Уложил меня на кровать. Приподнялся. Дернул молнию толстовки, сдирая ее с себя. И я задохнулась от боли. У него, по всей груди, цвели пятна кровоподтеков, ссадин, порезов. Как он вообще на ногах может стоять после такого? Как он может вообще чего-то хотеть после такого? Как он может так смотреть на меня? Терминатор какой-то, зверь. Мне напомнила наша ситуация когда-то читанную историю про то , как древние варвары возвращались с поля боя и выплескивали нерастраченную боевую ярость в секс. Похоже, Розгин не до конца выплеснул свою ярость. Интересно, что там с Кочегаром? Тут Розгин резко обрушился на меня, придавив к кровати своим тяжеленным телом, и мне стало совершенно не интересно, что там с Кочегаром. Этот секс серьезно отличался от того, что случился у нас в убогом домике в центре города совсем недавно. Розгин был нежен. Удивительное слово, не подходящее ему совершенно. Но это так. Он трогал меня, без конца ласкал, словно к вазе хрустальной прикасался, целовал, губами мягко выглаживал, не позволяя вообще никакой инициативы. Даже руки в волосы не позволил запустить. Не разговаривал. Вообще. Ни слова. Только касался, только ласкал, только нежил. И это было так странно, так на него не похоже, что я растерялась и позволила сделать с собой все, чего ему хотелось. Позволила качать себя на волнах этой нежности, этой томной, сводящей с ума ласки. Когда он взял меня, так же, как и до этого, мягко и аккуратно, заполнив постепенно, бережно, тормозя, чтоб привыкла, чтоб расслабилась, я смогла только обхватить его бедрами, прижать к себе плотнее. И посмотреть в глаза. Черные. Сумасшедшие. И именно в них закольцовывалось все безумие Розгина. То, что он обычно всегда выпускал в сексе. Эта чернота, эта горечь, этот бешеный, безумный огонь вынесли меня, и без того замученную его сладкими движениями на качественно новую волну удовольствия. Болезненного и горького. Я закрыла глаза, вцепилась в простынь, заплакала, не в силах сдерживаться, исторгая из себя весь накопившийся ужас, всю боль, отчаяние и мертвенную близость прошедшей совсем рядом смерти. Я плакала, кончая, дрожа в его руках, а Макс целовал мокрые щеки, слизывая мои слезы, обнимал меня, окружая собой, полностью запечатывая в себе, словно оттиск хотел оставить. Чтоб навсегда. Чтоб без возврата назад. Без вариантов. Мы не отрывались друг от друга несколько часов, сходя с ума от нежности, от какого-то горького, бесконечного наслаждения. Я ничего не спрашивала, Розгин ничего не говорил. В тот момент все было неважным. А потом наступил вечер. Как-то неожиданно. Внезапно. Сквозь сон я услышала чужой голос, встала, шатаясь, прихватила одеяло с кровати и вышла в комнату. Застав там Розгина, Кирилла и еще одного незнакомого мужчину, замолчавшего на полуслове и смерившего меня удивленно-восхищенным взглядом. В наступившей тишине я смущенно подтянула повыше одеяло, а мужчина присвистнул: - Вот это нихера себе! Макс, я тебя понимаю теперь! Ради такой женщины можно и целый город разнести. А ты только половиной ограничился! - Захлопнись, - хмуро велел Розгин, выразительно глянул на Кирилла, и тот, вскочив, молча утащил меня обратно в комнату. - Что такое? Кто это? – я волновалась, особенно после слов мужчины про половину города. - Это приятель твоего Розгина, сейчас вопросы решат, и он уйдет. Одевайся пока. Я документы твои привез уже. Кирилл в самом деле принес мой рюкзачок, который, как я думала, бесследно пропал в недрах логова Кочегара. Я удивленно проверила, все было на месте. Документы, карты, немного наличных. Даже ключ. Даже прабабушкин дневник. И флешка. - Ульк, ты прости, у меня совсем немного осталось, еще один счет, я его специально делал, туда нал шел, не совсем белый, вот и