Я всегда верила, что у каждого человека есть шанс на исправление, искупление грехов. Что в какой-то момент к ним приходит раскаяние... Но к тому мужику оно уже никогда не придёт. Каждую ночь я вижу его в луже крови, и ни капельки не жалею о своём поступке. Одной тварью на Земле стало меньше. А ещё я очень скучаю по папе. И никак не могу понять, почему он ко мне не приходит. В моей палате постоянно кто-то есть. То врач приходит, то медсестры, что ставят капельницы и все время измеряют температуру и делают уколы. Даже заходил как-то раз Он. Зоркий... И как его только сюда пустили? И почему он на свободе? Хотя, я рада, что его не арестовали. Это он меня вынес из подвала. Просто когда начался весь шум, подхватил на руки и твёрдым шагом пошёл вверх по лестнице. Вспомнила это, пока нахожусь тут. Я зажмуриваю глаза от яркого света, который беспрепятственно проникает в помещение. Отчего-то солнце раздражает. Мне хочется темноты, тихой, спокойной. Но теперь темнота перестала ассоциироваться с безопасностью. В детстве я, когда становилось страшно, просто закрывала глаза. Теперь же такой роскоши позволить себе не могу, потому что каждый раз возвращаюсь в тот день... Ко мне каждый день приходит психолог. Молодая женщина, которая пытается привести моё эмоциональное состояние в относительную норму. Она говорит, что мне нужно выпустить эмоции наружу. Но всё напрасно, я чувствую, что не вывожу. Я даже заплакать не могу, словно слезы закончились. Словно я выжженная палящим зноем пустыня, в которой не сыскать и капли воды... Лишь мираж, который заставляет путника идти все дальше и дальше. Сегодня в груди поселились неприятное чувство тревоги, которое я не могу объяснить. Оно зрело с ночи, и когда солнце стало клониться к закату, стало практически невыносимым. Я все же поднимаюсь с больничной койки и иду к окну, таща за собой стойку с подвешенным мешочком лекарства. Капельницы стали такими же привычным, как еда: на завтрак, обед и ужин. За окном бурлит жизнь, по корявым бетонным дорожкам неспешно прогуливаются пациенты, поодаль возле будки охраны стоят несколько человек в чёрной форме и что-то оживленно обсуждают. Мне даже кажется, что я слышу их смех, но это вряд ли. Окна в моей палате закрыты, и в рамках нет даже ручек. Интересно, везде так, или только в моей палате? Чтобы не шагнула из окна... На улице стоит жара, и хорошо, что в палате кондиционер, иначе было бы не продохнуть, особенно во второй половине дня, когда солнце начинает светить в окна. Короткий стук в дверь отвлекает меня от мыслей. Оборачиваюсь и застываю на месте, сердце спотыкается и в следующую секунду начинает барабанить о ребра. Зоркий... Он как всегда хмур. Светлые глаза проходятся по мне, словно рентгеном. Он выглядит совсем по-другому в свете дня. Кивает в знак приветствия и молча входит в палату, тихо прикрывая за собой дверь. Встаёт рядом, не отрывая взгляд от унылого пейзажа за окном. А я не могу перестать смотреть на него. — Здравствуйте, — говорю хрипло я. И голос словно не мой, потому что я молчала все время, что здесь нахожусь. Он переводит на меня тяжёлый взгляд. Выдерживаю. — Почему папа ко мне не приходит? Вы уже третий раз за десять дней, а он не приходит... Зоркий снова отворачивается к окну. Прячет руки в карманы синих джинсов, перекатывается с пятки на носок и обратно. Его плечи напряжены, и такое его состояние меня пугает. Чувствую, что мои губы начинают дрожать. — Где папа? Мне никто ничего не говорит... — Люба... — Пожалуйста, скажите мне... Вы же всегда были добры ко мне... Пожалуйста... Где папа? — Он не придёт, — получаю хриплое в ответ. — Почему? Он не знает, что я в больнице? — Его больше нет, — Зоркий делает шаг ко мне, сжимает мои плечи. До меня не сразу доходит смысл его слов. Заторможенно моргаю, пытаюсь рассмотреть что-то в глазах Зоркого. — Его больше нет... — повторяет еле слышно Зоркий, и я чувствую, что начинаю оседать. В глазах мутится, дышать нечем. Я пытаюсь отстраниться от мужчины, но он лишь крепче обнимает. Утыкаюсь носом в его плечо. Вибрация проходит по всему телу, и я словно прихожу в себя после долгого забытия. Не чувствуя собственного тела, повисаю на мужчине. Он перехватывает меня одной рукой, а второй начинает гладить мои волосы. Такой знакомый жест. Папа всегда меня так успокаивал. Но теперь его нет... Моего папочки... Любимого папочки... Как же так? В палате становится шумно, вокруг какая-то суета, но мне все равно. Я плачу... Нет, я рыдаю в голос. Я кричу, пытаюсь вырваться, но Зоркий крепче сжимает меня. Чувствую укол в плечо, лёгкую боль. Но она не сравнится с болью потери... Сознание уплывает. Нет, я не хочу... Пожалуйста, не надо! Только не снотворное... Сквозь морок чувствую спиной прохладу простыни, голова опускается на совершенно твёрдую подушку. Лёгкое касание к волосам, и меня поглощает темнота. 