— Тогда можно просто посидеть здесь и поговорить. Думаю, это было бы уместно прямо сейчас. А вот говорить с тобой о душевном я точно не стану… — Ты ведь картингом, кажется, увлекаешься? — Верно. — Только на спорткарах гоняешь? — Хм, ну да, ведь если нарушать скоростной режим за пределами автоклуба, то прав можно лишиться. — Скажи, я нравлюсь тебе? — перейдя сразу к делу, я ставлю в неловкое положение парня. На удивление, он выходит из ступора раньше, чем я ожидала. И, откашлявшись, решает схватить блин горяченьким: — Нравишься, Дакота. Когда я тебя впервые увидел, вся моя уверенность, которая, как я думал, не покинет меня никогда, решила взять перерыв. Ты очень красивая, но не это даже главное, в тебе есть что-то, что притягивает… Ага, я напичкана магнитами, как смертник тротилом. — Тогда ты готов рискнуть ради меня возможностью лишиться прав? — Если он меня к черту пошлет, я пойму, но раз идти, то до конца. — Дакота, чего ты хочешь? — Давай погоняем? — Сейчас? Если хочешь, я могу записать тебя в автоклуб. — Я не хочу никакого автоклуба, я хочу, чтобы мы поехали на какую-нибудь неоживленную трассу, и ты выжал максимальную скорость из своей машины. Дилан, я хочу этого прямо сейчас. Знаешь почему? Потому что мне нужна скорость, мне нужно почувствовать хоть что-то, помимо дерьмового настроения и желания послать все к черту. Он молчит, словно воды в рот набрал. Внутри него происходит борьба между добром и злом, где последним являюсь я. А противостоять мне, как и злу, не так-то и просто. — Это несет за собой ответственность… — почесав лоб, говорит он. — Хорошо. Только ответь мне на один вопрос. — Слушаю. — Я тебе хоть немного нравлюсь? — Ты мне симпатичен. Но говорить о чувствах пока рано, нашему знакомству и суток нет, — сразу же отвечаю я. Этот парень красивый, высокий, не глуп, не беден и вполне уважаем в этом обществе, он смог добиться многого. Но рядом с ним я не чувствую притяжения, не чувствую страсти, желания. Мне потребуется много времени, чтобы остыть, успокоиться. Забыть того, кого успело полюбить мое тело, отзывающееся лишь на легкое прикосновение шквалом эмоций. Но я постараюсь, и Фостер — неплохой вариант. Дилан лишь улыбается и протягивает мне свою руку. — Тогда я сделаю все возможное, чтобы ты захотела полюбить меня. Поехали! *** Я не первый раз еду с такой стремительностью. Связавшись с Лихачами, я часто гоняла с Хантером. В основном тогда я находилась в нетрезвом состоянии. Я не осознавала, что играю со смертью в догонялки. Мне было плевать. Я не чувствовала адреналина или азарта, мне было пофиг на все. Но сейчас, полностью понимая, где я и с кем, мчась на максимальной скорости в машине, за рулем которой Фостер, мне хочется высунуться в форточку и орать во все горло, избавляясь от переизбытков диких чувств. За окном, в дымке тумана и ночных сумерек проплывает пригород. Безлюдное шоссе бесконечной прямой тянется на сотни миль. Позади неспящая Филадельфия, здесь же все забывается сном. Сплошная желтая полоса будто бы призывает найти ее окончание. Фонари, редко встречающиеся на пути, дают минимальный очаг света. Лишь свечение фар позволяет разглядеть, что находится впереди. Поздняя осень, как она есть, властвует в ночи. Жалостливые голые деревья, устало опустившие ветки к земле, обрамляют дорогу. Бескрайнее полотно темного неба струится каскадом звезд. Несмотря на движение, все замирает, молчит. Дилан мастерски управляет машиной, словно гонщик Формулы один. Езда плавная, без встрясок. Глядя на его, блестящие от азарта, глаза, все предыдущие впечатления стираются. Он кажется не таким занудой. Возможно, это и есть тот самый шанс, способный нас объединить и создать еще одну парочку в элитном обществе? Во всяком случае я буду надеяться на это. Я чувствую, как эта, дрейфующая на поверхности сознания, мысль действительно отрывает меня от гнетущего недавнего расстройства. — О, смотри, сумасшедшие! — Выталкивает меня из раздумий голос