— Слышишь? Это твои слова! Что ж, выполняй обещание! — Ты этого требуешь? — Да. Ты назвал меня трусливой жабой. Ты оклеветал меня и сделал все, чтобы погубить нас. Тогда ты был храбрым. Хватит ли тебе теперь храбрости, чтобы сражаться со мной? — Я сражаюсь только с вождями! — Я и есть вождь! — Как это ты докажешь? — Просто: повешу тебя на первом попавшемся дереве, если ты откажешься от боя со мной. Для индейца угроза быть повешенным является смертельной обидой. Выхватив из-за пояса нож, Тангуа разразился угрозами и бранью: — Собака, я заколю тебя! — Хорошо, но только в честном поединке! — И не подумаю! Я не хочу иметь дела с Шеттерхэндом! — А когда я был связан и беззащитен, ты хотел иметь со мной дело, подлый трус! Тангуа был готов кинуться на меня, но между нами встал Виннету. — Мой брат Сэки-Лата прав. Тангуа пытался очернить и погубить тебя. Если теперь Тангуа не сдержит слово, значит, он трус и должен быть изгнан из своего племени. Решай немедленно, мы не хотим, чтобы говорили, будто апачи принимают у себя трусов. Что собирается сделать вождь кайова? Тангуа обвел взглядом плотные ряды индейцев. Апачей было в четыре раза больше, чем кайова, к тому же последние находились на чужой территории. Нельзя было допустить ссоры между двумя племенами, особенно сейчас, когда кайова доставили богатый выкуп, а их вождь все еще был пленником апачей. — Я подумаю, — ответил уклончиво Тангуа. — Мужественный воин долго не думает. Либо будешь бороться, либо тебя всю жизнь будут называть трусом. — Тангуа трус? Тому, кто осмелится так сказать, я вонжу нож в сердце! — Я так скажу, — гордо и спокойно произнес Виннету, — если ты не сдержишь слово, данное Шеттерхэнду. — Сдержу! — Значит, ты готов сразиться с ним? — Да. — Немедленно? — Немедленно! Я жажду его крови! — Теперь надо решить, каким видом оружия вы будете сражаться. — Кто должен решить? — Сэки-Лата. — Почему? — Потому что ты его обидел. — Нет, это я должен выбирать оружие. — Ты? — Да, я, потому что это он обидел меня. Я вождь, а он просто бледнолицый. Значит, я важнее его. Я решил спор: — Пусть Тангуа выбирает, мне все равно, каким оружием победить его. — Ты не победишь меня! — крикнул Тангуа. — Неужели ты думаешь, я соглашусь сражаться на кулаках, зная, что ты всегда побеждаешь в таком поединке, или на ножах, чтобы ты убил меня, как Мэтан-Акву, или на томагавках, что даже для Инчу-Чуны оказалось не под силу? — Что же ты выбираешь? — Мы будем стреляться, и моя пуля пронзит твое сердце! — Согласен. А мой брат Виннету заметил, в чем признался Тангуа? — Нет. — Тангуа подтвердил, что я сражался с Ножом-Молнией, чтобы освободить апачей; до сих пор Тангуа отрицал это. Видишь, я имею право называть его лжецом! — Лжецом? — крикнул Тангуа. — Ты поплатишься жизнью. Поскорее дайте ему ружье! Пусть поединок начнется немедленно, я заткну глотку этой собаке! Свое ружье Тангуа держал в руке. Виннету послал воина в пуэбло за моим карабином и патронами, которые я всегда носил с собой, пока был на свободе. Все сохранялось в полном порядке. Виннету хоть и считал меня врагом, заботился о моих вещах. — Пусть мой брат скажет, сколько раз и с какого расстояния вы будете стрелять, — обратился ко мне Виннету. — Мне совершенно все равно, — ответил я. — Кто выбирает оружие, тот пусть и ставит условия. — Да, я решу, — сказал Тангуа. — Стреляться с двухсот шагов до тех пор, пока один из нас не упадет и не сможет подняться. — Хорошо, — согласился Виннету. — Я буду следить за соблюдением правил. Стреляете по очереди. Я встану рядом и пристрелю того, кто осмелится нарушить условия. Кто стреляет первым? — Я, конечно, — выкрикнул Тангуа. Виннету холодно произнес: — Тангуа пытается получить все преимущества. Первым будет стрелять Шеттерхэнд. — Нет! — ответил я. — Пусть будет, как ему хочется. Он выстрелит один раз, потом я, и все будет кончено. — Нет! — возразил Тангуа. — Мы будем стрелять до тех пор, пока один из нас не упадет! — Конечно, именно это я и хотел сказать, потому что мой первый выстрел свалит тебя. — Хвастун! — Посмотрим! И знай: хотя я должен убить тебя за твою подлость, я не сделаю этого. Я накажу тебя тем, что прострелю твое правое колено. — Вы слышали? — расхохотался Тангуа. — Этот бледнолицый, которого его друзья называют гринхорном, предупреждает, что с двухсот шагов размозжит мне колено! Смейтесь, воины, смейтесь! Он посмотрел вокруг, но никто не рассмеялся, и Тангуа сказал: — Вы боитесь его, а я с ним разделаюсь! Пойдемте, отмерим двести шагов! Принесли мой флинт. Я осмотрел его и убедился, что все в полном порядке, а стволы заряжены. На всякий случай я выстрелил из обоих стволов и зарядил ружье повторно. Тут подошел ко мне Сэм и сказал: — Мне бы хотелось задать вам сто вопросов, но у меня нет ни времени, ни возможности. Поэтому спрошу только об одном: вы действительно собираетесь прострелить ему колено? — Да. — Только колено? — Такого наказания вполне хватит. — Нет! Такую мразь надо уничтожить без пощады, чтоб мне лопнуть! Вы только вспомните, сколько несчастий произошло с тех пор, как он решил украсть лошадей апачей! — Его подговорили какие-то белые. — А он поддался на уговоры! Я просто всадил бы ему пулю в лоб. Уж он-то будет целиться вам в голову! — Или в грудь. Я в этом уверен. — Он не попадет. Хлопушка этого негодяя ни на что не годится. Тем временем индейцы отмерили двести шагов, и мы заняли свои места. Я стоял молча, зато Тангуа безостановочно извергал потоки брани, которую и повторить невозможно. Виннету не выдержал: — Вождь кайова должен замолчать. Начинаем! Я считаю до трех, и только тогда стреляйте. Кто выстрелит раньше, получит пулю в лоб. Легко представить, сколь напряженно ожидали дальнейших событий все присутствующие. Они встали в два ряда, образуя широкий коридор, в конце которого стояли мы. Воцарилась тишина.