– Информация – это сила, – повторила она. Я сидела в кровати, опираясь на подушку. Быть пациенткой мне уже порядком осточертело. – Можно я вас кое о чем спрошу? Она встала, одернула халат. – Разумеется. – Почему вы мне доверяете? – Я помню твое лицо, когда он вошел в комнату, – прямо и без колебаний сказала мистрис Койл. – Ты выглядела так, словно увидела своего злейшего врага. Она застегнула халат до самого подбородка. Я не отрывала от нее взгляда. – Если бы я только могла найти Тодда или добраться до той коммуникационной башни… – И немедленно попасться в лапы армии? – Она не нахмурилась, просто посмотрела светло и холодно. – И лишить нас нашего единственного преимущества? Нет, моя девочка, – она открыла дверь, – пусть президент сам придет к нам, и тогда мы сумеем извлечь пользу из того, что от него узнаем. – Кто это мы? – бросила я ей в спину, но она уже вышла. – …и последнее, что я реально помню, это как он поднимает меня и несет вниз по длинному-длинному склону. И твердит, что я не умру, что он меня спасет. – Ух ты! – тихонько выдохнула Мэдди. Колечки волос выбились у нее из-под чепца – это мы с ней ходили туда-сюда по коридорам (туда по одному, сюда – по другому), чтобы укрепить мои силы. – И он тебя действительно спас. – Но зато он не может убивать, – продолжала я, – совсем. Даже чтобы сохранить себе жизнь. Вот из-за этого они так хотят его себе. Он не такой, как они. Однажды он убил спакла, и ты бы видела, как после этого страдал. И вот теперь он у них… Мне пришлось остановиться, долго моргать и смотреть в пол. – Мне надо выбраться отсюда! – Я скрипнула зубами. – Я не шпионка. Мне просто нужно его найти и добраться до той башни и предупредить их. Наверное, они смогут послать помощь. У них есть еще корабли-разведчики, которые могли бы быстро долететь сюда. И оружие… Мэдди напряглась, как всегда, когда я начинала так говорить. – Нас еще даже не выпускают наружу. – Нельзя просто брать и принимать все, что люди тебе говорят, Мэдди. Особенно если они на плохой стороне. – А еще нельзя пойти и подраться в одиночку с целой армией. – Она развернула меня обратно и улыбнулась. – Даже если ты – великая и отважная Виола Ид. – Я это уже делала раньше, – возразила я. – С ним – делала. – Ви… – Она понизила голос. – Я потеряла родителей, – хрипло сказала я. – И я никак не смогу вернуть их назад. А теперь я потеряла и его. И шанс вернуть его есть, и даже если это всего лишь шанс… – Мистрис Койл этого не допустит, – сказала Мэдди, но что-то в ее голосе заставило меня поднять глаза. – Но? – продолжила фразу я. Мэдди промолчала – просто довела меня до коридорного окна, выходившего на дорогу. Мимо под ярким солнцем шли солдаты – в одну сторону; телега, полная пыльно-пурпурного зерна, ехала в другую. Шум от города маршировал так уверенно, будто сам был армией. Сначала он был не похож ни на какой другой слышанный раньше Шум – странный, жужжащий, скрежещущий звук, словно металл визжал о металл. Но вот он стал громче, будто тысяча человек орала одновременно. По сути так оно и было. Шум слишком громкий и беспорядочный, чтобы разобрать в нем отдельных людей. И тем более – чтобы выловить одного-единственного мальчика. – Возможно, все не так плохо, как мы тут себе думаем. – Мэдди говорила медленно, взвешивая слова, будто пробовала каждое на вкус. – Я хочу сказать, город-то выглядит вполне мирно. Громко, да, но мужчины, привозившие еду, говорят: магазины вот-вот снова откроются. Наверняка твой Тодд где-то там уже работает… делает какое-то дело, живой и здоровый, и ждет не дождется увидеть тебя. Кто ее знает, почему она так говорила. То ли сама в это верила, то ли хотела заставить меня поверить. Я вытерла нос рукавом. – Может, это и правда. Она наградила меня долгим взглядом: как пить дать, что-то думала, но вслух не говорила, – а потом повернулась обратно к стеклу. – Ты только послушай, как они рычат. Кроме мистрис Койл тут было еще три целительницы. Мистрис Ваггонер – коротенькая, круглая, как пуховка, женщина в морщинках и с усами. Мистрис Надари, которая занималась онкологией, – я ее видела только раз: она закрывала за собой дверь. И мистрис Лоусон – вообще-то она лечила детей в другом доме, но оказалась в ловушке в нашем: она пришла посоветоваться с мистрис Койл, но тут город сдался, и она застряла