводил. Ел и охал, почти стонал от удовольствия. А я сел на пригорок, курил и по сторонам посматривал. Как бы кто нечаянно не подошел. Увидят — запросто застрелят. Застава у нас была самая дальняя, называлась ссыльной. Контингент был самый разный. Фазанчиков я прикормил. Нравилось мне за ними наблюдать. Уехал в санчасть за медикаментами — фазанчиков прямо из автоматов… Медведей шлепали не раз. Так что и этого ухлопали бы в два счета. Встречались мы с ним не всегда на одном и том же месте. Видно, он за мной издали наблюдал. Подходил всегда с подветренной стороны. Двигался обычно на четвереньках. На ногах стоял, только когда озирался. Такой способ передвижения объяснялся просто. Если он что-то почуял или до его ушей что-то донеслось, он никогда не скрывался в зарослях. Он всегда бежал на сопку, опираясь на все четыре конечности. Несколько секунд — и он уже на вершине. Сидит на полусогнутых и башкой крутит. А сопки были высотой метров 100–150! С наклоном под 60 градусов. Сейчас, когда приходится читать про снежного человека, думаю: это что-то не то. Может быть, не та порода? У моего дурня, когда он ходил по глубокому — мне по пояс — снегу, никаких следов ног не оставалось. Он ведь ходил, не поднимая задних конечностей. И следы, которые оставались на снегу, были больше похожи на две колеи. Несмотря на то что в нем было по меньшей мере килограммов двести, он всегда появлялся бесшумно, словно из-под земли вырастал. Даже по сушняку передвигался абсолютно беззвучно. Даже снег не хрустел под ним! Я поражался: при такой массе! Как так можно?! Может быть, из-за того, что вес тела распределялся на четыре конечности? Эта бесшумность удивляла еще потому, что передвигался он — во все времена года, кроме зимы, — не шагами, а прыжками. Огромными прыжками! Ни одна веточка под ним не хрустела! Этим он всегда меня пугал. Но и меня он боялся. Ближе десяти метров не подпускал. Я однажды попробовал подобраться поближе. Смотрю, взгляд у него стал каким-то другим. Неприятным, опасным. Я всегда ставил ведро со жратвой и отходил на десять метров. Ну, в общем-то, чтобы как следует разглядеть, ближе и не надо. Что еще меня поражало. Был он весь какой-то гладкий, ухоженный. Шерсть так и блестела. Грязным он бывал, когда гнус свирепствовал. Специально в грязи вываливался. Но на спине мошка все равно его доставала. И тогда он начинал о дерево чесаться. Какая-нибудь сосна диаметром сантиметров тридцать ходуном ходила! Я познакомился с ним летом 1969 года. А расстались мы зимой 1971-го. Было время приглядеться. Думаю, мужик он был взрослый. Но глаза были молодые. А может, казались молодыми, потому что взгляд у него был глупый и мимика потешная, когда он начинал глаза свои скашивать то вправо, то влево. То, что он был глуповатый, — это однозначно. Простой пример. Ел он из ведра обычно рукой. Мухи ему на пятерню сядут — он пятерню сжимает и сует мух в кашу. Считал, что так избавился от них. Они ему все равно в рот попадали. И тогда он их выплевывал. Я со смеху покатывался. Но ума хватало взять палку, чтобы достать из болота ветку черемши. Ног зря не намочит! С китайской стороны к нам повадились бегать голодные собаки. А у моего дружка на нашу помойку были свои виды. Он подкарауливал псов на подступах к заставе, внизу под сопкой. Охотился он бесподобно. Сидел на корточках, расставив по сторонам свои длиннющие передние конечности. Сидел неподвижно, но без напряжения. Только глазами водил туда-сюда, следил за каждым движением собаки. Как только она приближалась, он хватал ее и молниеносным движением одной лапы ломал ей шейные позвонки. Голова отделялась от туловища и держалась только на шкуре. В общем-то ничего удивительного. Ведь у него передние конечности — не