— Воля ваша, — сказал Ковалев и прошел в салон. «Может, еще и пронесет, а? — с надеждой опросил себя Суханов. — А вдруг пронесет? — Он понюхал кустик полыни — запах был горький и тревожный. — Но я же не сказал ей самого главного... — ужаснулся Суханов. — Я не сказал ей...» Первым на борту Суханову попался Ветошкин, кажется поджидавший его. Он видел, что Суханов прибыл вместе с командиром, и глаза у него, что называется, стали квадратными. Ветошкин спустился с Сухановым в каюту, только там спросил, испуганно косясь на дверь: — Застукали? Ну, дела... 5 Сразу после возвращения на корабль Ковалев разобрал чемодан: форменные рубашки, белье, носовые платки, носки, мыло, одеколон — черт-те что! сущий парфюмерный магазин, — а на дне чемодана лежала их старая фотография: он еще в лейтенантских погонах, на руках у него Севка, впрочем, не Севка еще, а так, что-то несуразно маленькое, с вытаращенными глазенками, готовое вот-вот расплакаться, а рядом Томка, кажется счастливая, по крайней мере наивная и радостная, а у них в то время и угла-то своего не было, снимали не бог весть что за полсотни в месяц, зато он каждый вечер приходил домой, не считая вахт и редких выходов в море. «Какое это было прекрасное время, — подумал Ковалев. — И какие мы сами-то были прелестные в ту пору. Томка, кажется, тогда ни разу ни на что не пожаловалась... — Он призадумался. — Она и вообще-то не умеет жаловаться». Ковалев сперва поставил фотографию на полочку, чтобы не каждый входящий мог заметить ее, а потом, сердясь на себя: «Что же, я их должен стесняться?» — поставил ее на стол перед собою. Он разложил все по шкафам и полочкам, всю парфюмерию отнес в ванную, только после этого вызвал рассыльного и приказал разыскать замполита, старпома и командира БЧ-5, который по техническим вопросам не подчинялся старпому, к тому же Ковалеву хотелось еще раз услышать от самого Ведерникова о готовности главных и вспомогательных механизмов и гребных валов к походу. Он уже было вызвал вестового, чтобы тот принес чаю покрепче — вопросов накопилось много, и сидение предстояло долгое, — но тут же передумал: «Все, голуби, домашняя житуха закончилась, начинается настоящая служба. — Ковалев потянул носом воздух и засмеялся: тут, в каюте, еще пахло свежим бельем и одеколоном, и запахи эти были почти домашние. — А все-таки по стакану свежего чайку не помешает. Посидим в последний раз по-домашнему». Он нажал кнопку, и тотчас появился вестовой, сияя новой форменкой и белыми холщовыми штанами. — Что у вас за вид? — брезгливо спросил Ковалев, оглядывая вестового. — И куда это вы вырядились? — Постирал все к походу, товарищ командир. — Приведите себя в порядок, принесите четыре прибора, печенье и чай. — Есть, — поспешно сказал вестовой, у которого и чай еще не был заварен, и теперь вот еще надо было смотаться в кубрик и переодеться в синюю робу — во время авральных работ командир не терпел на корабле праздности. Улыбаясь как всегда, первым появился Сокольников — он жил по соседству. — Так и сияешь весь. Неужто все выклянчил? — Фирма веники не вяжет... Все уже на борту. Завтра проведем партийные и комсомольские собрания. Тебя прошу выступить в седьмой боевой части, чтобы особо с акустиками поговорить. — Добро, — скупо сказал Ковалев. Вторым пришел Бруснецов, этот прямо от двери, приняв стойку «смирно», доложил: — Товарищ командир, корабль практически к походу готов. — Проходи за стол — желанным гостем будешь. А что-то я не вижу нашего механика? — Побежал в каюту переодеваться. Ведерникова ждали минут пять, он успел за это время и побриться, и лицо сполоснуть, и надеть свежую рубашку с галстуком; только войдя в салон командира, начал прятать руки — они у него давно уже не отмывались от металла и машинного масла, как у мастерового, — бочком прошел к столу, пробормотав: «Прошу разрешения». Среди присутствующих он был самый молодой, но дело свое знал туго, и Ковалев чувствовал себя за ним как за каменной стеной. — Начальство не опаздывает, а задерживается, — словно бы для себя, заметил Бруснецов. Ведерников растерянно поморгал, не зная, как лучше поступить: пропустить ли замечание старпома мимо ушей или все-таки отпарировать, — и не удержался, буркнув: — Не в прогарном же кителе было появляться. — Что с главными и вспомогательными механизмами, что с валами? — спросил Ковалев, не обратив внимания на их реплики. — Можно выходить хоть сегодня. — Сегодня подождем, а завтра вытянемся на внешний рейд. «Добро» от командующего есть. — Ковалев резко повернулся к Бруснецову: — Кстати, кто отпускал Суханова на берег? Бруснецов недоуменно пожал плечами, и Сокольников тоже промолчал, успев только подумать: «Вот тебе и нет личных дел на берегу!» — Та-ак, значит, никто. Ну, хорошо. А что мы вообще о нем думаем? — спросил он Бруснецова. Бруснецов непритворно вздохнул: — По частям он весь, словно в разобранном виде. — Может, оставим на берегу, и дело с концом? А себе возьмем акустика с «Полтавы» или с «Азова». Флагман пойдет навстречу. И время еще есть. Ну а твое мнение? — спросил он у Сокольникова. Ведерников перевел взгляд с одного на другого, подумав: «Суханов — это, конечно, прекрасно, но я-то при чем тут?» Сокольников ответил не сразу, поводил пальцем по столешнице, как бы