не вошел в дарственную… Кирилл потерянно ходил вперед и назад по комнате, а я смотрела непонимающе. Какой нал? Какой счет? О чем он? - Я тебе перекинул на карту. На первое время хватит. А потом я устроюсь работать и буду помогать тебе, обязательно, Уль! И с квартирой в Барселоне… Я звонил, выяснял. Там можно решить. - Постой… Кирилл, ты о чем вообще? Какая работа? Какая квартира? Я вообще ничего не понимала. Складывалось ощущение, что Розгину-таки удалось вытрахать из меня остаток мозгов. Потому что соображения не было никакого. - Я о тебе, Уль. – Кирилл перестал бегать и присел передо мной на корточки. Твердо посмотрел в глаза. – Я – мудак. Я похерил отцовскую фирму, все похерил. Мне и возвращать. Ты не должна страдать. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь за это скотство… И не уверен, что смогу сам, без помощи отцовских денег и связей, так же подняться, на тот же уровень… А потому все, что осталось – тебе. На первое время. Пока ты наследство не получишь. - Кирилл, ты чего? Ты с ума сошел? - И вот еще что, Уль. Даже не думай о том, чтоб всунуть мне хоть малюсенькую часть этих бабок. Не возьму. Это все твое. И ты ими сама распоряжайся, как считаешь нужным. Рисуй, путешествуй, живи так, как жила до… Этой срани, в которую я тебя утащил. И прости меня, если сможешь, конечно. Он поцеловал в щеку и вышел, не позволив мне и слова сказать. Я сидела, оглушенная произошедшим, не понимая, что мне делать дальше, как на все это реагировать. Что-то мне подсказывало, что Кирилл сейчас принял окончательное решение, и мне не удастся его переубедить. Наверно, это справедливо. Потому что он в самом деле виноват. Но мне почему-то было горько и плохо от этой справедливости. А потом пришел Розгин. И добил меня. Он протянул мне билеты на вечерний рейс в Барселону. - Это зачем? – я смотрела на бумаги. Билет, бизнес-классом. Один. - Тебе надо уехать, Княгиня. Здесь опасно. - Глупости. Ты всех убил. Розгин , так же, как брат до этого, опустился передо мной на колени, посмотрел в глаза. - Ты не понимаешь, Княгиня ты глупая. У тебя на руках дикое бабло. Про это узнают. Может, уже знают. Я не всех зачистил, понимаешь? Тебе надо срочно сваливать. У меня нет гарантии, что Кочегар не ляпнул кому-нибудь. - Розгин… - прошептала я, закрыв ему рот ладонью, - ты что говоришь? Кто меня защитит лучше тебя? Он мягко поцеловал меня в пальцы, убрал руку от губ, усмехнулся, неожиданно устало и грустно. - Слушай, ну давай начистоту. Ну кто ты и кто я? Я тебе нахер не нужен. Понимаешь? Псом при тебе я быть не хочу, не мое это. А на что-то другое… Не гожусь. Прикинь, парадокс, как сказала бы тетя Варя. Тебе надо уезжать, не твоя это страна, Княгиня. А я с тобой не поеду. Во-первых, мне там делать нехер, а во-вторых , тебе со мной делать нехер. Ну и, плюс ко всему, я невыездной. Так что, на этом наша с тобой тупая история закончится. Чтоб не рвать друг друга. После этого он встал, чуть помедлил, словно еще что-то хотел добавить. Или сделать. Но затем развернулся и вышел из комнаты. В полной прострации я услышала, как хлопнула входная дверь. Розгин делал все основательно, до конца. Всегда. Я тогда даже заплакать не смогла. Сидела, смотрела в окна, увитые красно-зелеными листьями, тискала в руках билет. В мою прежнюю, счастливую стрекозиную жизнь. Для меня все закончилось хорошо, ведь так? Тогда, пять месяцев назад, я не была в этом уверена. Теперь, стоя на открытии собственной галереи и разглядывая свою картину, на которой только очень пристальный взгляд мог угадать очертания черной мужской фигуры в надвинутом на глаза капюшоне, стоящей в проеме двери, я могла с уверенностью сказать, что я счастлива. Для меня определенно все закончилось хорошо. P.S.