По белому, судорожно напряженному бедру Шеветты прокатилась волна дрожи. – Ну а потом, еще через несколько месяцев, через два десятка перелетов с места на место, через две дюжины гостиниц все меняется. Становится совсем наоборот. – И ты больше их не любишь? – Нет. Не люблю. Проходит какое-то время, и ты уже ждешь, чтобы он оступился. Чтобы он предал, не оправдал доверия. Ведь курьеру оказывается колоссальное доверие. Жуткая это вещь – доверие. – Курьеру? – Вот ты посмотри на нее, Райделл, посмотри. Уж она-то знает. Она всего лишь развозит по Сан-Франциско какие-то там бумажки, и все равно – она курьер. Ей оказывают доверие. Информация обретает материальную форму. И она переносит эту информацию с места на место, так ведь, красавица? Шеветта молчала и не шевелилась. Сфинкс – вот кого она напоминала сейчас, в этой позе. Белые пальцы глубоко зарылись в светло-серую обивку центрального сиденья. – Вот этим я, Райделл, и занимаюсь. Слежу за доставкой. Слежу за курьерами. Охраняю их сон и покой. – Он допил кока-колу и уронил банку на пол. – Людей, пытающихся изъять у них информацию, я убиваю. Это – самая приятная часть моей работы. Ты бывал в Сан-Хосе? – Коста-Рика?[31] – Да. – Нет, не приходилось. – Вот где люди понимают, как нужно жить. – Ты работаешь на эти хранилища информации, – догадался Райделл. – Я этого не говорил. Это кто-то другой проболтался. – И он тоже, – добавил Райделл. – Он должен был доставить кому-то очки из Коста-Рики, а она их украла. – Узнав о пропаже, я обрадовался. Несказанно обрадовался. Мой номер был рядом, смежный. Я открыл дверь и вошел. Я представился. Он увидел Лавлесса. В первый и в последний раз. Левая рука убийцы поднялась и начала ожесточенно скрести голову, можно было подумать, что его заели вши. Однако пистолет не дрогнул, не шелохнулся, словно зажатый в тисках пристрелочного станка. – Лавлесс? – Мой nom de хрень[32]. Последовала длинная трескучая фраза, вроде бы по-испански, из которой Райделл уловил только слова nombre de что-то там[33]. – А вот ты, Райделл, ты как думаешь, у нее там туго? Я люблю, когда туго. – Ты американец? Голова убийцы слегка качнулась, глаза поплыли куда-то в сторону, но тут же снова воткнулись в Райделла, такие же светлые и незамутненные, как хромированный ободок на дульном срезе его пистолета. – А ты хоть знаешь, кто завел эти хранилища? – Да, – кивнул Райделл, – Картели[34]. Колумбийцы. – Верно. В восьмидесятых они завезли в Центральную Америку первые экспертные системы, координировать транспортировку. Для установки и отладки этих систем потребовались специалисты. Война наркотиков, Райделл, война. В ней участвовало много американцев, кто на одной стороне, кто – на другой. – Седая старина, – пожал плечами Райделл. – Теперь мы сами производим все нужные нам наркотики. – А у них за это время появились хранилища. Теперь им даже не нужно мараться с наркотиками. У них есть то, что было когда-то у Швейцарии. Место, единственное место в мире, где люди могут хранить любые свои секреты. – Ты вроде как слишком молод, чтобы участвовать в организации всего этого. – Мой отец. Ты знаешь своего отца? – Конечно. (В некотором, конечно же, смысле.) – А я своего никогда не видел. Травма. Мне потребовалась долгая психотерапия. Вот так-то тебя и вылечили, съязвил про себя Райделл. – Уорбэйби. Он тоже работает на коста-риканские хранилища? Правая рука убийцы метнулась вверх, смахнула со лба капли пота и вернулась на место, словно притянутая магнитом. И все это время пистолет смотрел прямо на Райделла. – Включи фары. Я разрешаю тебе снять левую руку с руля. – Зачем? – Затем, что иначе ты труп. – Ну а