Я снова взялся за лопату. Спаклы в группе все таращились на меня. Я всю ночь глаз не сомкнул, у меня пальцы закоченели на холодном утреннем солнце, так што я не сдержался и гаркнул: – Всем работать, быстро! Они перещелкнулись друг с другом типа как парой слов и принялись снова копать землю. Руками. Все, кроме одного. Который смотрел еще секундой дольше. Я в ответ уставился на него, весь кипя; Шум забурлил, встал волной и пошел на него. Он молча это принял: пар изо рта, глаза так и подначивают: «Ну и што ты будешь делать?» Поднял руку, показал, кто он – будто я сам не знаю, – а потом начал снова копаться в холодной земле. Медленно-медленно. 1017, кто ж еще. Единственный, кто нас совсем не боялся. Я взял лопату и со всей силы вонзил в землю. – Наслаждаешься? – поинтересовался Дэйви. Я выставил в Шум кое-што максимально грубое. – Э, моя мать давно померла, – обрадовался он. – Как и твоя. – Он снова захохотал. – Интересно, в жизни она тоже языком трепать была горазда или только в ентой своей книжонке? Я задеревенел; Шум пошел краснотой. – Дэйви… – Потому как она там реально страницами… – Однажды, Дэйви… – В Шуме у меня была такая ярость, што я практически видел, как от него воздух идет волнами, как от летнего зноя. – Однажды, Дэйви, я… – Ты – што, дорогой мой мальчик? – В ворота верхом на Морпете въехал мэр. – Я ваш спор еще с дороги услышал. – Он обратил взгляд на Дэйви. – А спор – это не работа. – Так вон они работают, па. – Дэйви мотнул головой в сторону полей. Чистая правда. Мы со спаклами командами по десять-двадцать распределились по всей территории монастыря, разбирая низенькие внутренние стены по камню и снимая дерн. Другие сваливали выкопанную землю кучами на других, пока свободных полях. Наша группа располагалась ближе к воротам: мы уже частично выкопали котлован под фундамент первого дома. У меня была лопата. Спаклам полагалось грести руками. – Неплохо, – прокомментировал мэр. – Совсем неплохо. Шум Дэйви так обрадовался, што аж неудобно. Но никто на него даже не посмотрел. – А ты, Тодд? – Мэр повернулся ко мне. – Как твои утренние успехи? – Пожалуйста, не трогайте ее. – Пожалуйста, не трогайте ее, – передразнил Дэйви. – В последний раз, Тодд, – вздохнул мэр. – Я не собираюсь причинять ей вред. Я просто хочу с ней поговорить. На самом деле я прямо сейчас еду беседовать с ней. Сердце во мне подпрыгнуло. Шум тоже. – Ему это не по нраву, па, – вякнул Дэйви. – Цыц, – отрезал мэр. – Тодд, ты хотел бы что-нибудь мне рассказать? Что могло бы сделать этот визит быстрее и приятнее для нас всех? Я тяжело сглотнул. Мэр просто смотрел на меня, смотрел в мой Шум, и в голове сами собой образовались слова: ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ТРОГАЙТЕ ЕЕ – моим голосом и его голосом сразу, вместе – и они наступали, давили на то, што я реально думал, што знал, и это было совсем не похоже на ту пощечину, голос тыкался, шнырял везде, где я не хотел, пытался открыть запертые двери, переворачивал камни, светил фонарем туда, куда светить ни в жисть не полагалось, и все твердил, твердил: ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ТРОГАЙТЕ ЕЕ, и я уже сам хотел сказать (океан) и отпереть перед ним двери (тот океан) и сделать все, што он хочет, потому што он прав, прав во всем, и кто я такой, штобы ему противиться… – Она ничего не знает, – голос вышел дрожащий, почти без звука. Он поднял бровь. – Тебе, кажется, не по себе, Тодд. – Он дослал Морпета вперед (Подчинись). Дэйви угрюмо созерцал, как отец проявляет ко мне внимание, и я даже отсюда слышал, как он наливается ревностью. – Всякий раз, как мои страсти нуждаются в усмирении, Тодд, я люблю делать одну вещь. Мэр погрузил взгляд мне в глаза. Я есмь Круг и Круг есть я. Прямо в самом центре головы, словно червь в яблоке. – Это напоминает мне о том, кто я такой, – сказал мэр. – И о том, как я могу сам себя контролировать. – Што напоминает? – зашевелился Дэйви. Он этого не слышал. Я есмь Круг и Круг есть я. И снова… У меня внутри. – Што это значит? – Я чуть не задохнулся: оно так тяжело сидело в мозгу, што я почти не мог говорить. И тут мы услышали. Вой в воздухе, негромкое жужжание, но не Шум, а вроде как толстый фиолетовый шмель летит тебя жалить. – Что за… – начал Дэйви. Но мы уже все оборачивались, смотрели в дальний конец монастыря, выше, выше, поверх солдатских голов на стене. Жжжжжжжж… В небе што-то чертило дугу, высокую, крутую, из-за деревьев, што за стеной, волочило за собой дымный хвост, и жужжание становилось все громче, и дым густел в черноту… И мэр… тут он вытащил из кармана Виолин бинок и уставился в него, штобы получше рассмотреть… Я впился в него взглядом, в бинок, и Шум забурлил, наливаясь вопрошательными знаками, которые мэр все равно проигнорировал. Это Дэйви наверняка принес их с холмов вместе со всем остальным… Я сжал кулаки. – Что бы оно ни было, – поделился Дэйви, – оно, типа, сюда летит. И верно – та штука добралась до верхней точки дуги и теперь направлялась снова к земле. К монастырю, если точнее. Где все мы стояли. Жжжжжжж… – На вашем месте я бы убрался с дороги, – заметил мэр. – Это бомба. Дэйви с такой скоростью ринулся к воротам, што посеял по дороге кнут. Солдаты принялись сигать со стены вниз, наружу. Мэр прибрал поводья, но с места пока не тронулся, прикидывая, куда эта бомба должна упасть. – Трассирующая, – с явным интересом в голосе сообщил он. – Устарелая и практически бесполезная. Мы пользовались такими в спачьей войне. Жжжжжжж нарастало. Бомба падала, набирая скорость. – Мэр Прентисс? – Президент, – поправил он, все так же глядя в бинок, словно его там загипнотизировало. – Звук и дым – слишком откровенно для скрытного применения. – Мэр Прентисс! – От нервов мой Шум стал визгливее. – В городе были сплошные буш-бомбы, не понимаю, с какой стати… – БЕГИТЕ! – заорал я во всю глотку. Морпет чуть не вскинулся на дыбы, мэр удивленно воззрился на меня. Но я обращался не к ним. – БЕГИТЕ! Я ору, машу руками и лопатой на ближайших ко мне спаклов, тех, што на моем поле. На том, куда сейчас летит бомба. Жжжжжжжж…