— Вождь кайова начинает, — сказал Виннету. — Один… Два… Три! Я стоял неподвижно, лицом к своему противнику. Тот прицелился и выстрелил. Пуля пролетела рядом со мной. Никто не издал ни звука. — Теперь очередь Шеттерхэнда, — произнес Виннету. — Один… Два… — Минуточку, — остановил я его. — Вождь кайова повернулся ко мне боком, хотя я стоял прямо. — Как хочу, так и стою! — ответил Тангуа. — Никто не может мне запретить. В условиях этого не было! — Конечно, и Тангуа может встать как захочет. Он повернулся боком и думает, что я не попаду в него. Он ошибается, я обязательно попаду и могу выстрелить, ничего не сказав, но хочу поступить честно. Я обещал прострелить ему правое колено, но если он встал боком, пуля раздробит оба колена. Пусть теперь поступает как хочет: я его предупредил. Хуг! — Стреляй пулями, не словами! — орал Тангуа, и не подумав встать прямо. — Шеттерхэнд стреляет, — повторил Виннету. — Один… Два… Три! Раздался выстрел, Тангуа издал громкий крик, уронил ружье, раскинул руки и рухнул на землю. — Уфф, уфф, уфф! — раздались крики со всех сторон, и индейцы, столпившись, стали рассматривать, куда попала моя пуля. Я тоже подошел, и краснокожие с уважением пропустили меня к Тангуа. — В оба колена, в оба колена, — слышалось справа и слева. Наклонившись, Виннету осматривал рану стонущего Тангуа и, увидев меня, сказал: — Пуля прошла именно так, как предсказал мой брат: колени раздроблены. Тангуа никогда не поедет верхом, чтобы пересчитать чужие стада. При виде меня раненый разразился ужасной бранью. Я прикрикнул на него, и он умолк. — Я предостерегал тебя, но ты не послушался. Тангуа старался не стонать, потому что индеец должен стойко переносить боль. Он прикусил губу и угрюмо смотрел вдаль. Потом, собравшись с силой, сказал: — Я ранен и не смогу вернуться домой, придется пока остаться у наших братьев апачей. Виннету отрицательно покачал головой и решительно возразил: — Ты покинешь наше пуэбло, мы не станем держать у себя конокрадов и убийц. Хватит того, что мы взяли с вас выкуп вместо крови. — Но я не смогу сесть на лошадь! — Рана Сэки-Латы была тяжелее, и он тоже не мог ехать верхом, однако прибыл сюда. Думай о нем почаще! Тебе это будет полезно. Кайова собирались сегодня уехать от нас, и пусть будет так. Если завтра мы встретим на наших пастбищах кого-нибудь из вас, то поступим с ним так, как вы собирались поступить с Сэки-Латой. Я сказал! Хуг! Виннету взял меня за руку и увел. Толпа расступилась перед нами. Подойдя к реке, мы увидели Инчу-Чуну в лодке, которой управляли два посланных к нему апача. Виннету поспешил к реке, а я подошел к друзьям поговорить. — Наконец-то, наконец-то мы можем с вами поговорить! — воскликнул Сэм. — Скажите нам, что это за волосы вы показали Виннету? — Те самые, что я отрезал у него. — Когда? — Когда освободил его и Инчу-Чуну. — Разве вы… ко всем чертям… вы… гринхорн… вы их освободили?! — Самой собой… — И не сказали нам ни слова? — А зачем? — Как вы это сделали? — Как любой гринхорн. — Да говорите же толком, сэр! Это же было невероятно трудно. — Да, вы даже сомневались, сможете ли вы сделать это. — А вы сделали! Либо у меня совсем нет мозгов, либо они малость подпортились. — Первое, Сэм, первое! — Что за дурацкие шутки! Нет, посмотрите на него! Освобождает индейцев, носит при себе чудодейственную прядь волос и никому об этом ни слова! А на вид такой порядочный! О, как обманчива бывает внешность! А что же произошло сегодня? Я так и не понял. Вы утонули и вдруг опять выплыли! Я ему все рассказал, а когда закончил, Сэм воскликнул: — Дорогой мой человек! Что за тяга к проделкам, чтоб мне лопнуть! Простите, я вынужден еще раз спросить: вы действительно впервые на Западе? — Да. — А в Соединенных Штатах? — Тоже. — Ну тогда мне этого просто не понять. Во всем новичок — и