– Заезжал за ним в гостиницу, – буркнул Блэкуэлл. Лейни обвел помещение глазами. С трех сторон пластиковые занавески, с четвертой – глухая стена. Места вроде бы и много, раза в два больше, чем в том гостиничном номере, и все равно тесно, в первую очередь – от техники. Да и от мусора тоже. Солидная батарея черных аппаратурных стоек буквально утопает в белой трясине пенополистирольной упаковки, обломков гофрированного пластика и скомканных пузырьковых «простыней». Три человека, замершие в ожидании у стоек, двое мужчин и женщина. – Хоть бы порядок какой навели. – Блэкуэлл раздраженно пнул груду упаковочного хлама. – А мы в уборщики не нанимались, – любезно сообщила женщина. Вот таким же примерно голосом и в такой же манере изъяснялись сотрудницы Лейни, «слитскановские» аналитички. Все трое техников – один рыжий, один японец, с волосами, стянутыми на затылке в тугой самурайский хвостик, и эта самая женщина, коротко стриженная шатенка, – были одеты в джинсы и самые нормальные, без никакой экзотики, короткие куртки. – Это ж сдуреть, чтобы такая работа, и почти без предупреждения, – проворчал рыжий. – Совсем без предупреждения, – поправил его японец. Уж этот-то точно был свой, из Калифорнии. – За то вам и платят, – сказал Блэкуэлл. – Нам платят за развлекательную прогулку, – ухмыльнулся рыжий. – Молитесь, чтобы эта хрень работала, – Блэкуэлл указал подбородком на опутанные проводами стойки, – а то все ваше развлечение быстро закончится. Пока шел этот обмен любезностями, Лейни заметил у дальней – и единственной в этом загоне – стены складной стол. Пластиковый, ядовито-розовый. На столе стоял тускло-серый компьютер и лежали очки. От компьютера к ближайшей стойке тянулись плоские, радужно-многоцветные ленты кабелей. Стена хранила многолетние наслоения старых, незнакомых реклам, из-за розового стола тупо таращился огромный, фута в четыре, женский глаз. – Ладно, – сказал Лейни, осторожно пробираясь к столу сквозь завалы пенополистирола. – Посмотрим, что там у вас такое. 16 Сона Здесь не было ни одного мало-мальски целого дома, только жалкие пеньки обвалившихся стен да немногие прямоугольники ржавой гофрированной кровли, косо сидевшие на серых, обветшавших деревянных столбах. И еще – плавательные бассейны, густо поросшие кактусами и огненно-красными молочаями, на белой мозаике битого кафеля сторожко дремали ящерицы, загадочные письмена неведомых цивилизаций. Кое-где чернели пятна дотла прогоревших костров. Здесь всегда был ранний вечер. – Сона? – Тебя кто-то ищет. Белая футболка, заношенная кожаная куртка. Здесь, в своей долине, Сона всегда представлялась мелькающим коллажем деталей, вырванных из фильмов и журналов, реклам и мексиканских газет: темные глаза, ацтекские скулы, еле заметная россыпь подростковых прыщиков, спутанные черные волосы. Она поддерживала низкое разрешение, всегда была чуть не в фокусе. – Мама? – Нет. Кто-то с серьезными возможностями. Кто-то, точно знающий, что ты в Токио. – Узкие носы черных сапог припорошены пылью долины. Медные молнии по наружным швам выгоревших черных джинсов, от талии до щиколоток. – А чего это ты так вырядилась? – А? – Кья так и была в прикиде от Силке-Мари Колб. – Ну да. Это для встречи с местными. У них тут все официально, как я не знаю, помрешь и не встанешь. Дорого, но я заплатила по карточке нашей общей знакомой. – А где ты входила в сеть, когда платила? – Там же, где и сейчас. У Мицуко. – Да? – нахмурилась Сона. – А что еще ты покупала? – Ничего. – Ничего? – Ну, еще в метро платила. – В метро, говоришь? Сона щелкнула пальцами. Ящерка, выскользнувшая из-под