– И что же в итоге? – не унимался он. – Твои Северин и Аим получают все, не зная тебя и не помогая тебе, а я, тот, кто делает все и понимает тебя, – ничего! Что это? – А чего ты хочешь от меня? – раздраженно спросила Анна-Мария. – Чего требуешь за свои «заслуги»? После этого вопроса Маэль некоторое время просто стоял, глядя на Рию, но было в его глазах что-то цепляющее и непонятное. Словно он сделал паузу перед чем-то очень важным, словно говорил с ней без слов и словно его молчание было очень многозначительным. Ей стало неловко, и она, не выдержав пристального взгляда, отвернулась, прикусив губу и ощущая, как горят у нее уши. Никогда еще, как ей казалось, Маэльен не был так честен с ней. Он выкладывал свои мысли, не пряча их, как обычно, за хамоватой улыбкой и странным поведением. Видимо, Сантана не всегда такой непредсказуемый и гениальный безумец. В конце концов, он тоже человек. Человек, которого что-то может раздражать и волновать, который хочет чего-то и что-то чувствует. Раньше Анна-Мария не думала об этом. Она представляла Маэльена узурпатором, чокнутым и наглым, распущенным и фамильярным, не признающим запреты и формальности. Стоило ли ей напрягаться, пытаться заглянуть за его эту маску и понять, кто же он такой на самом деле? По ее мнению, которое, кстати говоря, Рия ставила превыше любого другого, ставки на него делать не стоило. Она не принимала его всерьез, ведь Маэльен был слишком непонятным для нее. И ее совершенно выбивали из колеи их отношения. Неясные, сложные, запутанные, до чертей амбивалентные. Точно, иначе их и не назвать – амбивалентные. Они то бросаются убивать друг друга, то поцеловать. Порой им кажется, что нет ничего важнее, чем соприкоснуться теплыми губами. А порой хочется уничтожить другого. Разве так можно работать? Разве на это стоит делать ставки? Конечно нет. Маэль быстро подошел к ней, а Анна-Мария, занятая своими мыслями, не сразу заметила это и не успела отреагировать. Он оказался рядом, взял ее белое лицо в свои руки и пристально посмотрел ей в глаза. – Я хочу от тебя честности и искренности, – спокойно сказал он. – Хочу, чтобы ты не скрывала ничего от меня. Я хочу, чтобы ты, Анна-Мария, знала: ты важна для меня. Хлопая глазами, Рия не могла и слова выдавить. Руки не слушались, она так и продолжала стоять неподвижно, запрокинув голову и глядя Маэлю в глаза. – Не враг я тебе, поэтому не нужно так упорно держать оборону. Расслабься хотя бы рядом со мной, – он провел ладонью по ее щеке. – Мы с тобой вместе. И я тебя никуда не отпущу. Легкие нотки паники стали подкатывать комом к горлу. Валевская в спешке оттолкнула от себя Маэльена и сделала несколько шагов в сторону. Ее вид выдавал ее: она часто дышала, как после пробежки, а лицо порозовело. И было бы еще краснее, если бы не тональный крем. В голове у нее царила страшная путаница, потому что своими словами Маэль просто уничтожил напускные спокойствие и контроль Рии. – П-перестань, – выкрикнула она, пытаясь вернуть самообладание, – Хватит! Я так не умею, ты же знаешь. Я не… Я не умею так. – Быть настоящей? – переспросил Сантана. – Тебя и этому учить надо тоже? – Я не могу так легко вдруг стать открытой и честной! – рявкнула в сердцах Анна-Мария. – Я не могу это сделать, когда все двадцать лет жизни мне приходилось быть самой по себе! Когда каждый всю жизнь тебе враг, когда всегда остаешься один и сам за себя, резко сделаться искренней просто невозможно! Маэль нахмурился: – Я не понимаю, я… – Верно, ты не понимаешь, – всплеснула руками она. – Ты с рождения одаренный, Маэль. Тебя судьба поцеловала, оттого тебе все легко и дается, ты – один на сто миллионов. А мне с самого детства все нужно было выгрызать зубами. Пахать, чтобы попасть хотя бы в кордебалет. Не жрать, морить себя голодом, чтобы влезть в нужный костюм. Нападать и бороться, чтобы защитить себя. Ты вырос в большой и любящей семье. А единственное, что дала моя семья мне, – это