– Слышь, – вспомнил он вдруг, – а этот мужик в плаще – ну тот, который застрелил… Райделл не успел сказать про волосатика на велосипеде – Шеветта больно вцепилась ему в запястье. Снова звякнул наручник. – Сэмми. Он застрелил Сэмми, там, наверху, у Скиннера. Он… он охотился за очками, а очки были у Сэмми, и он… – Подожди. Подожди секунду. Очки. Всем нужны эти долбаные очки. Их ищет этот мужик, их ищет Уорбэйби… – Какой еще Уорбэйби? – Здоровый негр, который высадил заднее окно машины – ну, когда я от них смывался. Вот он и есть Уорбэйби. – И ты думаешь, я знаю, что они такое? – И ты не знаешь, почему все на свете за ними охотятся? Шеветта взглянула на него, как на лошадь, вежливо спросившую, не кажется ли ей, что сегодня самый подходящий день потратить все, какие есть, деньги на этот вот лотерейный билетик. – Давай-ка начнем с самого начала, – предложил Райделл. – Расскажи мне, где ты их взяла. – С какой такой стати? Райделл обдумал вопрос. – А с такой, что ты давно была бы на том свете – не выкинь я там, на мосту, этого идиотского номера. Теперь задумалась Шеветта. – О’кей, – кивнула она секунд через двадцать. Может, в этом мормонском чае и вправду было что-то намешано, а может, смертельно усталый Райделл просто перевалил критическую черту, отделяющую обычную вязкую усталость от парадоксальной, при которой мир становится светлым и прозрачным и ты чувствуешь себя даже бодрее, чем обычно, и сна – ни в одном глазу. Так или иначе, но он отхлебывал из кружки и слушал Шеветту, а когда она слишком уж увлекалась рассказом и забывала перелистывать образцы татуировки, то брался за дистанционный пультик сам и жал какие попало кнопки. Если расставить все по порядку, провинциальная, без роду без племени девчонка бросила свой захудалый орегонский городишко и двинула на юг, в Сан-Франциско. Дальше – мост. Больную и беспомощную, ее подобрал этот хромой, малость тронутый старик. Старик нуждается в уходе, она – в крыше над головой, так что все вышло ко всеобщему удовольствию. Затем она нашла себе работу – мотаться по Сан-Франциско на велосипеде, развозить пакеты. В Ноксвилле тоже были курьеры, так что за недолгую свою работу пешим патрульным Райделл достаточно насмотрелся на эту публику. То по тротуарам разъезжают, то под красный лезут, то еще какие нарушения, а задержишь такого, чтобы оштрафовать, так непременно скандал закатит. Вкалывают по-черному, но и зарабатывают вполне прилично. Сэмми, негр, которого застрелил (по ее словам, застрелил) золотозубый, тоже работал курьером, он-то и нашел ей это место в «Объединенной». Рассказ о том, как Шеветту случайно занесло на чужую пьянку и как она вытащила эти самые очки из кармана незнакомого мужика, звучал вполне правдоподобно. Если хотят соврать, то придумывают обычно что-нибудь другое. А тут – не «нашла», не сами в руку прыгнули, а просто взяла и сперла, по мгновенному побуждению. Достал ее этот гнусный тип – вот и вся причина. Ерунда, мелкое воровство – не окажись эти очки такими для кого-то ценными. С другой стороны, из Шеветтиных описаний однозначно следовало, что именно этот ее «засранец» окончил жизнь с кубинским галстуком на шее, да и место событий совпадало – гостиница «Морриси». Коста-риканский гражданин германского происхождения – что, скорее всего, не соответствовало истине ни по первому, ни по второму пункту. А по состоянию на настоящий момент – труп, чей похабный портретик передали великому Уорбэйби по факсу, прямо в эту, украденную теперь сухопутными пиратами машину. Человек, чье убийство расследуют Шитов и Орловский, если они его действительно