– Я очень прошу тебя смотреть прямо вперед. – Да, у нас есть моллы. – А вот этому моллу не повезло. Хилая была коммерция. Райделл стиснул мягкую, обтянутую губчатой резиной баранку. – Расслабься. Громкий стук, наверное, сапогом по переборке. – Мисс Вашингтон! Восстаньте ото сна! Почтите нас своим присутствием! Райделл услышал два глухих удара – проснувшись, Шеветта попыталась вскочить на ноги, ударилась головой о потолок и упала с кровати. А затем в ветровом стекле появилось бледное отражение ее лица. Тут бы другая хлопнулась в обморок. Другая. – Ты убил Сэмми Сэла, – сказала Шеветта. – А ты меня чуть током не поджарила, – сказал золотозубый и беззлобно улыбнулся. – Сейчас ты пойдешь вперед, повернешься, сядешь на центральную панель лицом сюда. Никаких резких движений. Так, правильно. Теперь наклонись и положи руки на кресло. Шеветта села рядом с Райделлом, свесив ноги по бокам компьютерной стойки. Ну прямо как на карусели. Если что, он прострелит одну голову, сдвинет пистолет на два дюйма и прострелит вторую. – Я хочу, чтобы ты сняла куртку. – Снова эти монотонные интонации. – Для этого тебе потребуется оторвать руки от сиденья. Постарайся отрывать их по очереди, чтобы в каждый момент одна из твоих рук лежала на сиденье. Операция сложная, но ты не торопись, времени у нас уйма. В конце концов Шеветта вытащила руки из рукавов и скинула куртку с плеч, прямо к ногам золотозубого. – Что там в карманах? Шприц? Ножи, бритвенные лезвия, прочие опасные предметы? – Ничего такого, – мотнула головой Шеветта. – А как насчет электрических зарядов? Давняя твоя слабость. – Только очки этого засранца и телефон. – Вы только послушайте ее, Райделл, – простонал убийца. – Засранец! Вот таким и останется он в памяти людской. Ни имени, ни фамилии – просто какой-то там безымянный засранец… Левая его рука ловко обшарила карманы куртки, выложила на приборную панель сперва телефон, а затем и серый плоский футляр. Райделл плюнул на все запреты и повернул голову. Обтянутые резиной пальцы открыли на ощупь футляр, достали очки. Бесцветные, как оловянные пуговицы, глаза скользнули по добыче, проверили, все ли в порядке, и снова уставились на пленников. – Они это, они, – сказал Райделл. – Радуйся. Рука положила очки на черную замшу и закрыла футляр. – Радуюсь. – И что теперь? Улыбка исчезла, а вместе с ней исчезли и губы, осталась только тонкая, словно карандашом проведенная линия. – А ты не могла бы принести мне кока-колу? – Улыбка не только вернулась, но даже стала шире, уголки рта задрались еще выше. – Все окна там задраены, дверь – тоже. – Кока-колу? – поразилась Шеветта. – Да ты же пристрелишь меня. Как только я встану. – Нет, – покачал головой золотозубый, – совсем не обязательно. Ведь я действительно хочу пить. В горле пересохло. Шеветта повернулась к Райделлу, в ее глазах застыл ужас. – Да принеси ты ему эту колу, – сказал Райделл. Она слезла с панели, протиснулась между креслами, вошла в дверь и остановилась перед холодильником. – Я же сказал, чтобы ты не крутил башкой, – напомнил золотозубый. Глядя в ветровое стекло, Райделл увидел, как открылась дверца холодильника, как вспыхнула в нем лампочка, как Шеветта присела на корточки. – Д-диет-тическая или обычная? – Диетическую. Если это не составит тебе большого труда. – Классическую или «декаф»? – Классическую. Негромкий звук, отдаленно – весьма отдаленно – похожий на смех. – С-т-таканов нет. – Тогда банку, пожалуйста. Снова этот тявкающий звук. – Я т-тут пролила н-немного, – сказала Шеветта. – Р-р-руки т-трясутся. Чуть скосившись, Райделл увидел, как рука в резиновой перчатке берет красную банку, обрызганную коричневыми каплями кока-колы. – Благодарю вас. Теперь вы можете снять штаны. – Чего?! – Штаны. Вот эти самые, черные. Стягивайте их медленно, без рывков. А носки мне нравятся. Их мы, пожалуй, оставим. Лицо, отраженное в черной бездонности ветрового стекла, исказилось, а затем застыло, стало каким-то равнодушным, отсутствующим. Шеветта расстегнула пояс, наклонилась и начала стягивать с себя узкие, непослушные лосины. – Теперь вернитесь, пожалуйста, на прежнее место. В ту же позицию. Вот так. Я хочу рассмотреть вас получше. А ты, Райделл, ты тоже хочешь? Райделл повернулся. В свете потолочной лампочки крепкие, мускулистые ноги девушки казались мертвенно-бледными. Убийца жадно приложился к банке, затем поставил ее на приборную панель, рядом с очками, и отер рот тыльной стороной затянутой в полупрозрачный пластик руки. – Ну как, Райделл, недурно? – Он кивнул в сторону Шеветты. – Тут намечаются определенные перспективы. Райделл смолчал. – Или ты возражаешь? Райделл продолжал молчать. Короткий тявкающий смешок. Еще один глоток из красной банки. – Ты ведь думаешь, что мне нравилось свежевать этого говнюка, верно ведь, Райделл? – Я не знаю. – Не знаешь, но думаешь, что мне нравилось. Ты считаешь, что я получал удовольствие, я знаю, что ты так считаешь. И правильно считаешь. Я действительно получал удовольствие. Ловил кайф. Только тут есть один отличительный момент, знаешь какой? – Момент? – У меня не стоял. Я работал над этим говнюком, а у меня не стоял. Вот такой вот отличительный момент. – Ты его знал? – Что? – Я подумал, может, ты его вот так из каких-то там личных чувств. – A-а. В некотором смысле я знал его. Знал. Знал так, как никто не должен знать никого. Я знал все, что он делает, все, Райделл, все. Я засыпал под его храп. Дело дошло до того, что по храпу, да просто по дыханию я мог точно определить, сколько он принял. – Принял? – Он пил. Он, серб этот. Ты ведь был полицейским, верно? – Да. – А приходилось тебе вести за кем-нибудь наблюдение? – До этого не дорос. – Забавная это штука – следить за людьми. Ездить за ними повсюду – куда объект, туда и ты. Они тебя не знают. Но они знают, что ты где-то здесь. Ну, не знают, конечно, но догадываются. Исходят из того, что ты здесь, рядом. Но они тебя не знают. Иногда они смотрят на кого-нибудь в баре или там в холле гостиницы, и ты понимаешь, что они думают, что это ты – тот, который за ними следит. И всегда ошибаются. А когда понаблюдаешь за таким месяц, два месяца, три месяца, начинаешь его любить. Любить, Райделл, любить.