Зоркого все нет, и еду мне приносит один из похитителей. Кабан, кажется. Он вполне оправдывает свое прозвище, потому что просто огромен. И это не только комплекции касается. Ростом метра два, он нагоняет на меня панику. Особенно, когда вот так смотрит… — Ну что, малышка… папаня твой за тобой не придет, — ухмыляется он, обнажая желтые зубы. Такие бывают у курильщиков со стажем, которые не заморачиваются гигиеной. От кабана постоянно несет потом, словно он не принимает душ. Чтобы отвлечься от того, что говорит громила, я вспоминаю детство, когда дедушка топил баню по субботам, и мы все приезжали к ним с бабулей в гости. Был официальный банный день. Но это не означало, что всю оставшуюся неделю никто не мылся. — … поэтому мы с тобой найдем, как скоротать время… — доносится до моего слуха, и Кабан начинает надвигаться на меня. Я вжимаюсь спиной в стену, но это мало помогает. Закрываю глаза, когда он дергает меня за плечо вверх, поднимая с матраса. И задерживаю дыхание, потому что от его противного запаха начинает тошнить. Паника поднимается и сковывает горло. Это тот самый момент, когда я бы хотела просто потерять сознание. Лапы Кабана начинают шарить по поему телу. Он мнет грудь, сжимает попу и пытается расстегнуть пуговицу на джинсах. И когда у него это получается, во мне вместо паники поднимается волна гнева. Я с Серегой не стала спать, хотя он мне и нравился. А от этого типа меня в прямом смысле тошнит. Так почему я должна отдать ему себя!? Из груди рвется протестующий звук, и я со всей силы толкаю Кабана от себя, но не тут-то было. — О, да ты сопротивляться решила. Ну, слава богу. А то уж думал, что ты совсем амеба. Силы явно не равны, тем более, что я за время заточения ослабела физически от постоянного голода. — Какие у тебя волосы, малышка… отвал башки просто, — дергает резинку с моих волос. Кудри рассыпаются по плечам, и громила запутывает в них свои пальцы, пропахшие сигаретами. Кричу, не в силах терпеть боль, а он засовывает язык в мой рот. Прикусываю со всего маху, шипит и отвешивает мне леща. С размаху падаю спиной на стол. — Сучка малолетняя… — выходит из себя и наставляет на меня пистолет. – Пристрелю нахрен! А сам наваливается на меня своей тушей. В голове гудит. Ну где же ты, Зоркий? Где же ты, когда так нужен мне… Из глаз катятся слезы, заполняя ушные раковины. Звуки становятся размытыми, пытаюсь выбраться из под бугая, но ничего не выходит. К горлу подступает рвотный позыв. Это конец… Если эта тварь что-то сделает мне… Если дотронется… Возьмет силой… Лучше здохнуть! Хриплю, потому что голос сорвала, но никто так и не услышал… Никто не поможет… Беспомощно шарю руками над головой, и тут нащупываю что-то холодное. Это что, его пистолет? Не мешкая хватаю тяжелый ствол и пытаюсь сосредоточиться не на руках Кабана у себя в трусах, а на том, как эту штуку взвести. Щелчок… Есть! Кабан так увлечен домогательством, что не замечает ничего вокруг. По случайности удается вывернуться из его захвата, когда он немного ослабляет хватку, и вот я стою в паре шагов от него и наставляю на него дуло. — Охренела, малышка? Положи на место, пушка детям не игрушка. — А я уже не ребенок, раз ты хотел меня трахнуть! Или ты чертов педафил? — Детка, да у тебя духу не хватит. Злит неимоверно, и я опускаю прицел немного ниже и нажимаю на курок. Выстрел. Уши закладывает. Амбал истошно кричит, ухватившись за ногу. Но этого слона не останавливает даже дырка в ноге, и он начинает наступать снова. Стреляю еще раз, еще и еще, пока не заканчиваются патроны. Кабан валится безжизненной тушей на бетонный пол. Лужа темной крови растекается по серому бетону, а я кричу. Кричу, но сама себя не слышу. То