соседнего валуна, взбежала по ее ноге и легла в подставленную ладонь. Сона любовно погладила узкое верткое тельце, и узор чешуи изменился. Затем Сона постучала ящерку по голове, та стремглав сбежала на землю и исчезла за смятым, насквозь проржавевшим листом кровельного железа. – Келси испугалась, – сказала Сона. – Испугалась настолько, что ко мне пришла. – Испугалась? Чего? – Какие-то типы трясли ее насчет твоего билета. Они пытались связаться с ее отцом, потому что билет был куплен на его баллы, но он, отец, сейчас в отъезде. Тогда эти типы взялись за Келси. Думаю, они ей угрожали. – Чем? – Я не знаю. Но она им все выложила, и твое имя, и номер карточки. Кья вспомнила Мэриэлис. И Эдди. Сона Роса достала из кармана кожанки складной нож и присела на корточки; в пластиковых накладках неустанно вились золотые драконы. Легкое прикосновение к луженой кнопке, и наружу вылетело длинное, с гравированным драконом, лезвие, тыльная сторона лезвия – хребет дракона, иззубренный и безжалостный. – Прибздела она, эта твоя Келси, прибздела и раскололась. Яйца за такое резать надо. – Она такая же твоя, как и моя. Сона подобрала с земли веточку, из-под ножа побежали крутые завитки стружки. – В моем мире она не продержалась бы и часа. В тот последний раз она рассказывала про свою войну с «крысами», про ночные марш-броски сквозь ржавые джунгли обветшавших гаражных комплексов и генеральные сражения на загаженных детских площадках. Как началась эта война? Чего они там не поделили? Сона с ходу отметает все подобные вопросы как несущественные. – Как и я. – Так кто же тогда тебя ищет? – Ну, если бы мама узнала, что я здесь… – Твоя мама ни в жизнь не нагнала бы на Келси такого страху. – Если кто-нибудь узнает номер моего места в самолете, он тогда сможет узнать номер билета, а потом узнать, где и как был куплен билет, верно? – Да, если у него есть определенные возможности. Это незаконно. – А отсюда недалеко и до Келси… – Но сперва он должен будет залезть в файл регулярных клиентов «Эр Магеллан», а для этого нужны весьма, весьма серьезные возможности. – Там, в самолете, была одна женщина… Она сидела рядом со мной. Потом вышло так, что я несла ее чемодан, а они с ее мужиком подкинули меня до Токио… – Ты несла ее чемодан? – Да. – Ну-ка, ну-ка, расскажи. И поподробнее, ничего не опуская. Где ты познакомилась с этой бабой? – В аэропорту. В «Си-Таке». Там на входе брали пробу на ДНК, и она сделала такую странную вещь… Сона слушала, строгала свою палочку и все больше мрачнела. – Fuck your mother, – сказала она, когда Кья замолкла. Автоматический переводчик передал ее интонацию, как не поймешь что, то ли мрачное веселье, то ли отвращение. – Чего? – смешалась Кья. Сона посмотрела на нее вдоль гладко обструганной палочки, словно прицеливаясь. – Обсценный арготизм. Идиома. Очень сложная и богатая, твоя мать тут совершенно ни при чем. Она сделала что-то своим ножом, и он сложился, трижды отчетливо щелкнув. Та же, что и прежде, ящерица стрелой пронеслась по пыльной земле и выжидающе замерла, плоский мозаичный силуэт на тускло-розовом, прогретом солнцем камне. И снова, как и тот раз, пальцы Соны изменили ее окраску. – Что это ты делаешь? – Усложняю криптосистему. – Сона приложила ящерицу к лацкану своей куртки, и та повисла на вытертой, порыжевшей коже, как причудливая брошка с блестящими ониксовыми глазами. – Тебя разыскивают. А может, и нашли. Нам нужно по возможности защитить себя от посторонних глаз и ушей. – А она что, способна на такое? – Возможно. Она довольно новая. Но вот эти, – Сона ткнула палочкой куда-то вверх, – будут понадежнее.