Я выскочила из ванной и нос к носу столкнулась с отцом. За его спиной маячили охранники, целая толпа. – Машенька, успокойся, всё позади. Мама тоже хотела приехать. Но я оставил её дома. Взмахом руки отец приказал своим молодчикам немедленно удалиться за дверь. Следом за ними вышел и Толик. Я села с отцом на диван и прижалась к его плечу. – Папа, я не видела, кто убил Вадима. В него стреляли из-за деревьев… – Ничего, доченька, главное, что ты осталась жива. Мама как чувствовала, когда не хотела отпускать тебя в эту грёбаную Москву. Она не пережила бы твоей смерти. – Папа, я нашла человека, который посадил меня на иглу, а затем отправил в Грецию с наркотиками. – Кто он? – сузив глаза, выдохнул отец. – Я убью этого подонка! – Его убил Вадим, папа. Он спас мне жизнь. Опустив кое-какие подробности из своего прошлого, я рассказала отцу о встрече с Заком и о том, чем она закончилась. Отец слушал меня очень внимательно, не перебивая и не спрашивая ни о чём. – Вадим отнёс труп в воду, а потом кто-то стрельнул ему в затылок… – Но кто?! – Папа, я не знаю. Даже предположить не могу. – Вадим парень рисковый. Может, насолил кому здесь, в Москве. Ладно, дочка, главное, что с тобой ничего не произошло. Курносый веснушчатый следователь, не москвич явно («хекал» он нещадно), в помятом кургузом пиджачке неопределённого цвета и грязноватой рубашке, застёгнутой на все пуговицы (где только нашли такого олуха!), беседовавший со мной в присутствии Виталия Ивановича, задавал дежурные вопросы: «Фамилия, имя, отчество?» – Я ответила без запинки, выучила уже. «Год рождения?» – Тут я уже замялась, но папа ответил быстро: «Семьдесят седьмой». – «В каких отношениях вы состояли с убитым?» – «Он был моим женихом». – «Что вы делали ночью на берегу реки?» – «Занимались любовью». Следователь покраснел как рак и, заморгав круглыми, навыкате глазами, перестал писать. «Милейший, мы торопимся», – вежливо сказал папа. «Откуда был произведён выстрел?» – «Не знаю, из леса, кажется. Простите меня, я ничего не помню. У меня… у меня голова болит!» Папа достал из бумажника пачку долларов и, не пересчитывая, положил её на край стола: «Надеюсь, вам этого хватит?» Следователь молча кивнул и, суетливым движением спрятав деньги в карман, вышел из номера. После недолгих сборов мы сели в бронированный «мерседес» и поехали домой, в Питер. Толик поехал с нами – отмывать залитую кровью машину Вадима он не захотел. Папа спрашивал его по дороге о чём-то, Толик отвечал коротко, иногда – пространно, и я, убаюканная его речью, заснула. «Леночка, дочка, проснись, пора вставать», – позвал меня издалека ласковый голос мамы. МОЕЙ мамы. «Сейчас, мамочка», – сквозь сон пробормотала я, приваливаясь к плечу Виталия Ивановича. «А задница у тебя ничего, соблазнительная». – Это уже тот, из иномарки, что обесчестил меня в день маминых похорон. «Ленка, я, кажется, влюбилась!» – Танечка… «А ну сделай мне минет, сука!» – Клиенты чёртовы, хором. «Семьдесят процентов мне, тридцать – тебе. И без глупостей!» – Зак, конечно. «Русский девка, проститутка…» – Грек, ненавижу… «Машенька, солнышко…» – А это Вадик, Вадим… Макс, а ты что же молчишь? Ты-то, надеюсь, жив? Я люблю тебя, Макс, я не могу без тебя… Застонав негромко, я открыла глаза. – Машенька, тебе приснился дурной сон? – спросил отец. – Да, папа, поскорей бы его забыть! – Это нервы, Машенька. Это пройдёт. Дома ты выпьешь успокоительное и придёшь в норму. Я прижалась к отцу, как маленькая девочка, и, вздохнув, спросила: – Папа, а почему снятся сны? – Сны? Не знаю, Машенька. Подсознание, наверное, работает, когда ты отдыхаешь. – А если мне снится прошлое? – Это говорит о том, доченька, что ты пытаешься его вспомнить. – Я