руки, а ноги. Потому они и сильные, как ноги. Хоть он и был балбес, я все время что-то ему говорил. Не мог же я общаться с ним, как немой. Даже он, безъязыкий, издавал самые разные звуки. (Он подражал даже птицам!) И это дало со временем кое-какой результат. Он начал произносить некоторые короткие слова. Точнее, пытался произнести. Голос у него был грудной, гортанный. Особенно сильно ему хотелось что-то сказать, когда я вставал и прощался. Он требовал, чтобы общение продолжалось. Однажды он двинулся в тайгу и на ходу посмотрел на меня, как собака, которая следит, идет за ней хозяин или нет. Я понял, что он хочет что-то мне показать. Пришли к огромному поваленному дереву. Раньше в его трухлявом стволе медведь оборудовал себе берлогу. Мой дружок стал вытаскивать из отверстия лапник, сухую траву и все пытался влезть вовнутрь. И так башку совал, и этак. Это у медведя — раз голова пролезла, то он и весь протиснется. А у этого плечи широченные. Не лезет никак. Совсем уморился. Зачем он это делал? А может, предлагал: мол, перебирайся сюда, смотри, как тут тепло, на фиг тебе застава? Он всячески пытался хоть чем-нибудь мне угодить. Заметил, что я люблю орехи, и стал приносить целые охапки веток прямо с плодами. Для него самого это тоже было любимым лакомством. Только он ел иначе. Он садился или ложился под куст орешника, хватал ветки, наклонял их к своей морде и ел орехи прямо с ветки вместе со скорлупой. Челюсти у него работали, как кухонный комбайн. Только треск стоял. О том, что он был в общем-то не такой уж дурак, можно судить и по такому примеру. Есть на границе так называемое МЗП — малозаметное препятствие. Какой только зверь не попадал, а он — ни разу! При таком мышлении, я думаю, он делал на зиму запасы. Теми же орехами, черемшой, рябиной он мог набить полное логово. Меня самого это интересовало: как же он зиму-то перезимует? Приносил ему кашу с кусочками мяса. Набирайся калорий, дурень, говорю ему. А он это мясо, как тех мух, — выплевывал! Он страшный жмот: однажды бурундук попытался украсть у него орехи — он так на него зарычал, у меня внутри все похолодело. Но он еще и страшный трус. Только когда чего-то сильно боится, издает такой страшный крик, что пугает того, кто его напугал. Однажды я своими глазами видел в бинокль, как к нему подкрался тигр и как этот тигр убегал потом, после его крика, как котенок, поджав хвост. Расстались мы просто. Я демобилизовался и уехал с Дальнего Востока…» Всякий поиск требует, чтобы была сформулирована поисковая задача. И вот я рассуждал про себя: ну, допустим, нам удастся то, что удалось другим — увидеть этого монстра. Что дальше? Поймать его мы не сможем. Смешно даже на это надеяться. Убить или даже ранить — грех. Ничего не останется, как вернуться и объявить: МЫ ЕГО ВИДЕЛИ! Ну и что? Солдаты и офицеры в Каргополе тоже видели. Профессор Алеутский со студентом видели. И что изменилось? Что после этого произошло? Кто-то им осторожно поверил. А большинство только пожали плечами: дьявольщина, дребедень! Вот и на наше открытие будет точно такая же реакция, хоть мы и специально организовали экспедицию, чтобы нам как бы больше было веры. Тогда какой смысл забираться в места, «где леший бродит»? Очень даже простой: надо побывать на месте тех, кто ЕГО видел. Пережить то, что пережили они. Но — будучи подготовленными к встрече психологически. И тогда многое станет гораздо яснее. Не исключено, что загадка не столько в этом страшном существе, сколько в нашей человеческой психике. 