– А вас, што ли, не умотал? – огрызнулся я, вкапываясь в еду. – Честно говоря, думаю, он обо мне забыл. – Мэр ушел к себе на матрас. – Я уже черт знает сколько с ним не разговаривал. Я поднял глаза. Шум мэра Леджера был сер, словно он што-то прятал. Ничего нового. – Убираюсь себе, и все тут. – Он смотрел, как я ем. – Слушаю, о чем люди толкуют. – И о чем же? – Потолковать тут не терпелось явно ему. – Ну… – Его Шум неудобно поерзал. – Ну – што? Ага, вот почему Шум такой блеклый: он чего-то не хочет мне говорить, но считает, што должен… Подождем. – Дом исцеления… – начал он. – Ну, тот самый… – И што он? – Я, конечно, постарался звучать небрежно, но не сумел. – Его закрыли. Стоит пустой. Я даже есть перестал. – Што значит пустой? – То и значит: пустой. – Он сказал это мягко, будто знал, што новость хуже некуда. – Никого там нет, даже пациентов. Все ушли. – Ушли? – прошептал я. Ушли. Я встал… хотя идти тут все равно было некуда – прямо с идиотской тарелкой в руке. – Куда ушли? Што он с ней сделал? – Ничего не сделал, – ответил мэр. – Твоя подруга сбежала. Так я, по крайней мере, слышал. Сбежала с женщинами, ровно перед тем как пала башня. – Он поскреб подбородок. – Всех остальных арестовали и посадили в тюрьму. Но твоя подруга… спаслась. Это «спаслась» он сказал так, будто хотел сказать совсем не это. А вовсе даже то, што она именно так и планировала, давно уже, всю дорогу. – Вы не можете этого знать, – отрезал я. – Вы не можете быть уверены, што это правда. – Может, и не могу, – пожал плечами он. – Но я это слышал от солдата, который сторожит дом исцеления. – Нет, – сказал я, сам не понимая, што имею в виду. – Нет. – Ты вообще хорошо ее знал? – Захлопни пасть. Дышать стало трудно. Вдох, выдох… Это же хорошо, што она сбежала, правда? Ну правда же? Она была в опасности, а теперь… (но) (но это она взорвала башню или нет?) (почему она не сказала, што собирается это сделать?) (она мне… врала?) Я не должен этого думать, не должен думать, но оно так и лезет в голову… Она же обещала! А теперь ушла. Она бросила меня. (Виола?) (Ты меня бросила?) 21 В шахте [Виола] Я открыла глаза. Снаружи хлопали крылья. За эти несколько дней я уже привыкла к звуку: он означал, что нетопыри вернулись в пещеры после ночной охоты, что вот-вот взойдет солнце и что уже почти пора вставать. Женщины начали ворочаться и потягиваться на койках. Не все – кто-то еще дрых мертвым сном, храпел, попукивал, плавал в пустоте и ничто забытья. Я пожалела, что сама уже не там. Спальня была на самом деле просто длинной хибарой: метеный земляной пол, деревянные стены, деревянные двери, почти без окон, железная печурка по центру для обогрева (не справлялась). Ну, и ряды коек, из конца в конец – везде спят женщины. Я как новоприбывшая – в самом конце. Я смотрю на ту, что занимает кровать напротив, в другом. Она садится, очень прямо, полностью владея телом, словно и не спала вовсе – так, просто поставила себя на паузу, пока не включит опять рабочий режим. Мистрис Койл поворачивается ко мне, спускает ноги на пол и смотрит – поверх всех остальных спящих, прямо мне в глаза. Проверяет меня. Первым делом – меня. Вдруг я сбежала под покровом ночи искать Тодда. Я не верю, что он умер. И в то, что он заложил нас мэру, тоже не верю. Должно быть другое объяснение. В ответ я смотрю в упор на мистрис Койл, не шевеля ни мускулом. Нет, я еще не ушла, думаю. Пока. В основном, правда, потому, что понятия не имею, где мы. Однозначно не у океана. И даже не близко к нему, насколько я могу судить, хотя это еще ни о чем не говорит: секретность тут, в лагере, – главное слово. Сразу тебе и пароль, и отзыв. Никто никогда не выдает никакой информации – только если это абсолютно необходимо. Если кого-то поймали во время рейда с бомбой или рейда за припасами (у Ответа постепенно начали заканчиваться мука и лекарства). Мистрис Койл стережет информацию как свой самый ценный ресурс. Знаю только, что лагерь располагается в старой шахте, которую с энтузиазмом выкопали еще во времена первой высадки – чего только не было раньше на этой планете, а потом, всего через несколько лет, забросили. Состоит он из кучки хижин у входа в две глубокие пещеры. Хижины частью новые, частью – еще из тех, шахтерских дней; служат спальными бараками, столовыми, комнатами для собраний и прочего. Пещеры (по крайней мере, та, что без нетопырей) – складами провианта и лекарств. Неприятно низкие и свирепо охраняемые мистрис Койл. Которая все еще беспокоится о брошенных в городе детях и сливает свое беспокойство на всякого, кого угораздило спросить еще одно одеяло от холода. Дальше, за пещерами, тянутся копи. Когда-то в них хотели найти уголь или соль (не нашли), потом алмазы или золото (снова не повезло) – как будто от них есть хоть какая-то польза в этом месте. В шахтах теперь прячут оружие и взрывчатку. Не знаю, как они туда попали и откуда взялись, но, если лагерь найдут, все это взлетит на воздух – и мы вместе с ним. Но сейчас лагерь живет, в нем есть природный источник воды, а вокруг – лес. Единственный вход – за деревьями в конце тропинки, по которой мы с мистрис Койл сюда пригромыхали. Она такая крутая и труднопроходимая, что любых чужаков будет слышно очень издалека. – И они непременно придут, – в первый же день сказала мне мистрис Койл. – Надо только быть готовыми к их визиту. – А почему они до сих пор не пришли? – конечно, спросила я. – Люди же должны знать, что тут старые копи. Она в ответ только подмигнула и тронула пальцем нос, сбоку. – Это еще что должно означать? – буркнула я.