одновременно мастер. Никогда такого не встречал! Я вынужден похвалить вас, именно похвалить. Вы очень хитро вели себя, хи-хи-хи! Только не вздумайте возомнить о себе Бог знает что. Вы еще успеете натворить глупостей, и вам очень далеко до настоящего вестмена! Сэм отнюдь не собирался закончить на этом свою речь, но подошли Виннету и Инчу-Чуна. Старый вождь долго и испытующе смотрел мне в глаза, как до этого смотрел его сын, и наконец сказал: — Виннету рассказал мне обо всем. Вы свободны. Простите нас. Сэки-Лата храбрый и хитрый воин, он победил многих врагов. Выкурим трубку мира? — Да, я хочу быть вашим другом и братом! — Сейчас мы пойдем в пуэбло, где мой победитель получит удобное жилье. Виннету останется здесь, чтобы навести порядок. И мы — уже свободные — вошли в крепость, которую покидали пленниками, приговоренными к мучительной смерти. Глава V ЯСНЫЙ ДЕНЬ Я вернулся в пуэбло и только теперь разглядел, какое это было огромное и величественное сооружение Почему-то принято считать, что народам Америки далеко до вершин цивилизации. Однако трудно согласиться с тем, что люди, которые сумели сдвинуть подобные каменные глыбы и построить из них крепость, неприступную даже для современного оружия, стоят на более низкой ступени развития. Споры о принадлежности современных индейцев к потомкам древних цивилизованных племен Америки не утихают до сих пор, и не следует делать поспешные выводы, будто путь к дальнейшему развитию им заказан. Разумеется, при условии, что их не сгонят с родных земель, иначе они просто-напросто погибнут. По лестницам мы поднялись на третий этаж, где располагались лучшие комнаты пуэбло. Здесь жил с детьми Инчу-Чуна, и тут же выделили помещения для всех нас. Моя комната оказалась просторной, правда, без окон, однако света, который падал через высокие и широкие дверные проемы, вполне хватало. В комнате было пусто. Ншо-Чи вскоре украсила ее шкурами, покрывалами и всякой всячиной, так что неожиданно для меня стало очень уютно. Хокенс, Стоун и Паркер получили точно такой же «номер». Когда мое жилище было прибрано и я наконец-то мог расположиться в нем, Ншо-Чи принесла красивую резную трубку мира, табак, сама набила ее и зажгла. Я затянулся раз-другой, а девушка сказала: — Эту трубку посылает тебе мой отец, Инчу-Чуна. Он сам привез священную глину, а я вылепила мундштук. Еще ничьи губы не прикасались к нему. Прими наш подарок и всякий раз, вдыхая табачный аромат, вспоминай о нас. — Ваша доброта безгранична, и мне стыдно, что я ничем не могу вас отблагодарить. — Ты так много сделал для нас, это мы должны быть благодарны тебе. Сколько раз ты спасал Инчу-Чуну и Виннету от смерти! Они были в твоих руках, и ты пощадил их. Сегодня ты снова мог безнаказанно лишить Инчу-Чуну жизни, но не сделал этого. Поэтому наши сердца принадлежат тебе. Позволь воинам называть тебя своим братом. — Это мое самое заветное желание. Инчу-Чуна славный воин и великий вождь, а Виннету я полюбил с нашей первой встречи. Вы оказали мне высокую честь, и я безмерно счастлив, что такие мужи будут называть меня своим братом. Хорошо будет, если и мои товарищи удостоятся подобной чести. — Если они пожелают, мы назовем их братьями апачей. — Благодарим вас. Значит, ты сама вылепила трубку из священной глины? У тебя золотые руки! Девушка покраснела, услышав похвалу. — Ты слишком добр! — сказала она. — Я знаю, жены и дочери бледнолицых намного искуснее нас. Подожди, я еще кое-что принесу тебе. Она вышла и вернулась с моими револьверами, ножом и патронташем, словом, принесла все то, что у меня отобрали, когда я попал в плен, оставив лишь содержимое карманов. И вот теперь я получил все в целости и сохранности. — А моим товарищам тоже вернут вещи? — Обязательно. Да они, наверное, их уже получили, к ним пошел Инчу-Чуна, а меня послали к тебе.