ли это голос пропал, то ли уши заложило от грохота выстрелов. В подвале начинается какая-то суета, меня отталкивают к стене. Бьюсь больно затылком, сознание уплывает на какое-то время. Очухиваюсь, озираясь – никого. Только лужа крови и красные следы по полу. Вспоминаю, где я и что произошло, бьюсь в немой истерике и отползаю по полу в дальний угол. В руку вонзается что-то острое – треугольный кусок железки, которого я здесь раньше не видела. А, может, просто не обращала внимания. Хоть и изучила каждый сантиметр темницы за время заточения. Беру его в руку и подношу к запястью… 14 Может ли моя жизнь закончиться в сыром вонючем подвале вот так… Нет, я не в силах собственноручно лишить себя жизни. Я же так люблю жизнь… Столько всего еще не успела узнать… Сколько всего мечтала попробовать, где побывать… А Юрка? Как там мой бедный Юрка? Пострадал из-за меня… А папа? Боже, пусть с ним все будет хорошо! А я потерплю, подожду… Он обязательно за мной придет, мой папулечка… Кабана больше нет! Нет! И я надеюсь, что его дружки не придут и не продолжат то, что он не успел совершить. Он не успел… Задыхаюсь от тошноты и ползу на четвереньках к ведру. Еле успеваю открыть крышку, как меня выворачивает. Долго и мучительно выворачивает, а потом снова наступает темнота. Открываю глаза – привычно удит и моргает лампочка. Доползаю до матраса. Тяжело, словно вешу тонну. Железка, которой я хотела вскрыться, валяется рядом. Убираю с лица влажные волосы и тут понимаю, что не хочу… Не хочу не волос этих, ничего не хочу… Оттягиваю прядь и пилю ее острым краем железяки. Нравятся мои кудри – а вот хрен вам всем, мрази! Буду ходить лысой, лишь бы ко мне больше никто не прикасался… Силы быстро заканчиваются, но я все же завершаю начатое. Вокруг темными пятнами валяются длинные пряди, и я отбрасываю железку, словно она – ядовитая змея. Реву снова, но слез нет. Просто не осталось слез. Лишь горечь во рту и по телу отпечатки жестких пальцев громилы, что начинают синеть. На полу у входа валяется пистолет, и почему его не забрали – вопрос. Поднимаюсь на ноги с трудом и, покачиваясь, иду. Поднимаю пистолет, он тяжелый и холодный. Дрожь пробегает по телу. Боже мой… Боже мой! Я. Убила. Человека. Я убила! И пусть то существо человеком назвать сложно… Животное, грязное, мерзкое… Но я убила. Аааааа… Снова тошнит и я бегу к ведру. Но рвать уже нечем, и я просто чувствую дикую боль. Словно меня выворачивают наизнанку. И эта боль пульсирует во всем теле. Полощу рот остатками воды, вытираю лицо влажными ладонями и ложусь на свой матрас. Холодно… Как же холодно! И пустота не только в моей темнице, но и в моей душе. Словно это я истекаю кровью, оставляя следы на бетоне… Чувство опустошенности сменяется отвращением к себе и новым приступом истерики. Но тут дверь в мое подземелье распахивается и на пороге появляется Зоркий. От страха и неожиданности я вскидываю в его сторону пистолет. И неважно, что в нем нет патронов… — Тише. Тише, это я… — он взволнованно смотрит на меня, подняв руки вверх. – Ты же знаешь, я не причиню тебе вреда… Люба, ведь знаешь? И меня срывает в новую истерику. Сильные руки сгребают меня в охапку. — Ну что ты, маленькая… Все прошло. Все закончилось. Люба… И раскачивает меня в своих объятиях, как ребенка. Снимает рубашку и накидывает на мои плечи. — Прости меня… Не успел я… Говорит что-то еще, но я лишь слышу какую-то возню вокруг. Топот, разговоры, мое тело взмывает вверх, я словно парю в воздухе… Воздух. Теплый и свежий. Пахнет скошенной травой и выхлопными газами. Шум двигателя, сирена, кто-то что-то говорит, но я не понимаю. Хочу открыть глаза, но не получается. Тело непослушное, оно мне не