Даже Шума никакого больше не мелькало. Медленно я потянулся за ружьем. – Ну, и што дальше? – поинтересовался я, и в Шуме он отлично видел, насколько я уже готов… готов с ним драться. Насколько я готов его… Ствол лег в руку. Он просто смотрел. А потом швырнул камень на землю и пошел за брезентом. Пять шагов, десять – и меня чуть попустило. Но когда я попытался выдраться из выгребной ямы, до меня донесся… Щелчок. Очень грубый щелчок. Его. И я потерял берега. Я бегу за ним и ору но што я ору я не знаю и Дэйви в шоке оборачивается к нам но я уже врываюсь под брезентовый тент прямо на хвосте у 1017 как псих какой-то врываюсь размахивая ружьем над головой и 1017 оглядывается и смотрит но я не даю ему ни шанса сделать хоть што-то потому што в рожу ему уже прилетает приклад и он валится навзничь а я уже снова подымаю ружье и снова бью и он выставляет навстречу руку но я бью и бью и бью… по рукам по лицу в эти тощие ребра и мой Шум кроет всё багровым прибоем и я бью и я бью и я бью и кричу ору во все горло ПОЧЕМУ ТЫ УШЛА? ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ БРОСИЛА? и я слышу сухой холодный треск ломающейся руки… Он почему-то оказывается громче дождя, громче ветра, и от него у меня вверх тормашками переворачивает желудок и валится куда-то в горло. Я замираю в замахе. Дэйви глядит на меня, отваливши челюсть. Спаклы в панике пятятся прочь. А с земли на меня смотрит 1017… Красная кровь течет из его странного носа, из угла слишком высоко посаженного глаза… но ни звука, ни Шума, ни мысли, ни щелчка – ничего… (и мы в лесу в лагере на земле лежит мертвый спакл и Виола смотрит с таким ужасом, што… и пятится пятится от меня и всюду кровь а я сделал это снова я сделал это снова и почему же ты ушла исусе черт тебя раздери почему ты меня бросила… И 1017 все смотрит… А в глазах у него, богом клянусь, – я вижу победу. 23 Што-то грядет [Виола] – В’дяной насос опять работает, Хильди. – Спасибочки, Уилф. – Я протянула ему поднос с хлебом, от него до сих пор валил жар. – Ты не отнесешь это Джейн, а? Она накрывает столы к завтраку. Он принял поднос – из Шума неслась плоскенькая, невыразительная мелодийка – и направился к выходу с кухни. – Жена! – донеслось снаружи. – Почему он зовет тебя Хильди? – У задней двери нарисовался Ли с целой корзиной муки. Рубашка у него была безрукавная, а руки белели аж по локоть. Секунду я пялилась на эти голые руки, а потом быстро отвела глаза. Мистрис Койл поставила нас работать вместе, раз уж в Новый Прентисстаун обоим хода больше не было. Да, и ему тоже. Нет, я ее точно не прощу. – Хильди была женщина, которая нам помогла, – сказала я. – В честь которой не зазорно зваться. – А мы, это… – Я и Тодд, да. – Я забрала у него корзину и тяжело бухнула на стол. Воцарилось молчание – как оно всегда делало, стоило только всплыть имени Тодда. – Его никто больше не видел, Виола, – мягко сказал Ли. – Но наши ходят в город в основном по ночам, так что это еще ничего не… – Она бы мне все равно не сказала, даже если б увидела. – Я начала отмерять муку по мискам. – Она думает, он погиб. Ли перемялся с ноги на ногу. – Но ты говоришь другое. Я подняла глаза: он улыбался, и я невольно улыбнулась в ответ. – А ты мне веришь, так? – Уилф тебе верит. – Ли пожал плечами. – А ты удивишься, какой вес тут имеет слово Уилфа. – Ты знаешь, нет. – Я посмотрела в окно – вслед Уилфу. – Не удивлюсь. День шел себе и шел. Мы все готовили и готовили. Это и была наша с Ли новая работа – кашеварить. На весь лагерь, целиком. То есть вся готовка вообще. Мы уже научились делать хлеб – не с муки начиная, а с зерна, с пшеницы. А еще – свежевать белок, выковыривать из панциря черепах, потрошить рыбу. Узнали, сколько основы надо для супа на сто человек. И умели теперь чистить картошку и груши, наверное, быстрее всех на этой глупой планете. Мистрис Койл считает, что вот так они, войны, и выигрываются. – Я вообще-то не на это подписывался, – посетовал Ли, выдирая еще горсть перьев из очередной лесной курицы, шестнадцатой на сегодня. – По крайней мере, ты подписывался сам хоть на что-то, – возразила я, впиваясь пальцами в свою.