У кровати в кресле сидела Коринн. – Тебе было бы полезно поспать еще. Но, боюсь, не получится. Я наклонилась вперед и сгибалась, сгибалась, пока не согнулась почти впополам. В груди было так тяжело, что меня прямо-таки тянуло к земле. – Знаю, – прошептала. – Знаю. А вот почему он упал – не знала. Оглушенный, почти без сознания, пена изо рта… Солдаты вздернули его на ноги и уволокли прочь. – Теперь они придут за мной, – сказала я, когда смогла, наконец, проглотить ком в горле. – Как только покончат с Тоддом. – Да, наверняка придут, – просто сказала Коринн, глядя на свои руки, на белесые мозоли на концах пальцев, на сероватую шелушащуюся кожу тыльной стороны: слишком много времени они проводили в горячей воде. Утро выдалось холодное, просто на удивление, зверски холодное. Даже при закрытом окне на меня накатывал озноб. Я охватила себя руками за бока. Его больше нет. Все. Увели. И я не знаю, что будет дальше. – Я выросла в деревне под названием Кентские ворота, – вдруг произнесла Коринн, не встречаясь со мной взглядом. – Она стояла на краю большого леса. Я подняла глаза. – Что? – Отец погиб в спачью войну, – продолжала она, – но мать выжила. Как только я смогла стоять на ногах, меня приставили к работе в саду: собирать яблоки, и гребешковую сосну, и ройзинфрут. Я таращилась на нее, гадая, с чего это она решила рассказать о себе именно сейчас. – А наградой за этот тяжелый труд мне был поход, каждый год, как соберут урожай, только я и мать – так далеко в лес, как мы только посмеем зайти. – Она посмотрела в окно, в рассветную мглу. – Здесь столько жизни, Виола. В каждом уголке каждого леса, реки, ручья, горы. Эта планета просто гудит жизнью. Она потрогала свои мозоли. – В последний такой поход мне было восемь. Целых три дня мы шли на юг – подарок мне за то, что я уже почти такая взрослая. Бог знает, сколько миль мы прошли… но мы были одни, только я и мама, и остальное не имело значения. Повисла долгая-долгая пауза. Я просто ждала, не прерывала. – Ее укусил красный полосатик, в пятку, когда она купала ноги в ручье, чтобы охладиться. – Коринн снова потерла ладони. – Яд красной змеи, смертельный, но медленный. – Ох, Коринн… – вполголоса выдохнула я. Она внезапно встала, словно сочла мое сочувствие грубостью, и подошла к окну. – Мама умирала семнадцать часов. – Она по-прежнему не желала встречаться со мной глазами. – Ужасных и мучительных часов. Когда она ослепла, она вцепилась мне в руку и умоляла спасти ее. Снова и снова просила спасти ей жизнь. Я молчала. – Сейчас мы знаем – целители в какой-то момент это открыли, – что я реально могла спасти ее, догадайся я только сделать отвар из корня зантуса. – Она скрестила руки на груди. – Который рос везде вокруг нас. Можно сказать, в изобилии. РЕВ Нового Прентисстауна только начинал просыпаться – подымался вместе с солнцем. От горизонта били лучи света. Мы все так же молчали. – Мне очень жаль, Коринн, – наконец сказала я, – но зачем… – Все мы здесь – чьи-то дочери, – тихо проговорила она. – Каждый солдат – чей-то сын. На свете есть одно-единственное преступление – забирать жизнь. Только одно. – И поэтому ты не сражаешься. Коринн резко развернулась ко мне. – Жить – значит сражаться, – отрезала она. – Сохранять жизнь – значит бороться за всё, чего сто́ит этот человек. – Она свирепо втянула воздух. – А теперь и она, со всеми ее бомбами. Я сражаюсь с ними каждый раз, как обрабатываю подбитый глаз женщины, когда удаляю шрапнель из ран жертвы взрыва. Ее голос взлетел было, но она с усилием посадила его обратно. – Вот моя война. На этой войне я сражаюсь. Она вернулась к креслу и вытащила из-под него узел. – А потому надевай-ка вот это. Времени спорить или даже хотя бы спросить, какой у нас план, она мне не дала. Забрала у меня ученический халат и мою собственную стираную-перестираную одежку и заставила надеть почти что тряпки: блузу с длинными рукавами, длинную юбку, платок на голову, который совершенно спрятал волосы. – Коринн… – начала я, завязывая его. – Умолкни и поторопись. Когда я оделась, меня повели по длинному коридору, который выходил на речной берег рядом с домом. У двери на улицу стояла тяжеленная холщовая сумка с бинтами и лекарствами. Сумку протянули мне со словами: – Жди звука. Поймешь, когда услышишь. – Коринн… – Шансов у тебя мало, это ты должна знать. – На сей раз мне все-таки посмотрели в глаза. – Но если сумеешь добраться туда, где они прячутся, ты воспользуешься всем этим как целитель, поняла? Оно в тебе есть, знаешь ты о том или нет. Я тяжело и нервно задышала, но ответила ей таким же прямым взглядом. – Да, мистрис. – Мистрис – это правильно, – кивнула она. Через окошко в двери виднелся один-единственный скучающий солдат на углу: он ковырял в носу. – А теперь, будь добра, врежь мне. – Чего? – Врежь мне, – повторила Коринн. – Мне необходим хотя бы подбитый нос. Или рассеченная губа. – Коринн… – Скорее, а не то на улице будет слишком много солдат. – Да не буду я тебя бить! Она с такой яростью схватила меня за плечо, что я невольно отшатнулась. – Если президент пришлет за тобой, думаешь, ты сюда вернешься? Он уже пытался выудить из тебя правду сначала расспросами, а потом ловушкой, расставленной для твоего друга. Ты правда думаешь, что терпения у такого человека хватит надолго? – Но Коринн… – Рано или поздно он перейдет к пыткам, – сказала она. – А если ты откажешься сотрудничать, убьет тебя. – Но я же не знаю… – А ему плевать, чего ты не знаешь! – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Если я могу предотвратить чью-то смерть, я это сделаю – даже если человек меня настолько бесит. – Ты делаешь мне больно, – сообщила я, когда ее пальцы впились мне в плечо. – Отлично. Разозлись достаточно, чтобы мне врезать. – Но почему… – Просто сделай это! – рявкнула она. Я вдохнула поглубже… потом еще разок, потом размахнулась и ударила ее по лицу. Со всей силы. Я подождала у окошка в двери, наблюдая за солдатом. Шаги Коринн уже затихли: она убежала в приемный покой. Я подождала еще. Солдат был из тех – уже очень многих, – кому перестали давать лекарство: в относительной тишине утра я слышала его мысли. Скука… деревня, где он жил, пока не пришла армия… армия, в которую его вынудили вступить. Девушка, которую он знал… она умерла. Потом издалека прилетел вопль Коринн – она кричала у парадного входа. Кричала, что ночью в дом проник Ответ, избил ее до потери пульса и похитил меня, прямо у них, солдат, под носом, но она видела, куда все потом побежали – вон туда, в направлении, противоположном тому, куда собиралась бежать я. Дурацкая история, наверняка не сработает. Как можно скрыться, когда повсюду понатыкана стража? Но я понимала, на что она рассчитывала. На легенду, которая уже подняла голову – легенду об Ответе. Как они умудряются закладывать бомбы так, чтобы никто не видел?