Фостера. Мимо нас, рассекая воздух, проезжают десятки мотоциклов. Из-за большой скорости эта колонна сливается. Кажется, что нас вот-вот сдует с дороги, как перышко. Рев моторов и мечущийся свет пугает. В груди волей-неволей замирает вдох. А я ведь тоже когда-то участвовала в подобном… — Вот же идиоты! Совсем мозгов нет. — Согласна… — Доноры совсем с катушек слетели. — Кто? — переспрашиваю я. — Ну их так все называют. Они ж больные на всю голову, раз на своем экипаже способны развивать такую скорость. Малейшее отвлечение — и все, ты лежишь на операционном столе, а датчики жизнедеятельности выводят прямую на мониторе. — А разве остального транспорта это не касается? — Шансов выжить намного больше, если управлять четырехколесной махиной. Чувствуешь разницу? — Чувствую. — Еще вопросы, милая леди? — улыбнувшись, заявляет он. — Обещай, что мы с тобой не разобьемся. — Пока ты со мной, бояться этого не стоит. Я помню, как нечто похожее однажды сказал Ривз в зале, совершая трудную поддержку: Пока ты со мной, тебе не следует бояться падения. Тогда я была стопроцентно уверена, что он меня не уронит. Я в жизни так никому не верила, как ему в тот момент. Но на самом деле, пока я с ним, я то и дело падаю. Нужно вставать прямо сейчас. — Позволишь мне сесть за руль? — Я строю милые глазки. — Уверена? — Ох уж эта предосторожность. — Дилан, я не собираюсь нас угробить! — Это я и хотел услышать. Стрелка спидометра стремительно раскачивается вправо. Это не машина набирает скорость. Это убегаю я. Прощайте, глупые чувства. Прощайте, глупые мысли. *** Около полугода назад — Стоп! Стоп! Стоп! — Мой крик настолько громкий, что я чувствую свинцовый привкус во рту. Авария. Дым. Пыль столбом. Асфальт словно завибрировал от сильного столкновения. Один из Лихачей, проезжающий мимо нас еще минуту назад, сейчас лежит, согнувшись от боли рядом со своим байком, колеса которого продолжают крутиться на бешеной скорости. Кровь, смешиваясь с грязью, прокладывает дорожки к обочине проселочной дороги. — Что делать, Хантер?! — орет кто-то позади. — В девять-один-один звони, придурок! — Злость выдает лишь голос. Его же выражение остается непробиваемым. Я подхожу к пострадавшему и вижу на его лице беспомощность, укрытую кровавым месивом. Он не совсем понимает, что происходит. Смесь шока и наркотиков, принятые несколькими часами раннее, сделали свое дело и притупили боль. Я удивлена, что он все еще в сознании, после такого падения можно запросто подружиться со смертью. Легонько расстегивая изодранную косуху, я замечаю торчащую кость на руке. От одного только вида рваного мяса, меня начинает мутить, но я не даю слабости зеленого света. Непонятная злость, ненависть ко всему происходящему моментально нарастает и обостряется. Из меня лезут иголки, отравленные сильнейшим ядом. Я и так стала злой собакой со дня смерти мамы, так теперь это животное превращается в Цербера (9). Вместо того, чтобы оказать минимальную первую помощь, я кидаюсь на Хантера, словно пантера на добычу и окаменевшими кулаками бью в грудь. — Какие же вы все уроды! Просила же больше не принимать дрянь. Ты помнишь тот случай на свалке?! В тот самый злополучный день, когда я упала с огромной груды металла, оставив пару шрамов на память, я заручилась, что с наркотиками мне не по пути. — Эй, успокойся! — Он перехватывает очередной удар, зажимая мои руки в свои костлявые лапы. — Что, значит, просила?! Тебе же и так на все плевать, с каких пор это не так? — Ты глухой или тупой? Хотя я знаю ответ. Наркота — хрень полная, из-за нее вы превращаетесь в пустые банки. А мне неинтересно тусоваться со стеклянными емкостями. — А что, если я скажу, что все байкеры — наркоманы. В прошлом, в настоящем, неважно. Но каждый, особенно тот, кто в банде, сидит на дури. — Это не правда. — Правда, дорогуша, правда. Ты из этих ребят видела хоть кого-нибудь, кто не употреблял? — скалясь, спрашивает он. Он прав. Все они курили, нюхали, кололись.