фобии и чувство неполноценности. Я счастлива, что ты окружен людьми, которых притягиваешь к себе и которые искренне тебя любят. Но это не обо мне, ты и сам знаешь: почти все ненавидят или боятся меня. Анна-Мария сжала губы, чувствуя себя почти на грани сумасшествия. Ее руки, сжатые в кулаки, дрожали. – Разные у нас с тобой возможности, Испания, – произнесла она тихо. – Ты ошибся, когда сказал, что мы похожи. У нас совершенно разные истории. И вряд ли у моей будет хороший конец. Не смея сказать и слова, Сантана потрясенно глядел на нее. Опустошенная и истощенная этим самым мерзким своим днем, Анна-Мария повернулась, чтобы уйти. Она направилась к двери, мечтая лишь об одном: прийти домой и уснуть, желательно навечно. Казалось, словно ей чайной ложкой выскоблили все из грудной клетки и бросили туда огромный валун: внутри было что-то тяжелое и холодное. Маэль правильно сказал: у нее не было никого – ни Северина, который на деле даже и не подозревал о том, кто она такая, ни Аима, с которым ей просто не суждено быть вместе и который вряд ли вообще воспринимает ее всерьез. Приятно было почувствовать, что она наконец-то не одна. Но все приятное чаще всего вредное. И сегодня Маэль снова посадил ее на диету, лишив возможности мечтать и строить иллюзии. Как обычно, Рия вновь столкнулась с ожидаемым полным одиночеством. И привыкать ей не надо. Оно для нее уже как родное. * * * Как и в другие вечера, ужином в ее доме и не пахло. Она медленно съела половинку грейпфрута, выпила простой воды с лимоном, приняла душ, а потом около часа просто сидела в плетеном кресле на балконе и таращилась стеклянным взглядом в никуда. Тугие узлы мыслей в этот момент неспешно распутывались и исчезали, оставляя голову Анны-Марии пустой и легкой. Ей правда не хотелось сегодня думать о чем-то или делать что-то. Последнее время она ненавидела сама себя, руки не переставали дрожать, а каждый день был как визит в преисподнюю. Будет неудивительно, если она умрет к двадцати пяти годам от морального и физического истощения. Забавно, что ее мать – Эльза-Франциска, или просто Эфра, – всегда говорила Анне-Марии об этом. «Стоит тебе свой нрав усмирить, девочка, для нас это недопустимо. В противном случае ты будешь исключена из семьи, а без нас тебе не дожить и до двадцати пяти!» – говорила она на чистом русском языке, поправляя свои густые черные кудри. «Здесь вы точно ошиблись, маменька, – подумала Анрия. – С вами я бы сдохла еще года три назад». Самое интересное, что все, кроме Анны-Марии, в семье Валевских нашли свое место в жизни. Ее отец и мать жили хорошо, соревнуясь в снобизме и цинизме. Как и бабушка, тети, дяди и даже ее ненаглядная сестра. Каждый, кто носил фамилию Валевский, был горд и счастлив. Все это напоминало ей сказку «Паршивая овца», которую Рия читала в детстве на русском, когда учила его. И той самой овцой была она сама. Но ее семья, пусть и выславшая Анну-Мария в Марсель, якобы все равно гордилась ею. Они всегда с достоинством преподносили факт, что одна из них – известная и талантливая балерина. Они посещали ее премьеры, улыбались и нахваливали ее. А в письмах или по телефону постоянно ругали за то, что Рия до сих пор не прима. «Эльза-Франциска, твоя дочь была просто великолепна!» – восхищенно улыбались гости, которые выходили с премьеры под руку с матерью Рии. «Спасибо, она наша гордость», – отвечала Эфра. «Это позор для нашей фамилии! Ты нарочно до сих пор пребываешь в солистках или действительно настолько бездарна, раз не годишься в примы?!» – писала она потом в письмах Анне-Марии. Убивало. Это все убивало. Каждое воспоминание, каждое их слово или действие словно резали по коже. И Рия была уже вся в этих глубоких шрамах, готовая лезть в петлю, но не продолжать такую жизнь. Она зажмурилась, пытаясь на секунду забыться. Ей нужно идти спать, чтобы завтра утром суметь собрать себя по кусочкам и жить дальше. Сейчас она была без макияжа, вся в