22 Еле отлипаю от нее, когда приходит время уезжать. Она беззвучно плачет, и я сначала не понимаю, что произошло. Может болит что? Но она говорит, что не хочет, чтобы я уезжал. Словно душу мне вынимает своим взглядом больным. Не сдержался, да, сначала обнял ее, да еще и поцеловать нежную кожу осмелился. Старый дурак! О чем вообще думаю!? У девочки стресс, даже, скорее, травма психологическая. Ее чуть не изнасиловали, а я со своими поцелуями… Но реакция тела у меня вполне ожидаемая. Сколько я не был с женщиной? Хрен знает. Наверно, как началась заваруха с Лютым. Попал в его шайку, и пришлось забыть о личной жизни. А теперь что? Смотрю на Любашины плечи хрупкие и тихо погибаю… Говорю ей что-то, пытаясь отвлечься, а потом не оборачиваясь, ухожу. Сейчас это лучшее решение. Быть с ней в одном пространстве, наедине, совершенно невыносимо. А я не подлец какой-то, чтобы пользоваться ее беспомощностью. Да и возраст опять же… Она так молода! Младше моей дочки, Маринки! Охренеть можно… Несмотря на то, что меня отстранили, все же еду на работу. Мужики держат в курсе. Пока Зотова не прижмем, я не могу быть спокойным за Любу. Да и Сафонова прятать в больнице так долго – плохая идея. А куда-то его перевозить тоже не вариант, потому что просто некуда. Но в отделе тишь да гладь, и я все же еду домой. Не был здесь недели две. Сначала ночевал в больнице, потом, из невыносимого чувства одиночества осел у Маринки. Но я уже слишком стар для таких скитаний, и хочу просто выспаться, если получится. Принимаю обжигающе горячий душ и еле добредаю до кровати. Валюсь без сил и, наконец, вырубаюсь. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Мерзкий звук врывается в сознание, и я нехотя открываю глаза. За окнами светит солнце, ветер клонит деревья, срывая с них последние листья. Тоска зеленая… Ненавижу осень. Тело непривычно ломит. Потянувшись, встаю. Не надел даже трусы, когда вышел из душа, поэтому плетусь к шкафу, потом на кухню ставить чайник. Насыпаю в чашку две полные ложки кофе и заливаю кипятком, наконец, смотрю на часы. Проспал пятнадцать часов? Ни хрена себе, отдохнул… На мобильном ни одного звонка, но есть сообщение от Любы с коротким списком того, что нужно забрать из квартиры. С подробной инструкцией, где и что лежит. Прихожу в себя и одеваюсь. Маяться от безделья дома не хочу, поэтому еду к Любе домой и собираю вещи. Дорога в деревню занимает больше времени, чем обычно. На выезде из города встаю в пробку, и по трассе ползем из-за ремонта дороги. Подъезжаю к дому, когда уже темно, сразу ставлю машину в гараж, чтобы не светиться, и почему-то стопорюсь на пороге. В окне тускло горит свет. Заглядываю внутрь – Люба сидит, забравшись с ногами в кресло, читает книгу. Верхний свет не горит, только торшер. Впервые с того дня, как забрал Любу из подвала, вижу ее с распущенными волосами. У нее красивые волосы, кудрявые. Видно, что острижены неровно, но все равно красиво. На плечах моя старая клетчатая рубашка, под ней белая майка. Совершенно обычная, но насколько Любе идут такие простые вещи. Достаю мобильник и, чтобы не напугать стуком в дверь или своим неожиданным появлением, пишу ей сообщение. Телефон рядом с ней, лежит на столике. Экран загорается, и Люба читает сообщение. Улыбается, а меня обдает жаром. Она рада мне… Рада! Ответ приходит быстро, и я пишу, чтобы открыла мне дверь. Довольно бодрым шагом идет в коридор. Дверь передо мной с тихим скрипом открывается. — Привет, — улыбаюсь. — Привет, — отходит, пропуская меня внутрь. Разуваюсь и заношу вещи в комнату, где Люба