подчиняется. Куда-то едем. Трясет по ухабам. Снова голоса, шум, какой-то писк. Я словно сплю, но все слышу. Тяжелое марево сгущается и, наконец, наступает спасительная темнота. Я умерла, что ли? 15 Пик… пик…пик… Этот противный звук врывается в мое сознание, становится все громче и громче. Мне хочется закрыть уши, но не могу пошевелиться. Паника охватывает мое тело, и я пытаюсь открыть глаза. Не с первого раза, но все же получается. Звук становится чаще и громче. Зажмуриваю глаза от головной боли. Из горла вырывается то ли стон, то ли хрип. Во рту пустыня, все тело ноет и затекло. По ногам идут колючки, и я пытаюсь пошевелить пальцами. Не чувствую… Ничего не чувствую ниже колен… Дыхание срывается, и я пытаюсь встать, но понимаю, что связана. Надо вырваться, выпутаться из оков… — Надя, капельница, — раздается сбоку, и я фокусирую взгляд. – Люба, Вам ничего не угрожает. Вы в больнице. Надо успокоиться, чтобы медсестра смогла вставить капельницу в катетер… Оглядываюсь вокруг – и, правда, больничная палата… Хотя, палатой не назовешь. Куча каких-то приборов, все светится и пищит, заставляя морщиться от боли. — Как Вы себя чувствуете? – врач снова подает голос, и я перевожу на нее взгляд. Пока я пытаюсь вымолвить хоть что-то, медсестра подключает капельницу, настраивая интенсивность подачи лекарства. Кап. Кап. Кап… Голос так ко мне и не возвращается, и я просто закрываю глаза. Снова уплываю в темноту, разбавленную противным писком приборов. Может, оно и к лучшему… Может, лекарства помогут забыть… Но мысли никуда не деваются, а наоборот, клубятся в голове, словно грозовые облака. Они, как красочный фильм, снова и снова транслируют мне то ли воспоминания, то ли додуманное мной нечто… Вот я стреляю в Кабана, вот приходит Зоркий… И я красивая, в летнем сарафане и с длинной косой иду навстречу к нему. Обнимаемся… — Ну что, малышка… папаня твой не придет, — говорит он, почему-то голосом Кабана. Отскакиваю в сторону, задыхаюсь от паники, накатившей вдруг с новой силой. — Люба, Вам ничего не угрожает. Вы в больнице, — голос врача. Плачу. Папочка… Почему он не приходит? Пик…пик…пик… Веки тяжелые, во рту пустыня. В сгибе локтя печет и тянет. Облизываю пересохшие губы и с трудом, но открываю глаза. Белый потолок, противный писк приборов. И я все так же не могу пошевелиться. Оглядываюсь вокруг – палата. А меня опутывают ремни. Приборы начинают истошно пищать. В палату почти сразу входит медсестра. — Здравствуйте Люба. Я рада, что Вы пришли в себя. Не пугайтесь, вы в реанимации. Хорошо, что Вы очнулись, теперь Вас переведут в палату интенсивной терапии. Через несколько минут к Вам придет дежурный врач. — Почему я связана? – хриплю, но медсестра сдержанно улыбается и отвечает: — Такие правила в реанимации. Всякое бывает… И уходит. А я остаюсь лежать и не понимаю. Что она имела ввиду? Что бывает? Ноги и руки идут иголками. Тело затекло, но я даже размяться не могу. Каждое движение причиняет боль. Из глаз катятся немые слезы, стекают по вискам и собираются в ушных раковинах. Страшно… Едва ли не больше, чем в том подвале… Через какое-то время в палату приходит врач. Он смотрит показания приборов, сверяет с записями, что-то говорит. Я как в тумане, пытаюсь понять, что мне говорят, но все тщетно. Уплываю в сон. 16 Время словно замерло, и я не могу взять себя в руки. Каждую ночь, когда закрываю глаза, возвращаюсь в свою темницу. И вижу противную рожу амбала. И словно чувствую его постные ручищи на себе... Каждую ночь меня преследует один и тот же кошмар, что я хватаю пистолет и стреляю в мордоворота, что пытался меня изнасиловать. И мне кажется, что ему это удалось. Не тело, он изнасиловал мою душу.