синяках и ссадинах, с распущенными черными кудрями, в майке и пижамных шортах. Такая, какая есть. Поднявшись медленно с кресла, Анна-Мария побрела к своей холодной белой постели, которая ждала ее каждую ночь, а потом заботливо отправляла в небытие, давая отдохнуть. Валевская устало села на край кровати, опустила голову и замерла. Именно в этот момент она ощутила настоящий пик своего полного одиночества. Глаза немного защипало, и Валевская попыталась сморгнуть то, чего обычно у нее никогда не бывает, – слезы. Анна-Мария никогда не плачет. В эту секунду она услышала за спиной тихие шаги. Даже не вскочив и не обернувшись, Рия медленно выпрямилась, пытаясь принять хоть сколько-нибудь менее жалкий вид. Кто-то стащил с ног ботинки, залез на кровать и сел рядом, обняв ее. Обдало знакомым парфюмом. Ей стало тепло. – Я не оставлю тебя одну, Франция, – произнес низкий голос у самого уха. – Плевать, что там с тобой было раньше. Ты заслуживаешь большего, чем дерьмовая семья и дерьмовое окружение. Я убью тех, кто попытается сделать тебе больно. Сердце громко застучало, когда Анна-Мария почувствовала, как большие ладони обхватили ее. Ей не хотелось говорить, спорить или драться. Маэль положил ее голову себе на плечо, погладил и зарылся лицом в ее волосы. Он аккуратно повлек ее за собой на кровать, чтобы они легли вместе. Лежа рядом с ним и чувствуя, как Маэль гладит ее по голове, Анна-Мария закрыла глаза. Такого она предугадать не смогла. Сантана пришел вопреки ее словам. Его запах, ровное дыхание, прикосновения, просто одно его присутствие немного растопили тот ледяной валун, что был в ее груди. Ей было сложно понять, что она чувствует сейчас, когда рядом лежит Маэль. Это был клубок разных ощущений, разобрать который невозможно. Но Рия точно чувствовала теперь: она не одна. Глава 18. Что есть благо, что есть зло? Он проснулся совершенно один. Серый утренний свет заливал квартиру, делая ее несколько унылой и неуютной. В этом доме был лишь необходимый минимум вещей, никаких милых безделушек или декоративных предметов интерьера. В противоположном конце помещения – кухонный гарнитур и барная стойка, в центре диван, теплый ковер из овчины, на стене телевизор. Рядом с кроватью, на которой лежал Маэль, стояла вешалка с вещами. Он медленно поднялся, разминая затекшее тело. На нем была одежда, в которой он вчера пришел, – черный свитер и джинсы. Ботинки валялись в углу, у большого зеркала, на котором были навешаны какие-то платья, майки и прочее. Он осмотрел пустое помещение и на секунду представил, как это было. Примерно в шесть утра Рия обнаружила себя в его объятиях. Она встала, быстро собралась, закинула вещи в спортивную сумку, собрала волосы в узел, замазала синяки на лице, наверное, даже позавтракала и быстро ушла, оставив его одного. И, без сомнения, заперла дверь, потому что знает, что Маэль приходит к ней через балкон соседней пустующей квартиры, дверь которой он взломал. Маэль прошел в маленькую ванную комнату, умылся, попытался привести себя в порядок. Он поискал гостевую одноразовую зубную щетку, но, видимо, у Рии ее нет. Вполне ожидаемо, ведь гостей она наверняка не любит. Подняв взгляд к зеркалу, Сантана посмотрел на себя: немного усталый, осунувшийся, взъерошенный. Он вспомнил вчерашний вечер и их разговор с Анной-Марией. Как он хотел поговорить, как она отвергла его и как же сильно он взбесился тогда. А потом она сказала ему, что они из разных миров. Что жизнь ей портит не столько балет, сколько семья. Для Маэля не было ничего хуже, ведь всех своих членов семьи он возвел в ранг святых, он их обожает. Для него семья – это крепость, где каждый кирпич поддерживает другой и где всегда можно найти отдушину. Поэтому слова Рии вызвали в нем ужас и острое непонимание. Когда она вчера ушла (и Маэль по дурости отпустил ее), он задумался. Если посмотреть иначе, то получается, что грозный нрав Анны-Марии – всего лишь защитная