расследуют. – Вот же мать твою, – пробормотал Райделл. Шеветта – она все еще продолжала свой рассказ – оборвала фразу на полуслове: – Что? – Ничего, это я так. Да ты говори, говори. Русские работают налево, это уж точно. Служат в убойном отделе – и косят налево. Можно поставить пачку долларов против рулона туалетной бумаги, что эти типы и вообще не задействованы в расследовании. Они организовали великому Люциусу доступ на место преступления, они залезли в полицейский компьютер, а все остальное – спектакль, рассчитанный на одного-единственного зрителя. На Райделла. Чтобы взятый со стороны водитель не подумал чего плохого. И еще. Если верить болтовне Фредди, «Интенсекьюр» и «Дейтамерика» – фактически одна и та же фирма. Очень, очень интересно. А Шеветту Вашингтон словно прорвало. С людьми, у которых много накопилось, такое часто бывает – сперва мнутся, заикаются, а как разговорятся, так и не остановишь. Теперь она рассказывала про Лоуэлла, что это который с волосами, а не тот, бритоголовый, и что он и правда был ее ну вроде как дружком, но это раньше, давно, и что он может сделать для тебя, считай, что угодно – это в смысле с компьютером сделать, и не бесплатно, а за хорошие деньги, – и это ее, Шеветту, всегда пугало, потому что он постоянно болтал про копов, что он совсем их не боится, ничего они ему не сделают, никогда. Райделл машинально перелистывал образцы татуировок – вот, скажем, дамочка с розовыми гвозди`ками на животе и груди, в аккурат по краям бикини, – так же машинально кивал, но слушал не Шеветту, а свои собственные мысли. Эрнандес – «Интенсекьюр», Уорбэйби – «Интенсекьюр», да и в «Морриси» тоже интенсекьюровские. А Фредди говорит, что «Интенсекьюр» и «Дейтамерика» – одна и та же лавочка, так что… – …Желаний… Райделл сморгнул и уставился на экран. Костлявый парень со скорбным Джей-Ди Шейпли во всю грудь. Будешь тут скорбным, когда у тебя волосы из глаз растут. – Как? – Держава. Держава Желаний. – А что это? – Вот потому-то Лоуэлл и говорит, что копы ни в жизнь его не тронут, а я ему сказала – хрень это все собачья. – Хакеры, – вспомнил Райделл. – Я говорю, говорю, а ты ни слова не слышал. – Нет, – помотал головой Райделл. – Очень даже слышал. Держава Желаний. Проиграй-ка этот кусок по новой, о’кей? Шеветта отобрала у него пульт, вывела на экран бритую голову с солнцем на самой макушке и планетными орбитами вокруг, затем чью-то ладонь с орущим, широко разинутым ртом, ноги, покрытые голубовато-зеленой чешуей, рыбьей или чьей там еще. – Так вот, – сказала она, – я тут сказала, что Лоуэлл всю дорогу хвастает, как он связан с этой самой Державой Желаний, и как они могут сделать с компьютером все, что угодно, и что поэтому если кто покатит на него бочку, то схлопочет, по-крупному схлопочет. – Неслабо, – восхитился Райделл. – А ты сама, ты их видела когда-нибудь, этих ребят? – А их нельзя увидеть. – Шеветта нажала одну из кнопок пульта, но Райделл уже не видел экрана. – Живьем нельзя, по-настоящему. С ними только говорят, по телефону. Ну или через гляделки, и вот это – самое дикое. – Почему? – Потому что они получаются вроде как раки и вся такая срань. Или – как телевизионные звезды. Как все, что угодно. Не знаю только, почему это я так растрепалась. – Потому что иначе я усну и как же мы тогда решим, что нам больше подходит – чешуя на ногах или гвозди`ки в промежности. – Теперь твоя очередь, – сказала Шеветта и замолчала. И молчала, пока Райделл не начал рассказывать. Он рассказал ей про Ноксвилл и про академию и как он всегда смотрел «Копы влипли», а потом, когда сам стал копом и