Он ничего больше не сказал и только дал Бурелому шенкелей. Даже несмотря на то што рванули вчера только один-единственный дом, весь город сегодня смотрелся как-то по-другому. Патрули стали многолюднее и чаще; куда ни кинь взгляд, солдаты маршировали по дорогам и переулкам, да так быстро, што выходило почти бегом. На крышах тоже торчали солдаты, то там, то сям, с ружьями наготове – и следили, следили, следили. Все попадавшиеся по дороге мужчины не военного звания перебегали с места на место как можно скорее, с дороги убирались, глаз не подымали. Женщин этим утром на улицах не было. Ни одной. (и ее тоже) (но што такое она с ним делала?) (она ему врала?) (а он… он ей верил?) (и не связана ли она как-то со взрывом?) – Кто как-то связана со взрывом? – встрял Дэйви. – Захлопни пасть. – А ты заставь меня, – отрезал он, но как-то без души. Мы проехали мимо группы солдат, куда-то ведущих побитого с виду мужчину: руки у него были связаны. Я прижал перевязь с рукой поплотнее к боку и проехал мимо. Когда мы миновали холм с металлической башней, солнце уже стояло высоко в небе. Кони огибали последний поворот перед монастырем… в конце концов, придется туда приехать. – Што произошло после того, как я ускакал? – Мы их победили, – сказал Дэйви, морщась от поднимающейся по ноге боли (я видел ее у него в Шуме). – Славно так дали сдачи, по полной. Што-то село на гриву Ангаррад. Я смахнул, но тут што-то приземлилось мне на руку. Я поднял голову. – Какого черта? – выразился Дэйви. С неба на нас падал снег. Я только один раз в жизни видел снег – совсем давно, когда был еще слишком мал, штобы понять: такое вряд ли случится когда-нибудь снова. Белые хлопья падали на дорогу сквозь древесные кроны, садились на волосы, на одежду. Тихо, безмолвно… странно, как все вокруг тоже вдруг стихло, словно пыталось рассказать нам секрет… жуткий-прежуткий секрет. Но солнце-то по-прежнему светило. И это был не снег… – Пепел. – Дэйви сплюнул, когда очередная снежинка села почти ему в рот. – Они жгут тела. Они и правда жгли тела. По верху стены все так же стояли стрелки, а внизу оставшиеся в живых спаклы собирали в кучи тела тех, кто в живых не остался. Костер был огромен, выше самого высокого живого спакла, а тела к нему все несли и несли – и головы у носильщиков висели вниз и рты были закрыты. Вон тело закинули на самый верх костра. Оно плохо легло и свалилось с другого бока, покатилось по другим телам, через огонь, вниз, пока не упокоилось в грязи – лицом вверх, дыры в груди, кровь запеклась на ранах… (спакл с мертвыми глазами, лицом вверх, в лесном лагере…) (спакл с ножом в груди…) Я тяжело задышал и отвернулся. Живые спаклы так до сих пор и ходили без Шума, если не считать редкого щелканья. Никакого плача, ни гнева – ничего вообще; никакой реакции на то, што им приходилось делать. Словно им кто языки вырезал. Айвен ждал нас с ружьем на локте. Сам тихий, и физиономия совсем не счастливая. – Вам велено продолжать нумерацию. – Он пнул к нам мешок с плашками и инструментами. – Хотя работы за это время точно убавилось. – Сколько у нас осталось? – с ухмылкой осведомился Дэйви. – Триста – триста пятьдесят. – Айвен досадливо пожал плечами. – Точно не знаю. У меня снова тошнотно повернулось в желудке, но ухмылка Дэйви только расплылась еще ширше. – Ну, круто, че. Будем по-горячему. – Еще мне велено выдать тебе это. – Айвен протянул мне ружье. – Ты даешь ему оружие? – воскликнул Дэйви; Шум его сделал свечку. – Президентский приказ, – отрезал Айвен и ружья не убрал. – Когда будешь уходить, сдашь его ночной страже. Это исключительно для защиты, пока ты здесь. – Он нахмурился и посмотрел на меня. – Президент сказал тебе сказать, что он знает, что ты сделаешь все по-правильному. Я таращился на ружье, но не брал. – Я, еть, в это не верю, – пробормотал Дэйви, тряся головой. Как пользоваться ружьем, я знал. Бен и Киллиан позаботились, штобы я умел нормально охотиться и стрелял только при крайней необходимости. Ну, и голову себе ненароком не отстрелил. По-правильному, значит… Я поднял голову. Большинство спаклов рассеялись по дальним полям, как можно дальше от входа. Несколько их все еще таскали ломаные и рваные тела на костер, горевший поблизости. Те, которые могли меня оттудова видеть, внимательно на меня смотрели. Смотрели, как я смотрю на ружье. И мыслей их я не слышал. Кто их знает, што они там замышляли? Я взял ружье. Это ничего не значит. Я не стану им пользоваться. Я его просто возьму. Айвен развернулся и зашагал обратно к воротам, на выход, и тут-то я и заметил… Тихое жужжание, почти неслышное, но очевидное. И нарастающее. Неудивительно, што он такой удрученный… Мэр и у него забрал лекарство. Остаток утра мы гребли фураж, наполняли корыта, заряжали известью нужники: я – в одну руку, Дэйви – в одну ногу – и тратили на это даже больше времени, чем извиняла инвалидность… потомуш каким бы он ни был бахвалом, Дэйви явно не больше моего хотел снова вернуться к нумерации. Может, у нас и были у обоих ружья, но лезть наново к врагу, который тебя только што чуть не убил, – для этого нужно… гм… еще дойти. За утром последовал день. Вместо того штобы сожрать оба наших обеда в одно рыло, Дэйви впервые кинул сэндвич мне. Попал прямо посередь груди. Мы ели и смотрели, как спаклы на нас смотрят, как горит куча тел… смотрели на эти одиннадцать с половиной сотен существ, оставшихся после стычки, которой не должно не должно не должно было быть. Они все жались по краям открытых полей и вдоль монастырской стенки – как можно дальше от нас и от горящей кучи. – Тела надо бы в болото, – сказал я, отправляя сэндвич в рот одной, уже донельзя усталой рукой. – Там им самое место. Бросаешь их в воду и… – И огня с них хватит, – буркнул Дэйви, облокотясь на мешок с нумеровальным инструментом. – Да, но… – Здесь нет болот, ссанина. – Он нахмурился. – И вообще, чего ты все воешь о них? Никакая твоя богоугодная доброта не помешала им оторвать тебе руку – еще бы немного, и оторвали. Он был, конечно, прав, но я ничего ему на это не ответил. Сидел, смотрел на спаклов, чувствовал ружье на спине. Его ведь можно оттудова снять. Пристрелить Дэйви. Сбежать отсюда. – Ты и до ворот добежать не успеешь, – проворчал на это Дэйви, уставясь в свой сэндвич. – А твоя драгоценная девка и подавно. На это я тоже промолчал. Доел сэндвич. Провиант мы уже дотаскали, корыта – наполнили, сортиры – засыпали. Дел больше не осталось, окромя тех, што реально нужно было делать. Дэйви потянулся, выпрямился, полез в мешок.