читала. Она не спешит уделять внимание вещам. – Голодный? — Да не особо, но от кофе не откажусь. — А кофе нет, только чай. — Тогда чай, — иду за ней и наблюдаю не без удовольствия, как она хлопочет по кухне. Движения не такие медленные, как до моего отъезда. Люба хорошо освоилась, и уже знает где и что лежит. Когда передо мной появляется чашка горячего чая, Люба садится напротив и, подперев подбородок кулачками, пронзает меня взглядом. А я не могу не смотреть на нее. Взрослый дядька, чтобы глаза от девчонки прятать. Хотя, очень хочется. — Ты сегодня бодрая, — говорю очевидное. — Я сократила дозу антидепрессантов. — Люба… — Я знаю, что так нельзя. И совсем от них пока отказываться не буду. Но я плохо себя чувствую из-за них. Как сонная муха, постоянно ищу, куда прилечь. Надоело, честное слово. — Ну ладно, — может, она и права. Ведь врач смотрит на все со стороны медицины, а Люба исходя из своих ощущений. — И ты не будешь меня ругать? — За что? – она улыбается несмело, а я снова смотрю на ее губы. – Ты улыбаешься, значит, сокращение дозы пошло на пользу. — Хоть бы… И Люба отводит взгляд, снова становится грустной. 23 С настроением все еще не пойми, что происходит. То хочется улыбаться, то снова накатывает дикая тоска. Я стараюсь смириться со своими эмоциями, но все еще не разбираю, это мое внутреннее или навеянное антидепрессантами. Очень волновалась и даже думала не говорить Захару, что самостоятельно уменьшила дозу. Когда он уехал, я снова спала. Потом снова спала и снова… Надоело, честное слово! Я научусь справляться и не истерить. Просто нужно время. А вот такой амебой быть я не хочу! И вечером впервые не выпила таблетку. Тоска, что сжирала меня изнутри никуда не делась, но стало немного легче. Не хотелось каждую минуту прилечь и подремать. И впервые за последнее время, я стала замечать, что творится вокруг. Словно мои органы чувств стали просыпаться. Я стала четче слышать звуки и улавливать запахи, появилось желание выйти на улицу, открыть окна на проветривание, привести себя в порядок. На улицу я, конечно, вышла, но не надолго, потому что погода радовала солнцем, но похолодало ощутимо. А верхней одежды у меня с собой нет. Надо бы посмотреть, видела в прихожей шкаф, может, там что-то найдется. Что касается внешности и вообще в целом моего ощущения себя – неприятные ощущения в теле прошли, от синяков ничего не осталось, лишь неровно отпиленные пряди напоминали о том, что произошло. Посмотрев в ванной комнате и не найдя там ножниц, иду на поиски в кухню. В одном из ящиков находятся вполне приличные ножницы, похожие на парикмахерские. В горячем душе отмокаю долго, словно пытаясь смыть что-то невидимое с кожи. Я давно не пахну подвалом, это скорее фантомное. Знаете, как человек с ампутированной ногой чувствует боль… Так и я, только все конечности на месте. Это не боль, это запах плесени и пыли… Заматываюсь в большое полотенце и рассматриваю себя в зеркале. Прочесываю волосы найденной в шкафчике расческой и, примерившись, ровняю ножницами концы. Сразу убираю состриженные пряди и, взбив кудри у корней, остаюсь вполне довольной. Жаль, что фена нет. К обеду все же выпиваю половину таблетки. Действует практически молниеносно, если учесть, что я почти ничего не ем. Клонит в сон, и я прежде, чем лечь в кровать, пишу сообщение Захару со списков необходимого. Вырубаюсь на пару часов, но просыпаюсь вполне легко. Словно выспалась, и чувствую себя бодро. Слоняться по дому нет желания, и я иду к книжным полкам, о которых говорил Захар. Веду по корешкам книг пальцами. Это