1992 г. ЭТО БУДЕТ НЕ ПРОГУЛКА Вспомним историю феномена. В 1889 году англичанин Уэддел впервые объявляет миру, что видел своими глазами в вечных снегах Гималаев цепочку следов босых ног. Сообщение позабавило человечество. В 1925 году итальянец Томбози, побывавший в тех же краях, видит в 200 метрах полуобезьяну-получеловека и предъявляет газетам фотографию следов. Человечество продолжает иронически улыбаться. В 1937 году альпинист Тильман идет по следу более мили, слышит ночью утробное рычание возле палатки, а утром делает снимок следов. В 1949 году целая толпа буддистов видит «снежного человека» (в Гимала, чх его называют йети) прямо возле монастыря. В 1951 году йети наблюдает английский путешественник Шиптон. В 1953 году — альпинисты Хиллари и Тенсинг. В 1954 году английская «Дейли-мейл» организует грандиозную экспедицию. Снаряжение несут около трехсот шерпов. Работали в вечных снегах пять месяцев. Исходили сотни километров. Опросили десятки аборигенов. Но цель — либо подтвердить, либо опровергнуть существование «снежного человека» — достигнута не была. Новая экспедиция (американско-швейцарская) взбирается на Гималаи в 1958 году. Безрезультатно. В 1960 году — очередная, самая грандиозная. В отряде — 600 человек! Результат тот же — нулевой. Вспомним теперь, как развивались события у нас. В начале века известный исследователь Кавказа профессор Сатунин сталкивается с самкой существа, подобного тибетскому йети. В 1914 году зоолог Байков наблюдает получеловека-полуобезьяну в фанзе ман-чжура. До второй мировой войны происходят еще десятки встреч, некоторые заканчиваются трагически. Трупы йети рассматривал генерал Топильский и маршал Рыбалко. Военврачу Карапетяну повезло больше, и он оставил подробнейшее описание внешности плененного человекозверя. После войны больше везет на встречи геологам и гидрологам. Именно их сообщения вызвали поисковую лихорадку в нашей стране. В 1958 году организуются сразу две экспедиции — Академии наук и «Комсомольской правды». К этому времени явлением серьезно заинтересовался историк Б. Поршнев. Опубликовав несколько статей, он принял на себя лавину писем, в которых было самое ценное — сообщения очевидцев. Б. Поршнев написал на основе этих сообщений фундаментальную монографию, считающуюся с тех пор библией криптозоологов всего мира. Всякий прочитавший ее начинает верить, что «в этом что-то есть». Прежде всего, убеждает число свидетелей, очевидцев. Два сравнения. О чудовище озера Лох-Несс собрано всего 117 рассказов. Но масса людей упорно верит в в существование «Несси». Р. Моуди написал свою знаменитую «Жизнь после смерти», опираясь на 150 свидетельств людей, переживших клиническую смерть. А сколько бывших атеистов верят теперь в загробную жизнь?! Работа Б. Поршнева основана более чем на тысяче свидетельств! Своими переживаниями делились люди, никогда друг друга не знавшие, жившие в разных концах страны, но они описывали поразительно повторяющиеся детали внешнего облика и поведения «снежного человека». А после выхода монографии было получено еще более двух тысяч свидетельств!.. Всякий, кто начинает заниматься этим феноменом, сталкивается с вопросом: как искать?! А затем и с мссссй противоречий. Человекозверю приписывается, например, крайняя нелюдимость. На этом основании специалисты рекомендуют действовать группами численностью не более дзух-трех человек, а еще лучше — в одиночку. Тогда, дескать, животное может пойти на контакт. Некоторые исследователи так и делают. Ходят по таежным лесам и рекам в одиночку, отчаянно рискуют. Фанатик этого метода поиска Владимир Пушкарев бесследно исчез… Между тем в рассказах очевидцев угадывается совершенно другая психология. Во время встреч людей бывало много, иногда — целые компании. Однако существо почему-то не побоялось предстать перед гомо сапиенсами и даже проявило в этом инициативу. Еще рекомендуют жить среди дикой природы минимум две недели. Только после этого срока зверь якобы