– Чертовы колоды. – Он подержал затяг пару секунд до заклепки: хотел посмотреть, сколько спакл будет шипеть. Потом еще пару секунд подержал. И еще. – Как тебе такое, по нраву? – крикнул он в спину спакла, пока тот плелся от нас подальше, и оглядывался, и смотрел, смотрел… Следующий в очереди был номер 0038. Высокий такой, вероятно, мужчина, тощий от природы, и еще схуднувший, потомуш даже дураку понятно, што нашего ежедневного фуража для полутора тысяч спаклов никак не достаточно. – На шею ему надевай, – бросил Дэйви. – Што? – У меня даже глаза на лоб полезли. – Нет! – Надевай ему эту дрянь на его етьскую шею! – Я не… Он внезапно сделал выпад, оглоушил меня закруткой по черепу и вырвал из рук кипу полосок. Меня даже на колено швырнуло… Схватился за голову, несколько секунд глаза от боли поднять не мог. А когда поднял, было уже, ясное дело, поздно. Дэйви швырнул спакла на колени. Полоска с номером 0038 уже была закручена у того на шее, и он, Дэйви, закручивал ее еще туже. Солдаты на стене хохотали, спакл хватал ртом воздух, цепляясь за ошейник пальцами. По всей окружности шеи текла кровь. – Прекрати! – Я попытался встать на ноги, но… Дэйви замкнул ошейник. Спакл рухнул в траву, задыхаясь, хрипя; голова его начала наливаться жестоким розовым цветом. А Дэйви просто стоял над ним – стоял не шевелясь и глядя, как наступает смерть. Инструменты лежали на траве. Я кинулся к ним, схватил кусачки, обратно, к 0038… Дэйви попытался меня остановить, но я замахнулся на него инструментом, и он отскочил. Я упал на колени, попробовал подцепить чертову металлическую ленту, но ее слишком туго затянули, а спакл так бился от удушья, што мне, наконец, пришлось прижать его к земле кулаком. Ошейник я сорвал. Он отлетел, весь в ошметках кожи и крови. Спакл с таким страшным звуком втянул воздух, што у меня чуть уши не отвалились. Меня прямо отбросило от него – прямо так, с кусачками в руке. И вот тогда-то, пока я смотрел, как спакл сражается с воздухом, пытается снова начать дышать и, кажется, не может… пока Дэйви нависал над нами с тисками… я вдруг понял, какая волна тиканья и щелчков идет сейчас по толпе… и именно тогда – изо всех моментов, всех причин, всех возможностей именно в эту – вот именно тогда они и решили напасть. Первый удар мазнул мне слегка по макушке. Спаклы, они тонкие, легкие, так што силы в ударе было немного. Зато их пятнадцать сотен. И все пятнадцать пришли валом, так густо, што тебя словно под воду затянуло… Кулаки, тумаки, ногти царапают по лицу, по загривку, и меня уже сшибли на землю и навалились всем миром сверху хватаясь за руки за ноги за одежду за волосы и я орал и визжал и кто-то уже выдернул у меня инструмент из пальцев и заехал со всей дури в локоть и больно было так што в глазах потемнело… А единственная мысль, единственная идиотская мысль в голове была… На меня-то они за што накинулись? Я же пытался спасти 0038… (но они же знают они знают…) (они в курсе што я убийца…) Дэйви што-то крикнул, со стены затрещали выстрелы. Еще тумаки, царапины, но и выстрелы тоже, и спаклы посыпались в стороны, хотя я это больше слышал, чем видел, потому што от локтя было дико больно. На меня все еще наседал один, драл мне шею сзади, потому што я валялся мордой в траву, но как-то сумел перевернуться, и хотя ружья все так же палили, и в воздухе стоял крепкий дух кордита, и спаклы бежали… бежали, этот так и сидел на мне, царапался, лупил руками… Тут до меня дошло, што это 0001, самая первая в очереди, первая, кого я коснулся, а потом што-то шлепнуло, она крутанулась и упала рядом со мной в траву. Мертвая. Дэйви снова стоял над нами: в руке пистолет, дуло курится. Нос и губа в крови, тоже весь исцарапанный не хуже моего и как-то весь кренится набок. Но улыбается. – Я те жизнь спас, видал? Пальба так и продолжалась. Спаклы бежали, но бежать-то было некуда. И они падали. Падали. Падали. Я посмотрел на локоть. – У меня, кажется, рука сломана. – У меня, кажется, нога сломана, – парировал Дэйви. – Давай, двигай живо к па, скажи ему, што случилось. Скажешь, што я жизнь тебе спас. На меня он не смотрел – целился, стрелял, вес держал кособоко. – Дэйви… – Пошел! – Он был весь – жуткая, мрачная радость. – У меня тут работку закончить надо. Выстрел. Спакл упал. Они падали повсюду. Я сделал шаг в сторону ворот. И еще один шаг. И потом побежал. У меня руку дергало буквально на каждом шагу, но Ангаррад сказала мальчик-жеребенок и ткнулась мне в лицо влажным носом. Она даже колени подогнула, штобы я смог мешком плюхнуться в седло. Встала, затрусила мерно по дороге, дожидаясь, пока я усядусь как следует, и только тогда припустила самым стремительным галопом, какой я только у нее видел. Я лежал, одной рукой вцепившись ей в гриву, другую свернув под собой, и пытался не стошнить от боли прямо на ходу. Время от времени я подымал голову и видел женщин: они провожали нас глазами из окон, безмолвные и далекие. Мужчины тоже провожали, вблизи, глядели на мое лицо, все в крови и избитое. Кого они, интересно, видят?.. Такого же, как они? Или врага? Кто я такой, по-ихнему? Я закрыл глаза, но чуть не вылетел из седла и поскорее снова их открыл. Ангаррад подлетела к собору сбоку, высекая копытами искры из мостовой, обогнула угол, нацелилась на лестницу. На площади армия выделывала маневры. У большинства так и не было Шума, но от топота всех этих ног и так воздух в трубку сворачивало. Я поморщился на это вот все, кое-как поднял голову, посмотрел туда, куда мы, собственно, и неслись – на соборные двери… И мой Шум выдал такой взрыв, што Ангаррад встала как вкопанная, скребя по брусчатке, роняя пену с боков – очень уж быстро мы с ней доскакали. Но я этого не заметил… Потомуш у меня сердце тоже встало, вот прямо прекратило биться… потомуш там была она. Впереди, у меня перед глазами, поднималась по ступеням собора… Она. И сердце подскочило… чуть из груди не выпрыгнуло… дальше забилось, и Шум уже был готов кричать ее имя, и боль вся куда-то ушла… Потомуш она жива… Жива она! Но тут я увидел… Как она идет вверх по ступеням… А там стоит мэр Прентисс…