Я постаралась убрать с лица всякое выражение вообще. – Никогда такого не видела. – Я снова сглотнула и прокляла себя за это. – А что это? Он опять устремил на меня долгий тяжелый взгляд и положил бумажку на стол. – Она выйдет с тобой на связь. – Он пристально изучал мое лицо (а я пыталась ничего не выдать). – Да, – продолжал он словно сам с собой. – И когда это произойдет, пожалуйста, передай ей одно сообщение. – Я не… – Скажи ей, что мы можем мгновенно остановить кровопролитие, положить всему этому конец, пока оно еще толком не началось. Прежде чем умрут еще люди и нам придется навеки отказаться от мира. Скажи ей это, Виола. Он так пристально на меня смотрел, что я почти невольно брякнула: – Ладно. Он не моргал, глаза были – черные дыры, от которых никак не оторваться. – А еще скажи ей, что если она все-таки хочет войны, она ее получит. – Пожалуйста… – взмолилась я. – Это всё, – сказал он и жестом показал мне вставать и двигать в сторону двери. – Отправляйся в свой дом исцеления и позаботься о тех, о ком сможешь. – Но… Он распахнул передо мной дверь. – Повешения сегодня не будет. Нам придется отменить некоторые гражданские мероприятия в свете последних террористических акций. – Террористических?.. – И, боюсь, я буду слишком занят, разгребая беспорядок, который устроила твоя начальница, чтобы устраивать сегодня обещанные ужины. Я открыла рот, но из него так ничего и не вырвалось. Он закрыл дверь. Пока я, шатаясь, выходила на улицу, голова у меня шла кругом. Тодд где-то здесь, рядом, а у меня в голове только одно: нет, я его сегодня не увижу и не смогу ничего рассказать о последних событиях, как-то объясниться… ничего не смогу. И во всем этом виновата она. Она. Не хочу говорить это, но виновата и правда она. Даже если мистрис Койл и верила, что у нее есть на все разумные причины, вина все равно лежит на ней. За то, что я не увижу сегодня Тодда. Что война грядет. Что… Но тут я снова оказалась на месте взрыва. Четыре тела лежали на мостовой, накрытые белыми простынями, из-под которых все равно были видны натекшие лужи крови. Ближе всего, но все равно за кордоном солдат, охранявших локацию, была простыня, под которой… …под которой был случайно спасший меня солдат. Я даже не знала, как его зовут. А потом он вдруг раз! – и мертв. Если бы она просто подождала… посмотрела, чего мэр от нее хочет… Политика умиротворения, вспомнила я. Очень скользкая дорога. Но здесь, на улице, лежали тела… И Мэдди погибла… И мальчик-солдат меня спас… И Коринн ударили по лицу за то, что она помогала… (ох, Тодд, где же ты?) (что же мне делать? что правильно, что неправильно?) – А ну, двигай отсюда, – гавкнул солдат так, что я подскочила. Я заторопилась прочь и оглянуться не успела, как уже бежала сломя голову. Едва дыша, я ворвалась в практически пустой дом исцеления и захлопнула за собой дверь. На дороге стало еще больше солдат, еще больше патрулей, больше стрелков с ружьями на крышах, и все они провожали меня внимательными взглядами, а один даже грубо присвистнул вслед. Теперь до коммуникационной башни уже не добраться. Больше нет. И это она у меня тоже отняла. Пока я переводила дух, меня вдруг огорошило: я же тут теперь единственная… типа, вроде целителя. Многие пациентки уже достаточно выздоровели, чтобы отправиться вслед за мистрис Койл… куда бы она там ни отправилась, – и, возможно, даже закладывали вместе с ней бомбы… Но в доме все равно оставалось еще десятка два человек, и каждый день приходили новые. А я – худший целитель, какого только видывал Новый Прентисстаун. – Помогите, – прошептала я себе под нос. – А куда все подевались? – спросила миссис Фокс, только я открыла дверь к ней в палату. – Еду не приносили, лекарства тоже… – Простите. – Я вытащила судно. – Постараюсь вас покормить как можно скорее. – Бог ты мой, милая! – Она сделала большие глаза. Это я повернулась к ней задом. Я проследила, куда она смотрит: во всю спину моего белого халата был грязный кровавый потек – кровь того юного солдата, от воротника до самого подола. – С тобой все в порядке? – неуверенно спросила она. Я еще раз посмотрела на кровь, но сказать смогла только одно: – Я вам принесу поесть. Следующие несколько часов слились в сплошное мутное пятно. Весь вспомогательный персонал ушел. Я готовила еду для оставшихся пациенток, кормила, расспрашивала, какие лекарства они принимали, когда и по сколько, и хотя все продолжали расспрашивать, что случилось, моя физиономия, видимо, выглядела достаточно красноречиво… в общем, они старались мне помогать, чем могли. Где-то уже сильно за полночь я шла по коридору с подносом грязных тарелок и увидела Коринн – она только-только переступила порог и держалась рукой за стену, чтобы не упасть. Я грохнула поднос на пол и ринулась к ней. Она выставила вторую руку вперед – вовремя! – и поморщилась. Тут только я увидела, как напухло у нее вокруг глаз… И раздутую губу. И как прямо она держится… слишком прямо, словно ей больно – реально больно. – Коринн… – только и сказала я. – Просто помоги мне дойти до комнаты, – с трудом выдавила она. Я взяла ее за руку. Что-то пряталось в ладони… и теперь проскользнуло в мою. Коринн поднесла палец к губам, заглушив уже рвавшиеся из меня расспросы. – Девочка, – едва слышно прошептала она. – Сидела в кустах у дороги. – Она яростно потрясла головой. – Ведь совсем еще девчонка! Я не стала смотреть, что там. Довела Коринн до комнаты и сразу же помчалась за пластырями для лица и компрессами для ребер. И только очутившись одна в кладовой, я разжала ладонь. Записка, сложенная, снаружи буква «В». Внутри пара строк, не говорящих почти ни о чем. Девочка моя, пришла пора выбирать. И один-единственный вопрос. Можем ли мы рассчитывать на тебя? Я подняла глаза и с трудом проглотила слюну. Можем ли мы рассчитывать на тебя? Я сложила бумажку, сунула в карман, набрала пластырей и компрессов и отправилась помогать Коринн…