начинает привыкать к человеческому присутствию и может явить свой страшный лик. Но все те же очевидцы (как правило, местные жители, выехавшие на рыбалку или охоту) встречаются с лешим (так они его между собой называют) в первый же вечер, в первую же ночь! Говорят, во время поиска нужно вести себя в тайге тихо. И здесь местные жители ведут себя не по правилам: либо устраивают выпивку, либо палят из ружей по бутылкам, либо, часто перекликаясь, собирают на болотах клюкву. Но этот бедлам почему-то не мешает встрече. Принято считать, что существо обитает в местностях безлюдных. Туда и устремляются новенькие зоосыщики. А тот, кого они ищут, словно в насмешку, появляется в самых обжитых местах, подходит к человеческому жилью, не робея, разгуливает даже в солдатской казарме. Экспедиция обычно считается успешной, если удается привезти несколько загадочных волосков или сделать гипсовый слепок огромного следа. Привозят также образцы экскрементов. Их, правда, не превращают в экспонат. Передают в лаборатории. Но эксперты, как и в случае с волосками, отказываются дать заключение, что кал принадлежит объекту поиска, а не какому-нибудь крупному экземпляру медведя. В этом, может быть, заключено самое главное противоречие: к чему эти поиски волосинок, следов, кала, лежек зверя, погрызов? Для того, чтобы подтвердить версию о его реальном существовании? Но эта версия подтверждается десятками, сотнями очевидцев. Эту тварь видят то спящей, то купающейся, то собирающей еду, то бредущей по лесу или скалам. Чем же рассказы менее убедительны, чем следы или волосинки? Но сбор так называемых «опросных данных» (рассказов очевидцев) продолжает оставаться главным в работе криптозоологов. Всякие серьезные исследования требуют мысли и логики. Если же исследование строится на несообраз-I ностях, то достигается цель, обратная ожидаемой. Вместо веры в феномен у массового читателя возникает насмешливое недоверие. Для того, кого ищут, численность экспедиции роли не играет. Но она имеет значение для тех, кто ищет. С нами едут три профессиональных фотографа. Чтобы потом не было оснований сказать: вот, мол, видели, но сделать снимок не могли. Экспедиция состоит из трех групп, которые будут обследовать местность вокруг базового лагеря, поддерживая связь с помощью портативных радиостанций. Соблюдаются сразу два принципа экспедиционной работы: терпеливое выжидание на одном месте и активный, динамичный поиск. Среди криптозоологов немало тех, кто приписывает животному мощные экстрасенсорные данные, якобы выработанные вместо способности мыслить и говорить. Проверим и эту версию. В составе экспедиции экстрасенс, специалисты по аномальным явлениям. А в багаже — уникальные приборы так называемой «нетрадиционной техники». Работа с этими приборами будет вестись под руководством сотрудника микролептонной лаборатории. Женщины-криптозоологи обычно достигают более впечатляющих результатов, чем их коллеги-мужчины. Исследователям-мужчинам больше везло в тех случаях, когда они привлекали существо феромональными метками, взятыми у шимпанзе — обезьяны, чье расположение аминокислот гемоглобина почти полностью совпадает с человеческим. Вероятно, Поршнев был и в этом прав, советуя направлять половой инстинкт «снежного человека» на эволюционно близкое существе. Мы выполнили и этот завет. Повторюсь: наша экспедиция была рекогносцировочная. Настрой на успех выражался только в походном оснащении и технической вооруженности. В остальном — никаких честолюбимых планов и иллюзий. ЭКСПЕРТИЗА ОДНОЙ СЕНСАЦИИ Мы летели в верховья реки Мегры. Машина была перегружена. Не в силах оторваться от земли вертикально, МИ-8 поднимался в воздух, как самолет. Однажды колеса отчетливо задели верхушки пихт. Даже