все-таки зачем? – Не спрашивай, а делай что сказано. О’кей? Пот заливал ему глаза, струями бежал вдоль морщин, капал на грудь и колени. Райделл медленно снял левую руку с баранки, щелкнул тумблером. Щелкнул еще раз, чтобы включить фары на максимальную мощность. Резкий безжалостный свет словно проявил скрытое прежде изображение. Заброшенные магазины, покосившиеся вывески, грязный, покрытый коростой пыли пластик. На самой крупной из вывесок отчетливо выделялось одно-единственное слово: «ПРОВАЛ». – Господи, – поразился Райделл, – да кому же это взбрело на ум дать магазину такое название?[35] – Очень ты хитрожопый, да? Мозги мне засрать хочешь? – Нет, – качнул головой Райделл. – Только больно уж дикое название. Теперь-то, конечно, все эти лавчонки – сплошной провал, но тогда… – Уорбэйби просто мальчик на побегушках. Наемный работник. Его привлекают, «Интенсекьюр» его привлекает, когда дела идут наперекосяк. А они всегда наперекосяк. Всегда у них что-нибудь наперекосяк. Райделл оценил обстановку. Судя по всему, Ар-Ви стоит в широком центральном проходе молла. Все, сколько видно, витрины либо заколочены, либо густо закрашены белым. Проход крытый. Или даже подземный. – Так что же, очки пропали в гостинице, гостиницу охраняет «Интенсекьюр», «Интенсекьюр» не справился с делом сам и кликнул на помощь Люциуса Уорбэйби? Он взглянул на Шеветту. Сфинкс. Или что-то вроде хромированной хреновины, какими украшали капоты древних автомобилей. Только ни на камне, ни на металле не бывает таких вот пупырышков, как на ее бедре. Гусиная кожа. А ведь точно мы под землей – вон какая холодина. – А знаешь что, умник? – Что? – Ты не знаешь ни хрена про ни хрена. Сколько бы я тебе ни рассказывал, ты не сумеешь понять ситуацию. Ситуация слишком масштабна для понимания таких, как ты. Ты просто не умеешь мыслить такими понятиями. «Интенсекьюр» принадлежит той же самой компании, что и информация в этих очках. – Сингапур, – кивнул Райделл. – И «Дейтамерика» тоже принадлежит Сингапуру. – Но ты никогда этого не докажешь. Конгресс и тот не смог. – Крысы! Ты только посмотри. – Опять мозги мне засираешь… Последняя из трех крыс исчезла в магазине с диким названием «Провал». Дырка там какая-то или что? Провал. – He-а. Я их видел. – А ты знаешь, что тебя и не было бы здесь, на этом месте, не вздумай Люциус дважды в рот долбаный Уорбэйби покататься на роликовых коньках? – Как это? – Колено он расшиб себе, коленную чашечку. Уорбэйби расшибает себе колено, не может сидеть за рулем, а в результате ты оказываешься здесь. Задумайся над этим, вникни. История, весьма характерная для позднего, загнивающего капитализма, или тебе так не кажется? – Характерная для чего? – Они вас что, в академии этой долбаной вообще ничему не учили? – Учили, – вздохнул Райделл. – Много чему учили. А в частности – как вести себя со свихнутыми придурками, буде ты попадешь к ним в заложники, только вот трудно вспомнить все эти мудрые советы. Не спорь с ними, не возражай, дай им выговориться, как только замолкнут – скажи что-нибудь и снова слушай. Да, что-то в этом роде. – А чего это все так переполошились из-за этих очков? – Они хотят перестроить Сан-Франциско. Полностью, снизу доверху, как Токио. Для начала врежут в существующую инфраструктуру решетку из семнадцати комплексов. Восьмидесятиэтажные административно-жилые корпуса и еще подземный цоколь, тоже жилой. Полная автономность, самообеспечение. Управляемые параболические зеркала, парогенераторы. Ультрамодерные здания. Они будут жрать свое говно. – Кто будет жрать говно? – Здания. Их вырастят, Райделл, вырастят, понимаешь? Как в Токио. Или как этот туннель.