А Тодда так и нет. Что же мне делать? (что же мне делать?) – Ты сделаешь это, Виола? Ну, по крайней мере, подумала я, это информация, которой так хотела мистрис Койл. Я проглотила слюну. – Я попробую? Он заулыбался. – Великолепно! – и ласково тронул меня за плечо. – Беги же скорее домой. Ты нужна им на погребальной службе. Я кивнула. Шагнула прочь от него, на соборные ступени. РЕВ обрушился на меня, как удар, вместе с солнцем. Я встала как вкопанная и попыталась снова глотнуть воздуха – кажется, его весь из меня вышибло. – Виола! – Он продолжал смотреть на меня с лестницы своего дома, собора. – Почему бы тебе не поужинать со мной тут? Завтра вечером? Он даже ухмыльнулся при виде моих усилий спрятать то, как мне этого не хочется. – Тодд, разумеется, тоже будет. Я вытаращила глаза. Из груди снова пошла волна, добросила слезы до глаз, захватила врасплох – так что я даже икнула. – Правда? – Правда, – сказал он. – Нет, честно? – Честно. И он распахнул мне объятия. 11 Спас тебе жизнь [Тодд] – Нам надо их перенумеровать. – Дэйви достал из монастырского склада-сарая тяжелый холщовый мешок и громко брякнул его наземь. – Это наша новая работа. Было первое утро после того, как мэр изволил запоздало поздравить меня с днем рождения. После того как я поклялся найти ее. Ничего покамест не изменилось. – Перенумеровать? – Я посмотрел на спаклов, по-прежнему таращившихся на нас в бессмысленном молчании, хотя лекарство, по идее, должно было уже выветриться. – С чего это? – Ты ваще никогда не слушаешь па? – Дэйви начал вынимать из мешка инструменты. – Всяк должен знать свое место. И потом, надо же как-то следить за скотиной. – Они тебе не скотина, Дэйви, – сказал я даже не слишком зло: мы с ним уже пару раз ругались на эту тему. – Они просто инопланетяне. – Да мне похрен, свиная ссанина. – Он вытащил закручиватель и поставил на траву, потом снова полез внутрь. – На-ка, держи. Он протянул мне горсть металлических полосок, соединенных вместе в более длинную конструкцию. Я машинально взял. И только потом понял, што держу. – Нет, – сказал я. – Мы не станем. – Да, – сказал он. – Еще как станем. В Прентисстауне мы так клеймили овец. Берешь вот эту штуку, што сейчас была в руках у Дэйви, оборачиваешь полоску вокруг овечьей ноги, туго закручиваешь концы инструментом – слишком туго. Настолько туго, штобы полоска врезалась в кожу и началось вошпаление. Металл у них покрыт специальным средством, штобы инфекшия не развилась, а дальше больная кожа вокруг полоски вылечивается и срастается с нею, и замещает этот кусок кожи самой чертовой полоской. Я в ужасе посмотрел на спаклов. Спаклы посмотрели на нас. Гадость в том, што если этот браслет потом снять, под ним уже ничего не вылечится. Овца кровью истечет, если так сделать, до смерти истечет. Надеваешь его, и все, так и будет ходить до конца своих дней. Навсегда это, насовсем, без вариантов. – Стало быть, всего-то и надо, што видеть в них овец. – Дэйви выпрямился с ключом в руках и окинул хозяйским взглядом спаклов. – А ну, в очередь! – Одно поле зараз, – проорал, показывая на спаклов закручивателем в одной руке и пистолетом в другой; солдаты на стене стояли, нацелив ружья на стадо. – Как только получите номер, стойте на своем поле и не уходите с него, усекли? И они, кажется, усекли. В том-то и дело. Они усекли куда больше, чем овцы на их месте. Я уставился на горсть металлических полосок у себя в руке. – Дэйви, так не… – Давай шевелись, ссанина, – нетерпеливо отрезал он. – Нам за сегодня аж две сотни окучить надо. Я сглотнул. Первый спакл в очереди тоже смотрел на эти чертовы полоски. Кажется, это была женщина – иногда их можно отличить по цвету лишайников, которые они себе выращивают заместо одежек. Да и низковата она была по спачьим меркам. С меня ростом, а то и меньше. Я думал. Думал. Ведь ежели я не стану… не буду этого делать, они возьмут кого-то еще, и ему будет наплевать, больно спаклам или нет. Пусть уж лучше я – я хотя бы смогу сделать правильно. Лучше, чем вот этот вот Дэйви сам, без меня. Так? (так?) – Давай уже, оборачивай эту етьскую штуку вокруг руки, а не то мы тут все етьское утро проваландаемся, – это Дэйви, конечно. Я жестом велел ей протянуть руку. Она протянула, глядя мне в глаза, не мигая. Опять пришлось слюну проглотить. Взял упаковку полосок, развернул, вытащил одну – с номером 0001. Она все смотрела. Все не мигала. Я взял ее за руку. Она была теплая – теплая на ощупь; а ведь с виду такие белые и холодные… Завернул полоску вокруг запястья. Под пальцами бился пульс. Она смотрела мне в глаза. – Прости, – прошептал я. К нам подошел Дэйви, заправил оба конца полоски в закрутку и так свирепо и резко крутанул, што спакл зашипел от боли. А потом Дэйви сжал тиски, заклепав металл на руке. Сделал ее на веки и веки номером 0001. Из-под браслета потекла кровь. Кровь у номера 0001 была красная. (и я это уже знал) Держась за запястье другой рукой, номер 0001 попятилась от нас прочь: все еще таращась, все еще не моргая, как безмолвное проклятие. Никто из них драться не пытался. Просто стояли в очереди и глядели, глядели, глядели. Время от времени перещелкивались, но все равно никакого Шума, никакого сопротивления, никакой борьбы. Отчего Дэйви становился только злее.