так странно, быть здесь. А еще ждать Захара. Я не понимаю своих чувств к нему. Знаю, глупо думать, что я ему нравлюсь, как женщина. Да и у него, наверно, кто-то есть… Но отторжения во мне не вызывает лишь он. Даже врачи-мужчины, когда осматривали в больнице, были практически невыносимы. Их руки, дыхание, близость… Но с Захаром все по-другому. Выбираю «Собачье сердце», усаживаюсь в кресло и открываю книгу. «Захару на долгую память от Валентины» — написано на первом листе красивым витиеватым почерком, и я улыбаюсь. Ну, надо же, как меняются ценности… Сейчас, если придешь к парню с подарком – книгой, будет выглядеть странно. Да и молодежь не понимает ценности книг, не говоря уже обо всем остальном, приземленном и душевным. Затягивает. Не отрываясь, «проглатываю» четверть книги, когда телефон пикает оповещением. Сообщение от Захара, и я невольно улыбаюсь. Мне нравится это ощущение радости. И я набираю ответ. Он приехал… А я даже не встречаю. Но ничего уже не поделать, и я просто предлагаю ему чай. Все же врушка из меня никакая, тем более Захар замечает, что я бодрая сегодня. И я признаюсь, что мухлюю с антидепрессантами. Он не отчитывает меня, только рассматривает внимательно. Как-то по-другому смотрит, и я смущаюсь. — Ты не против, если я здесь останусь? – спрашивает словно между прочим. — Это твой дом, товарищ Соколов. И ты можешь у меня не спрашивать. — Я бы не хотел, чтобы ты чувствовала себя неуютно. — А мне с тобой всегда уютно. Кажется, я что-то не то говорю, потому что он резко встает и подходит к окну, вставая ко мне спиной. — Я что-то не то сказала? – встаю за ним. Голова немного кружится, и я прикрываю глаза, справляясь с состоянием. Но через пару секунд все же встаю рядом с ним. Вздыхает. — Все нормально, Любаш. Просто переживаю за тебя, — его губы вздрагивают в подобии улыбки, а мои вмиг пересыхают. 24. Захар Ее язычок скользит по губам, и я снова одергиваю свои мысли в другую сторону. Нельзя, товарищ Соколов! — Ты ела сегодня? – отхожу к холодильнику, открываю дверцу. На полках перестановка, значит, ела. — Ела суп. Очень вкусный… — Да, Маринка отлично готовит, — улыбаюсь, доставая кастрюлю. Люба молчит, и я мельком скольжу по ней взглядом. Глаза как у побитой собаки. Что успело случиться за пять секунд – не понятно. – Любаш? – ставлю кастрюлю на плиту, а сам к Любе иду. Она отводит глаза и обхватывает плечи ладонями. — А кто это? — Что кто? – туплю нещадно. — Марина, которая готовила. Кто это? – не поднимая глаз, говорит Люба. — А, так дочка моя, — боюсь даже предположить… Или поверить в то, что настроение Любы испортилось потому, что в ней разыгралась ревность. Ну, не может такая юная девочка, как Люба, влюбиться в такого старого деда, как я! Да еще и после сильнейшего стресса. Нет, я в своем теле и возрасте ощущаю себя вполне комфортно. И все бы ничего, но к Любе меня тянет с немыслимой силой. — Понятно, — говорит она и вместо меня идет к плите. Зажигает конфорку и достает из стола половник. А я сгораю изнутри, желая продолжить тему и выманить у девочки признание. Но гашу. Гашу этот жар, потому что совсем не время сейчас. Сажусь за стол, и, раз уж Люба взялась снова хлопотать, даю ей карты в руки. Она все еще быстро устает, и буквально падает на стул, когда все готово. — Спасибо за заботу, Любаш. Но давай, ты пока не будешь геройствовать, ладно? Тебе надо больше отдыхать и набираться сил. — Я устала отдыхать, — легкая улыбка касается ее губ. Красивая, сил нет! — Ну, тогда, можно завтра сходить к реке, если дождя не будет. Тут близко. — Хорошо.