Ветошкин ворчал зря. Он, к сожалению, не разглядел, что в последние две-три недели в Суханове произошел надлом, он словно бы утратил одни представления, не обретя еще других. Впрочем, самому-то человеку кажется, что он остается неизменным едва ли не всю жизнь, вот только сердцу порой не хватает места в груди да в ногах начинает похрустывать, а так что ж — все в норме, хотя эта норма давно уже уменьшилась вполовину. Суханов не понимал, что с ним происходит, да он и не хотел этого понимать, временами забываясь, временами тоскуя, перебирая тогда в памяти все несложные перипетии его короткого знакомства с Наташей, но чем дальше время превращалось в расстояние, а расстояние сливалось со временем, ему все больше казалось, что перипетии были счастливыми и Наташу он знал так давно, что даже невозможно было припомнить, когда же они познакомились. «А может, ничего не было и нет? — думал Суханов. Ни Наташи, ни домика возле Аниного камня, ни самого камня. Все предельно просто: ничего нет, а есть только мои чувства, которые словно бы превратились в воспоминания. Придумали же люди сказки. Вот и я придумал... Но если ничего нет, то почему мне тревожно? Мне-то почему тревожно?» Суханов как бы по наитию поднял глаза и, к стыду своему, заметил, как переглянулись Ветошкин с Ловцовым — Суханов не обратил внимания, когда тот вернулся и сел за «пианино», — и ему стало неприятно и обидно, что он опять пошел к ним с распахнутой душой, а они, кажется, снова что-то утаили от него. «Ну и черт с вами, — равнодушно подумал он. — Не больно и хотелось». — Товарищ лейтенант, — прижимая наушник рукой, доложил Ловцов, перехвативший взгляд Суханова и тоже почувствовавший себя неудобно. — Надводная цель. Пеленг... Дистанция… — Есть, — сказал Суханов и потянулся за микрофоном. — Ходовой, пост акустики. Есть цель. Пеленг... — Добро, Суханов, попытайтесь классифицировать. Но цель ушла из зоны слышимости, и классифицировать стало нечего. — Мичман, душа вон, где цель? Где цель, я спрашиваю?! Ветошкин сдвинул правый наушник на затылок, обиженно сказал: — Мы же в пассивном режиме. Прикажите перейти в активный. — Ходовой... Цель не прослушивается. Разрешите дать посыл? — попросил Суханов, помня свою ошибку с учебной целью. — Не мельтешите, Суханов, — сердитым голосом тотчас отозвался командир. — Продолжайте работать в прежнем режиме. Докладывать постоянно. * * * Пятью минутами раньше на ходовой мостик к командиру поднялись Сокольников с Бруснецовым. Только что подкрались ранние сумерки, но облака продолжали подниматься, и видимость была достаточной. Ветер все так же перекатывал сырой воздух, который, подобно облакам, располагался грядами: в одних местах был погуще и посырее и пах тягучим рассолом, в других — уже подсох и словно бы поредел. Сегодня дважды в стороне появлялся самолет-разведчик палубного базирования, и Ковалев, словно охотник, напавший на след, был в меру азартен и в меру осторожен, но чей это был след и куда он вел, понять было трудно. Стараясь скрыть свое внутреннее волнение, Ковалев хмурился больше обычного. — Ты сегодня как сыч, — невесело пошутил Сокольников. — Почему же как... Я просто сыч. Сижу в дупле и жду своего часа. — Считаешь, что он скоро пробьет? — Не считая, в океан не отправляются, а сидят дома. Там по крайней мере тепло, светло и не дует. — А, кстати, как ты полагаешь, когда перестанет дуть эта мерзость? Мне не удается показать матросам картину. — Заметив, что Ковалев усмехнулся, Сокольников тоже покривил губы в усмешке, хотя смешного, с его точки зрения, в их положении было маловато. — Ну и товарищам офицерам с мичманами также. Между прочим, могли бы через спутник, что ли, транслировать нам и телепередачи. — А ты свяжись с чевээсом, — вполне серьезно подсказал Бруснецов. — Спасибо, сами грамотные. Знаем, в какую дверь войти. Ковалев пошевелился на своем «пьедестале» и опять усмехнулся. — Вишь ты, старпому концерта по заявкам захотелось. Скажи радистам, — обратился он к Сокольникову, — пусть поставят «Дорогой дальнею да ночкой лунною...». — Таких не держим. — Это почему же? Сокольников неопределенно кивнул головой, хотел, видимо, что-то сказать, но скрипнул динамик, и чистый, молодой, почти звонкий голос доложил: — Ходовой, БИП. Неопознанная цель. Пеленг... Дистанция... — Так, — весело сказал Ковалев и спрыгнул с «пьедестала», быстро прошел к локатору, уставился в экран, на котором стало высвечиваться желтое пятнышко. — Вахтенный офицер, готовность номер один. Штурман! — Есть штурман. — Рассчитайте курс право пять. Именно в эту минуту или чуть позже Суханов и доложил, что акустики обнаружили надводную цель, и хотя Ковалев приказал им докладывать постоянно, нужды в этом