тоже влип, получалось, похоже, что и его покажут в этой передаче. Как они привезли его в Лос-Анджелес, потому что не хотели связываться с «Дожившими Сатанистами», а появился этот Медведь-Шатун, это убийцы эти, и телевизионщики вроде как утратили к нему интерес, и тогда он устроился в «Интенсекьюр», сел за баранку «Громилы». Он рассказал ей про Саблетта, и про Кевина Тарковского, и про ломик на Мар-Висте, но вроде как опустил Державу Желаний, вроде как она и не имела отношения к той ночи, когда он загнал «Громилу» прямо в гостиную Шонбруннов. Рассказал, как вдруг, ни с того ни с сего, заявился Эрнандес (это ж подумать только, двух еще дней не прошло, а кажется – год) и как он, Эрнандес значит, предложил ему место водителя при Уорбэйби – лететь, значит, сюда, в Сан-Франциско, и шоферить. Тут Шеветта заинтересовалась, спросила, чем занимаются эти ищейки, и он объяснил ей, чем они, считается, занимаются и чем они занимаются в действительности, как ему теперь кажется, и она сказала: хреново, от таких типов лучше держаться подальше. А потом Райделл истощился и замолчал, и Шеветта тоже несколько секунд молчала, только смотрела на него ошалелыми глазами. А потом сказала: – Это что, вот так все и есть? Вот так ты и попал сюда – и вот этим ты и занимаешься? – Да, – чуть смутился Райделл. – Вроде того. – Мамочки, – вздохнула Шеветта. Они полюбовались на мужика, с головы до ног разрисованного древними печатными платами, даже не похоже, что голый, а вроде в таком электронном костюме. – Если поссать на сугроб, – сказала Шеветта и широко зевнула, – получаются дырки. Вот глаза у тебя точно такие. Честно. В дверь постучали. Затем она приоткрылась на полдюйма, и кто-то – не тот мужик, который звенел на ходу, – сказал: – Ну как, нашли что-нибудь? Генри ушел домой… – Очень трудно выбрать, – пожаловалась Шеветта. – Их так много, а нам хочется, что нам лучше подходит… – Ну тогда смотрите дальше, – безразлично предложил голос. – Выберете – скажете. Дверь закрылась. – Покажи-ка мне эти очки, – сказал Райделл. Шеветта перегнулась через диван, достала из кармана куртки футляр с очками и телефон. Материал футляра выглядел необычно – не металл, не пластик, а что-то такое темно-серое, тонкое, как яичная скорлупка, и жесткое, как сталь. Как же он открывается?.. А… понятно. Очки – точно такие же, как у Люциуса Уорбэйби. Черная оправа, стекла – сейчас – тоже черные. И чего они такие тяжелые, словно свинцом налитые? Шеветта раскрыла клавиатуру телефона. – Да ты что, – вскинулся Райделл, – они же знают твой номер, не могут не знать. Позвонишь по этой штуке – или даже не ты, а тебе позвонят, так через пять минут здесь будут сто машин с мигалками. – Ничего они не знают, – качнула головой Шеветта. – Это ж не мой телефон, а Коудса, я прихватила его со столика, сразу как свет потух. – А говорила, что никогда не воруешь, что с очками это случайно вышло. – У Коудса не считается, его телефоны все ворованные. Коудс выменивает их у городских, а другие знакомые Лоуэлла мастырят подкат. Шеветта потыкала пальцами в клавиатуру, поднесла телефон к уху и недоуменно вскинула брови: – Молчит чего-то. – Дай-ка сюда. – Райделл положил очки себе на колени и взял у Шеветты телефон. – Может, промок или батарейки не контачат. Кстати, а на что это Коудс их выменивает? Он поскреб ногтем по задней стенке футляра, отыскивая съемную крышку. – Да так, на всякое. Крышка щелкнула и открылась. Неисправность обнаружилась очень быстро: узкий пластиковый мешочек, втиснутый рядом с батарейками, нарушил питание. Райделл вытащил мешочек, осмотрел. – Всякое?