взвешивая все, что должно было сохранить Суханова на корабле и что могло увести его на берег. — У него не все ладно в личной жизни, — наконец сказал он нехотя. — Наладятся отношения, и служба пойдет. Ковалев нажал кнопку звонка. В дверях тотчас вырос рассыльный. — Разыщите лейтенанта Суханова. — Он снова повернулся к Ведерникову: — Я хотел бы знать, велик ли запас прочности у наших, так сказать, моторесурсов? Ведерников все же понял, что главное — машина, а Суханов — это потом, и сказал: — Не станем дергать попусту, ППР проведем вовремя, и тогда... — Я тебе верю. Ковалев верил своему командиру БЧ-5, которого сам же и выдвинул на эту должность из командиров дивизиона движения, дав ему прослужить в прежней должности не более двух лет. В дверь несмело постучали, видимо, тот, кто просился, немного волновался. Ковалев даже не сообразил, что стучались к нему, потом поднял голову и негромко промолвил: «Да-да». Суханов вошел словно бы угловато. Когда рассыльный разыскал его в кубрике акустиков и сказал, что того требует к себе командир корабля, и сам Суханов, и моряки, которые рассказывали ему всякие байки — «вешали лапшу на уши», — поняли, что этот вызов мог означать только одно: карьере лейтенанта Суханова на «Гангуте» пришел бесславный конец. — Бобик сдох, — прошамкал ему вслед Силаков. — А лейтенант наш спекся. «Значит, спекся, — думал Суханов. — Значит...» Ковалев глянул на него из-под насупленных бровей и указал глазами на стул, который хотя и стоял вроде бы возле стола, но в то же время и на некотором отдалении от него. Суханов сел, снял фуражку и положил ее себе на колени. — Как складывается служба, Юрий Сергеевич? — Пока трудно, товарищ командир, — спотыкающимся голосом сказал Суханов. Если бы он сказал, что служба у него идет хорошо, что сам он весьма всем доволен — видимо, в его положении это и следовало бы сказать, — то Ковалев ему явно не поверил бы и тотчас же принял решение списать о корабля. Но Суханов не бравировал, не жалуясь, все-таки признал, что служится ему неважнецки, и это невольно подкупило Ковалева, он уже более внимательно поглядел на Суханова и если не с участием, то по крайней мере заинтересованно спросил: — А что так, лейтенант? Суханов подумал, волнуясь, пожевал губами. — Много сразу всего свалилось, товарищ командир. — На боевой службе все удвоится, если не утроится. Может, вам лучше перейти на другой корабль, который остается в базе? Вот и замполит со старпомом к этому же склоняются. Суханов поднял глаза на Сокольникова, как бы интуитивно поняв, что если уж кто и сумеет ему здесь помочь, так это прежде всего Сокольников, от предложения которого он так высокомерно отказался, и Сокольников не отвел глаза, но эти же глаза ничего и не сказали Суханову. — Никак нет, товарищ командир, — совсем уже потерянно сказал Суханов. — Без моря я не вижу смысла жизни. Наступила та самая значительная пауза, которая, как правило, предваряет решение, и отменить потом это решение уже никто не будет вправе, даже сам командир, принявший его. Суханов больше не поднимал глаз и не искал ни в ком участия, сообразив наконец, что то, что сейчас произойдет, фактически уже случилось и пытаться разжалобить кого-то или вызвать в ком-то участие к своей персоне уже нельзя. «Ну и пусть, — думал он, озлобляясь. — Ну и пусть...» Бруснецов подвигался на стуле, но его опередил Сокольников. — Товарищ командир, — сказал он своим немного приподнятым голосом, — с вашего позволения лейтенант Суханов пойдет на службу под мою личную ответственность. Суханов даже вздрогнул от неожиданности, он все еще видел в Сокольникове своего противника, от которого хотя и ждал защиты, но в то же время и стыдился ее. «Не надо мне филантропии», — хотелось крикнуть ему, но на этот крик у него уже недоставало сил. — Добро, — сказал Ковалев своим не терпящим возражения голосом, как о деле давно решенном. — Занимайтесь службой, лейтенант. Суханов не помнил, сказал ли он что-то в ответ на слова командира или только сглотнул подступивший к горлу комок. Он не помнил и как вышел из салона, как спускался по трапу, очнулся только у себя в каюте с фуражкой в руке, видимо забыв надеть ее, уставился на свою фотографию на переборке. «А Наташа оказалась права, — подумал он, — не надо было оглядываться». 6 В семь ноль-ноль на борт «Гангута» поднялся командир бригады, его встречали Ковалев с Сокольниковым и Бруснецовым, дежурная и вахтенная службы, но в командирский салон прошли только двое: сам Ковалев и комбриг, который выслушал там рапорт о готовности «Гангута» к походу, приказал принять на борт вертолет и выводиться на внешний рейд, чтобы в девять ноль-ноль, как об этом и было условлено, начать движение. Тем же порядком комбрига проводили на катер. Ковалев приказал поднимать на борт катер с баркасом и заваливать трап. С этой минуты всякая связь с берегом прекращалась. А скоро появился и вертолет, треща и покачиваясь, он повисел легкой стрекозкой над площадкой на юте и ловко опустился на все свои три колеса, словно вцепился лапами в палубу. Пока механики закатывали вертолет в ангар, на мостик поднялся человек в мешковатом светлом комбинезоне, поискал глазами старшего и, поняв, что старший тут Ковалев, представился: — Командир вертолета капитан Зазвонов.