не пытаюсь его вспомнить. Я хочу его забыть, но у меня ничего не получается. Дома заплаканная мама бросилась мне на шею и громко заголосила. Она постарела за эти дни. Несчастная женщина, готовая боготворить собственную дочь… Но я-то не являюсь таковой. Я не Маша, я – Лена, я самозванка, хотя и стала ею не по своей воле. Взяв маму за руку, я привела её в свою комнату и усадила на кровать. – Мама, я должна тебе кое-что сказать. Я больше не могу обманывать ни себя, ни тебя, ни папу. Это очень тяжело – жить чужой жизнью, пойми меня… – Машенька, ты слишком много пережила. Тебе нужно отдохнуть. – Дело в том, мама… Дело в том, что я не Маша. Из груди вырвался громкий стон. – Машенька, ну что ты такое говоришь, родная? Может, позвать тебе врача? – Врач мне не нужен. Я не находила в себе сил сказать правду. Но вы с отцом стали для меня настоящими родителями. Ближе вас у меня никого нет. Я перевела дух и продолжила: – Меня зовут Лена. Я была проституткой. Теперь мне стыдно за своё прошлое. Я хочу забыть его, но у меня ничего не получается, ничего. Закрыв лицо руками, я заплакала. – Мамочка, прости меня, если сможешь, прости, – вырвался из горла беспомощный крик. – Ты представить себе не можешь, как я хотела быть Машей! Но я Лена, Лена! – Я упала на колени и прижалась к маминым ногам. Рыдала я так сильно, что в комнату вошёл отец. Оторвав меня от матери, он уложил меня на кровать и заботливо укрыл тёплым верблюжьим пледом. – Машенька не в себе, – объяснила мама. – Смерть Вадима выбила её из колеи. Надо бы пригласить к ней психоаналитика. – Клава, в Москве она нашла человека, который посадил её на иглу. – Что?! – Мама испуганно зажала рот ладонью. – Виталик, ты должен с ним разобраться! – сказала она чуть позже. – Этого выродка надо… убить. – Он мёртв, Клава. С ним разобрался Вадим. – Я не Маша, не Маша, – опять затвердила я на одной ноте. Мама вызвала врача, и тот, не мешкая, ввел мне успокоительное. Я почувствовала, как закружилась голова, и провалилась в сон. Глава 25 Проснулась я рано утром. Стрелки будильника, вытянувшись в линию, показывали шесть. Мама дремала в кресле у окна. Бедная, как она устала… И зачем только я мучила её своими откровениями? Кому они нужны? Ради этих милейших людей, вытащивших меня с того света, я должна стать Машей и стану ей. А Лена? А что Лена? Лены больше нет. Подумаешь, невелика потеря! – Машенька, как ты себя чувствуешь? – спросила мама, едва открыв глаза. Я приподнялась на локте и с грустью посмотрела на неё: – Я-то хорошо, мамочка, а вот ты всю ночь не спала. – Солнышко моё, как я могла спать, если ты находилась в таком состоянии? – Ты просидела рядом со мной целую ночь? – Конечно, дочка. А разве могло быть по-другому? – Но ведь ты устала! Мамочка, тебе нужно отдохнуть. – Доченька, я совсем не устала! Я рада слышать твой звонкий голосок! Я бросилась к матери на шею и осыпала её поцелуями: – Мамочка, я в полном порядке. Я чувствую себя великолепно! – Ну вот и хорошо. – Я больше никогда не пойду против воли отца, мама. Мне так жалко Вадима. Мне кажется, он меня всё-таки любил… – Конечно, моя девочка. Ты такая красивая, тебя невозможно не любить. – Я привыкла к нему за эти дни… – Мы с папой не были в восторге от него, но… он по-настоящему о тебе заботился, Маша, надо отдать ему должное, когда ты уехала в Грецию, он места себе не находил. – Если бы Вадим остался жив, я бы обязательно нашла для него добрые слова. – Я подняла голову и, вздрогнув, спросила: – Мамочка, а почему мы скупимся на любовь? – Не знаю, доченька. Наверное, человек так уж устроен. Помнишь сказку о Синей Птице? Дети пошли искать её за тридевять земель, а она оказалась дома – только руку протяни.