наши спутники — бывалые геологи выразительно переглянулись. Кажется обошлось. Ладно, они летели на работу. В этих местах разведано огромное месторождение алмазов. Но нас-то зачем понесло в эту тьмутаракань, где одни болота, реки, озера и клочки тайги? Мы летели на экспертизу. Нужно было побывать там, где архангельский профессор медицины Алеутский видел гоминоида. Если кто-то поведал миру сенсацию, почему бы кому-то не подтвердить: да, это в самом деле было! Если кто-то решил заморочить голову миллионам читателей, почему бы кому-то не поставить мистификатора на место. Теперь самое время сказать, как возникла идея экспедиции. Когда зимой телевидение показало сюжет из Каргополя, я подумал: ай да солдатики! ай да потешники! Но когда уважаемая газета опубликовала то, что якобы приключилось с архангельским профессором, эмоция была уже другая: ребята, ну надо же меру знать! Вскоре я был в Архангельске. Профессор Алеутский производил впечатление человека, у которого с головой все в порядке. Он сам указал наиболее фантастические места в своем рассказе. «Тазовые кости медведя топором-то не вдруг разрубишь. А тут — разодрать надвое одним движением… Для меня самого все увиденное — как дурной сон». Правда, настораживало, что «огромные белые груди, каждая размером с ведро» казались профессору как бы в порядке вещей. Ничего невероятного не было для него и в том, что собранные гоминоидом грибы (и услужливо принесенные прямо к палатке), брошенные знакомой старушкой в печку (старушка признала их несъедобными), горели, по словам профессора, огнем электросварки. «Рассказываю все, как было, — сказал он мне с подкупающей простотой. — Хотите — верьте, хотите — не верьте. Я сам — материалист до мозга костей. И, если бы это случилось не со мной, я бы тоже, наверное, иронически улыбался». Уж коли такие чудеса приключились, то проще всего было бы свести нас с другим очевидцем — студентом Сашей. Или, наконец, с вертолетчиком Сережей. «Не будут они с вами разговаривать, — сказал Алеутский. — После того случая Саша заболел гепатитом, Сережа слег со стенокардией, а у меня случился приступ астмы, затем — отек легкого, хотя раньше я, человек некурящий, никакими болезнями не страдал». Я не знал, что сказать. Передо мной сидел солидный человек, заведующий кафедрой фармакологии, профессор, очень известный в городе, очень уважаемый человек. Из головы не выходил вопрос: ну зачем ему так лихо фантазировать? В общем-то, кое-какой смысл был. Профессор стал получать отклики читателей. Одна женщина (альпинистка) писала ему, что каждый год ездит на Памир, где встречается со своим гигантским волосатым другом и на этой почве разочаровалась в муже, развелась с ним. Другая (страдавшая бесплодием) делилась секретом, что родила от лесного мужчины девочку, но ребенок получился страшно волосатым, не поможет ли профессор какими-нибудь травами. «Прошло уже несколько месяцев, а письма все идут и идут», — с гордостью сообщил Алеутский. И тут я понял, что это для него значит. Он вступил в общение с теми, кто тоже прикоснулся к чуду. Или к тем, кто это чудо по какой-то непостижимой внутренней потребности выдумал. Не знаю, хотел того профессор или нет, но его сенсационная заметка дала и другой, еще более приятный результат. Приезжали криптозоологи — искатели лесного человека, обхаживали, допытывались, где же спасла профессора самка гоминоида. Вот и на меня Николай Николаевич посматривал с особым чувством. Он был владельцем жгучей тайны! Он мог показать на карте заветное место. А мог и не показать. Потом я зашел в редакцию областной газеты «Правда Севера». Там мне дали прочесть еще одну заметку профессора, уже подготовленную к публикации. И я понял, что есть еще и третий результат.