оболочка, которой она прикрывается от всех напастей и давления. Она с самого детства привыкла обороняться, привыкла думать, что никто о ней не позаботится, что она сама по себе. Ни тепла, ни понимания и поддержки, которые всегда получал Маэль, Рия в жизни не видела. И это заставляло сердце Сантана замирать. Маленький одинокий ребенок, оставленный без внимания, заперт в теле взрослой девушки. Как банально, но жизненно! На досуге Сантана почитывал психологию, и это была одна из главных аксиом – все проблемы из детства. Хотя, зная Рию, можно быть уверенным, что она этого не признает и скажет, что такая жестокая лишь потому, что ей никто не нужен. На этой реплике Маэль непременно закатит глаза. Ему безмерно захотелось утешить ее. В голове не укладывалось: какого черта? Как посмела ее семья не любить ее? Ему хотелось переубивать их всех за Рию. Именно потому Маэль и решил явиться в дом к Валевской. Ему нужно было обнять ее. Интересно, что это нужно было ему, а не ей. Хотя она нуждалась в этом. Ему стало неприятно об этом думать. Он хотел бы с ней обсудить всю эту ситуацию (или беззлобно подшутить на ней, желательно без летального исхода), но позже. Сантана решил осмотреться. Ему было интересно, как живет Анна-Мария, как у нее в доме все устроено. Конечно, рыться в чужих вещах ниже его достоинства, но он планировал просто осмотреть, не трогать. Неспешно прохаживаясь, он цеплялся взглядом за каждую деталь в доме, как-то характеризовавшую Анну-Марию. Например, пульт от телевизора, лежащий на маленьком столике, запылился. Валевская не смотрит телевизор. На том же столике лежала целая коробка с пластырями, использованная уже наполовину. Рядом были ножницы для педикюра, а на полу – теплые шерстяные носки. Она балерина, у которой вечно разбитые и стертые ноги, лодыжки она бережно греет в носках. Холодильник был полупустой: яйца, обезжиренное молоко, ежевичное вино, несколько бутылок воды, брокколи и, что самое странное, – целое отделение, забитое грейпфрутами. Позабавило Маэля то, что он нашел на одной из полок кучу кожуры от этих цитрусовых. Фантазия нарисовала образ Рии, старательно засушивающей кожуру и делая цедру. Затем он оказался у ее рабочего стола. На стене над столом висел календарь и куча разных бумажек с напоминаниями. На календаре красным была отмечена какая-то дата, подписанная: «Премьера и встреча». Маэль нахмурился, пытаясь вспомнить, с кем это она должна встретится в день премьеры? Он мельком пробежал глазами по заметкам: как лучше разогревать связки, схема вязания толстых шерстяных носков (!), расписание секции тайского бокса. Он довольно ухмыльнулся, потому что теперь точно знал, что драться Рия умеет не благодаря балету. Хотя получается у нее довольно посредственно, так что, наверное, секцию она посещает нерегулярно. На полке лежало либретто «Жизель, или виллисы», балета, в котором она скоро будет танцевать как солистка и как прима во втором составе. Рядом лежал список ВИП-гостей и спонсоров, приглашенных на праздничный вечер. Некоторые имена были выделены жирным. Под столом были сложены какие-то коробки и ящики, Маэль опустился на корточки, чтобы рассмотреть их внимательнее. Каждый был подписан: «нитки и спицы» (тут Сантана невольно прыснул), «сценарии», «документы», «визитки», «хлам». Забавно, что она хранила все подаренные ей визитки, иногда перечитывала сценарии или либретто. Анна-Мария действительно была вся отдана работе. «Семья». Маэль замер, увидев эту надпись, и сел на пол. Коробка, выделенная для тех, кто дал ей «только фобии и чувство неполноценности». Сантана не знал, как поступить. Он не собирался копаться в ее вещах. Это было бы низко с его стороны. Однако ему так нестерпимо хотелось узнать об Анрии больше, понять, какая она была раньше, что кроется за этим ее тяжелым нравом и мнимым спокойствием. Ладно. Он просто приоткроет и посмотрит, что именно она хранит в коробке. Лазить внутри он не станет. Маэль