и с тех пор страшно беспокоилась за детишек, которых бросила без присмотра. Ну и еще ученицы, с десяток, не считая Мэдди и Коринн. Эти, кажется, были главные во всем доме, так как работали непосредственно с мистрис Койл, а может, и во всем Убежище. Остальных я видела редко, только когда они поспешали за одной из целительниц: стетоскопы подпрыгивают на груди, халаты хлопают – явно ищут, чего бы еще такого поделать? Потому что делать было особо нечего. Дни шли, город постепенно привыкал к тому, что творилось за дверьми, – что бы там у них ни творилось. Большинство пациентов уже выздоравливало, а новые к нам больше не поступали. Всех пациентов мужского пола в первую же ночь отсюда вывезли, объяснила Мэдди, даже тех, кого нельзя было перемещать, а женщины, казалось, болеть перестали, хотя ни нашествие, ни сдача города, по идее, не должны были этому помешать. Мистрис Койл все это изрядно беспокоило. – Если она не может лечить, то кто она тогда вообще такая? – Коринн как-то слишком сильно затянула резиновый жгут вокруг моей руки. – Она раньше заправляла всеми домами исцеления, не одним только этим. Все ее знали, все уважали. Она даже какое-то время была председателем городского совета. – Она управляла городом? – удивилась я. – Много лет назад. Осела на одном месте, можно сказать. – Мэдди всадила мне в руку иголку – конечно, сильнее, чем требовалось. – Она всегда говорит, что когда ты большой начальник, люди, которые тебя раньше любили, с каждым днем ненавидят все больше. – Тут она со значением посмотрела мне в глаза. – И я тоже так думаю. – Так что случилось-то? – спросила я. – Почему она больше не председатель? – Сделала одну ошибку, – чопорно ответствовала Коринн. – И люди, которым она не нравилась, этим воспользовались. – Какую ошибку? Ее постоянно нахмуренный лоб сделался еще более хмурым. – Спасла одну жизнь. – Она так сдернула резинку с руки, что на коже остался след. Прошел еще день, потом еще и еще – ничего не изменилось. Нас так никуда и не выпускали. Еду приносили. Мэр не появлялся. Его люди проверяли, как я там, но обещанный разговор так и не состоялся. Он просто оставил меня в покое. Пока что. Интересно, почему? Ну, как бы там ни было, все только о нем и говорили. – Знаете, что еще он сделал? – сказала за ужином мистрис Койл (за моим первым ужином, когда мне разрешили встать с постели и прийти в столовую). – У него уже не просто штаб-квартира в соборе – он там себе дом устроил. Женщины вокруг неодобрительно зацокали языками. Мистрис Ваггонер даже тарелку оттолкнула. – Не иначе как Богом себя возомнил, – припечатала она. – Однако город он жечь не стал, – заметила я с другого конца стола. Мэдди с Коринн разом подняли глаза от тарелок – очень большие глаза. – Мы все думали, что сожжет. Но он не стал, – закончила я как ни в чем не бывало. Мистрис Ваггонер и мистрис Лоусон со значением посмотрели на мистрис Койл. – Ты еще очень молода, Виола, – сказала та. – И не стоит задирать тех, кто старше тебя. – Я вовсе не это имела в виду, – удивленно поморгала я. – Только хотела сказать, что мы не этого от него ожидали. – Мистрис Койл отправила в рот еще одну ложку, не сводя с меня пристального взгляда. – Он поубивал всех женщин у себя в городе, потому что не слышал их. Потому что не мог знать их так, как знали мужчин до лекарства. Две другие мистрис согласно кивнули. Я уже открыла рот, чтобы разглагольствовать дальше, но мистрис Койл меня опередила. – Но правда также и то, девочка моя, – сказала она, – что все пережитое нами с самого дня приземления на эту планету, – и никем не жданный Шум, и хаос, что последовал за этим открытием, – остается неведомо твоим друзьям там, наверху. Все, что произошло с нами, теперь должно будет случиться и с ними. Я не ответила, я просто смотрела на нее. – И кто, по-твоему, должен отвечать за этот процесс? Он? Она явно закончила беседу со мной и вернулась к тихому разговору с остальными мистрис. Коринн снова принялась за еду (с самодовольной ухмылкой на физиономии). Мэдди продолжала таращиться на меня большими глазами, но мне было решительно не до нее. В воздухе висело слово. Когда она сказала «он?»… – уж не имела ли мистрис Койл в виду: «или она?». На девятый день затворничества пациенткой я быть перестала. Мистрис Койл вызвала меня к себе в кабинет.