особой не было — цель уже надежно вели локаторы. Но ведь там, где бродят призраками надводные цели, могут оказаться и подводные. Ковалев, правда, не верил в такую удачу, но чем черт в прошлые годы только не шутил!.. — Ходовой, БИП. Цель номер один. Пеленг... Дистанция... Цель номер два. Пеленг... Цель номер три... — Не мелочимся, — сказал Ковалев, набросил на плечи реглан и вышел в неуютную сырость, которая наотмашь хлестнула его по лицу. Он взял у вахтенного сигнальщика бинокль, оглядел колеблющийся горизонт или по крайней мере то, что должно было в обычное время составлять горизонт. Следом появился Сокольников с Бруснецовым. «Чего-то они сегодня парочкой бродят», — подумал Ковалев и спросил у вахтенного сигнальщика: — Не видно? — Никак нет, товарищ командир. Ковалев вернул бинокль сигнальщику, сказав при этом: — Справа по носу должна обозначиться групповая цель. — Они что же — подрезают нам курс? — спросил Сокольников. — По всей видимости, — помедлив, сказал Ковалев. — Я хочу пропустить их и перейти к ним на левый борт. — А они согласятся на твой маневр? — Комиссар, не трави душу. Я не знаю, с чем они там могут согласиться или с чем не согласиться, но если они не пустят меня на левый борт, значит, им почему-то не хочется, чтобы мы туда пошли. Четыре вымпела — это ведь, комиссар, не шутка. — Пять, товарищ командир! — громко, пересиливая шум океана, крикнул из ходовой рубки вахтенный офицер. — Только что объявился пятый. — Спасибо, вахтенный офицер, уважил, — промолвил Ковалев. — Только кричать ни к чему. Мы тут на ухо не тугие. — Он повернулся к Сокольникову: — Вот тебе и вся арифметика — пять к одному. Только не говори мне, что они испугались нас. Они не слабаки и нас не испугались, тем более что и мореходы они неплохие, но пять вымпелов против одного — это ведь тоже что-то значит. — Товарищ командир! — доложил сигнальщик. — Справа по носу цель. Курсовой... Все схватились за бинокль, но и без оптики уже был виден одиночный огонек на тревожной черной воде, на самом краешке такого же черного и тревожного неба. — Молодец, сигнальщик! — сказал Ковалев. — Продолжайте наблюдение. — Цель номер два. Справа по носу. Курсовой... Цель номер три... — Все пять? — спросил Ковалев, ни к кому прямо не обращаясь и все-таки обращаясь только к старпому, и тот это понял, сказал, как всегда не торопясь с ответом: — Так точно. — Передайте в БИП. Пусть поторопятся с классификацией. Бруснецов прошел в рубку, пробыл там не более трех минут, тем не менее Ковалев недовольно сказал: — Вас только за смертью посылать. Ну что у них? — По классификации БИПа. Цель номер один — фрегат. Цель номер два — фрегат. Цель помер три — крейсер. Цель номер четыре — авианосец. Цель номер пять — эсминец. — Прекрасно, полный набор. Вот теперь, комиссар, давай маленько и помитингуем. Им, как, впрочем, и нам тоже, по древней мудрой логике делать в этой дыре нечего. Или они, скажем так, пасут тут свою лодку, боясь, что мы с ней вступим в контакт, или полагают, что мы с собою привели лодку. Такого мнения, кстати говоря, придерживается и командующий. Фрегаты с эсминцем, попомните меня, завтра же начнут рыскать возле нас, как молодые борзые, и одновременно контачить нашу лодку. А те двое — авианосец и крейсер будут держаться немного в стороне. Огоньки на горизонте вытягивались в цепочку, корабли там, видимо, шли кильватерным строем. Обогнать эскадру, чтобы выйти к ней на левый борт, как этого хотел Ковалев, было уже невозможно. А приотстав, пропустив ее, «Гангут» рисковал бы потерять ее из виду: она и мешала ему, но она же была и нужна. Ковалев понимал, что своими действиями супостат или подтвердил бы его догадки, или по тем же действиям он понял бы, что все его догадки — это всего лишь гадание на кофейной гуще. Головной огонь свернул влево и резко пошел на сближение с «Гангутом». Уже стали видны его бортовые огни. — Фрегат? — спросил Сокольников. — По всей видимости... — Ковалев не успел договорить: на фрегате замигал сигнальный прожектор. — Старпом, вы не успели прочесть? — Запрашивает нас, кто мы и куда следуем, — бесстрастным голосом ответил Бруснецов. — Вот наглец... Старпом, пойдите к прожектору и сами напишите этому, пардон, наглецу: «Следуйте своим курсом». Бруснецов прошел на прожекторный мостик, покопался там недолго с вахтенным сигнальщиком, а может, просто дождался, когда фрегат повторит свой вопрос, и с сигнального мостика в колеблющуюся тьму полетели, как искры, световые тире и точки. Фрегат некоторое время шел параллельным курсом, погасив огни, потом приотстал и, резко свернув вправо, помчался догонять свой строй. «Все правильно, — подумал Ковалев. — Нас облаял, а своим можно и хвостом повилять». 2