аккуратно поднял крышку коробки и с удивлением увидел, что внутри одни письма. Сверху лежали какие-то обрывки – наверное, фрагменты письма. По тому, как яростно оно было растерзано, можно было предположить, что Рия, прочитав его, взбесилась, разорвала и раздраженно запихнула в эту коробку, желая скрыть с глаз долой и забыть. Ему стало ужасно интересно, что же именно могло ее разозлить. Вообще-то, зная Рию, можно сказать, что ее взбесить может что угодно. Это до невероятного нервная девушка. Но Маэлю хотелось понять, что ее могло привести в ярость именно в этом письме именно от кого-то из членов ее семьи. Ладно. Ладно, ладно, ладно. Маэль аккуратно взял один из фрагментов, словно пытался обезвредить бомбу или не оставить отпечатков пальцев. Он наклонился, чтобы рассмотреть написанное. Его накрыла волна возмущения, когда он понял, что письмо написано на русском! Маэль был полиглотом, знал четыре языка, уже изучал пятый, но в это число не входил русский. «Проклятая русская династия!» – прошипел он про себя. Но это не мешало сфотографировать письмо сейчас, а перевести потом. Да, это уже походило на помешательство. Но нет ничего желаннее, чем то, что нельзя получить. Поначалу ему не так уж и важно было знать содержание письма, но после того как он увидел, что оно еще и зашифровано, любопытство накрыло с головой. Ему непременно понадобилось узнать, кто же и о чем же ей пишет на русском? Маэль быстро щелкнул этот фрагмент, потом еще один, сложил их обратно в коробку и убрал ее. Теперь он чувствовал себя нехорошо. Нет, не потому что он залез в коробку, а потому что так и не смог узнать, что же там. Единственное, что он понял, так это то, что автор письма пишет каллиграфическим, идеальным почерком. Вот и все. Нервно потрепав себя по волосам, Маэльен решил, что пора выметаться отсюда. У него сегодня много работы, а скоро группировке предстояла крайне важная операция. Поэтому он просто еще раз окинул квартиру взглядом, размышляя, что же он может тут узнать еще. Так ничего и не найдя, он вышел на балкон, запрыгнул на перила, перешагнул на соседний балкон и ушел. * * * – Явилась? – спросил он язвительно. Она прятала глаза, не хотела смотреть на него с вызовом, как обычно. – Ты не звал. Я все равно пришла. – Как предусмотрительно! – снова ухмыльнулся он, но смешно ему не было; Рия докучала ему. – Я не хочу с тобой разговаривать сейчас, так что можешь идти. Стиснув зубы от злости, Анна-Мария метнулась к его рабочему столу и с силой ударила по нему кулаками, вложив в этот жест все свое отчаяние. Черные кудри упали на лицо, она смотрела исподлобья воспаленными голубыми глазами прямо на Аллена. Кто угодно испугался бы, но режиссер слишком хорошо ее знал. Он даже не отпрянул, лишь следил за ней взглядом, наблюдал. – Но я хочу! – зарычала она. – Последний раз мы нормально разговаривали много дней назад, когда Север разнял нас с этой индюшкой. С тех пор ты избегаешь меня. – Потому что ты меня раздражаешь, – чеканя каждое слово, сказал Аллен. Затем он снял очки и сел поудобнее: – Ты разочаровала меня, Анна-Мария. Ты пала ниже, чем я мог ожидать. Этот ответ немного обескуражил Анрию, она отпрянула и выпрямилась. Неве увидел, каким удивленным сделалось лицо Рии на миг, и пожал плечами. – Почему? – спросила она. – Почему ты так относишься ко мне уже несколько месяцев? Мы играли за одну команду, но ты переметнулся к Софи. Знаешь, я все думала, почему так, почему ты крутишь с ней, а меня держишь подальше. Сначала я считала, что эта девочка делает тебе приятно в обмен на роль. Но это слишком низкая цена за место примы в одной из лучших и известных трупп балета. Может, ты хочешь избавиться от меня? Хочешь, чтобы я ушла, но не говоришь? Слушая ее, Аллен начал улыбаться. Его забавляло то, как Рия переходит от наигранного спокойствия к открытому негодованию. Он и правда поставил ее в тупик своим отношением и поведением. И как же это веселило Аллена.