17 Странное чувство... Когда, вроде, спишь, но сквозь сон все слышишь. И ничего сказать не можешь, и открыть глаза не можешь тоже. Врач даёт медсестре распоряжения, Зоркий спрашивает о моем состоянии. — Не положено, только родственникам можем давать информацию. — Кроме меня никого нет. — А Вы ей кто? — Жених. Несколько секунд пауза. — Девочка в тяжёлом психологическом состоянии. У неё депрессия. Работа с психологом насмарку, девочка ни слова не сказала. — Физически что? — Истощение, лёгкое сотрясение мозга, обострение гастрита, ушибы. Переохлаждение. Удивительно, что до воспаления лёгких не дошло... — Когда её можно будет забрать? — Не раньше, чем через неделю. Эмоциональное состоянии девочки нужно стабилизировать. Снова тишина, а потом шаги и хлопок двери. Кровать рядом проминается, руку накрывает теплом. Приятно, но мне хочется кричать. Кричать от той боли, которая сжимает грудину. Я плачу... Плачу даже во сне, потому что папы больше нет. Его нет... Где-то я слышала фразу: "Плохое случается с хорошими людьми". Видимо, так и есть... Даже моя апатия ко всему окружающему не помогает скоротать время. Я выспалась, кажется, на год вперёд. Не знаю, может, от лекарств, но сны стали немного спокойнее. А, может, от того, что психологиня все же меня разговорила. Это случилось сразу после известия о том, что папы не стало. Я даже не заметила, как стала рассказывать врачу о наболевшем. И о папе, и о том, что произошло в подвале. О том, что я убила человека... Хотя человеком то существо назвать сложно. Я не знаю, чего ждала... Осуждающего взгляда или ещё чего-то? Но психологиня повела себя очень профессионально. Слово за слово, и мне становится вроде бы легче. Зоркий приходит ко мне почти каждый день. Он оказался совсем не тем, за кого себя выдавал. Следователь, ну надо же... С редким, красивым именем. Захар... Он все так же немногословен, но мне и не нужны слова. Участие Захара в моей жизни становится нормой. И в один из его визитов я случайно узнаю, что его отстранили от того дела. Он долго выслеживал главаря, долго добивался доверия, уважения членов банды. Но потом что-то пошло не так... А ещё мне разрешили, наконец, выходить из палаты. Первым делом я пошла к Ёрику. Он, как оказалось, находился все это время рядом. Поход в соседнее крыло к другу получается тяжёлым для меня. И физически, и эмоционально. Я снова плачу, смотрю на Юрку и снова вспоминаю все. Он, несмотря на свое все ещё не восстановившееся здоровье, пытается меня утешить и пожалеть. Но у меня к себе жалости не осталось. Она вся вышла в том подвале, осталась валяться на полу вместе с отрезанными волосами. Когда я возвращаюсь в палату, чувствую себя выжатым лимоном. А в палате у окна меня ждёт Захар. Сердце подпрыгивает, когда вижу его крепкую спину. Оборачивается. Уголок губ вздрагивает. Это я уже знаю, он так типа улыбается. — Привет, — здоровается первым. — Привет. Прохожу к кровати и заваливаюсь, словно мешок картошки. Всё тело становится ватным. Устала ужасно... — Как ты? — Нормально. К Юрке ходила. — Я рад, что ты теперь выходишь. Врач сказал, что ты идёшь на поправку. И если дальше все пойдёт хорошо, к концу недели выпишут. — И почему врач говорит это тебе, а не мне? — усмехаюсь. Улыбка даётся мне с трудом. Не знаю, почему. Кажется, губы забыли, как это... — Понятия не имею. Наверно, я вызываю доверие. — Наверно. А я знаю, почему. Помню тот разговор Захара с врачом. Когда Зоркий представился моим женихом. Зоркий... Я даже называть его так не хочу. Сразу внутри поднимается вся та муть, что только начала оседать. Захар рассматривает моё лицо, словно в этот момент читает мысли. А я только и думаю о том, что не хочу... Не хочу, чтобы он уходил. Потому что с ним по-прежнему более спокойно, чем без него. И хоть я знаю, что всю банду накрыли, не хочу оставаться одна... 18