— Повторяю, задание не из легких, все будет зависеть от вашего умения, грамотности и находчивости, от слаженности действий всего экипажа. К тому же с легкими заданиями мы корабли в океан не посылаем. Топливо и моторесурсы тоже ведь чего-то стоят. — Так точно. — Выход назначаю вам на... — И тут командующий назвал точную дату выхода «Гангута»: — На девять часов, с тем чтобы к Босфору вы вышли на рассвете. (Турецкие власти разрешали военным кораблям проходить проливы только в светлое время суток.) Власти об этом уже оповещены. В Средиземном море вы выйдете в точку... (он назвал точку, окрещенную моряками селом Селивановым), присоединитесь к ОБК, который проследует с дружеским визитом на Кубу. По выходе в океан вы получите основные целеуказания. Вопросы? — Никак нет, — сказал Ковалев, поднимаясь. Поднялся и командующий, пожал Ковалеву руку, и Ковалев вышел, как и Суханов там, возле Аниного камня, досадуя на себя, что не сказал, как ему казалось, самого главного, но в чем состояло это главное — опять-таки почти по-сухановски, — он, уже сидя в машине, все никак не мог определить для себя. И о чем бы он ни начинал думать, перебирая весь разговор с командующим, все было важно и даже необходимо. «Ну да что теперь поделаешь, — подумал Ковалев. — Командующий не дядя родной, к нему лишний раз не сунешься». Он велел шоферу ехать прямо домой, решив, что сегодня самое удобное время попрощаться, завтра его может уже и не оказаться: придется докладывать комбригу, который обязательно поднимется на борт, потом, по всей видимости, флагману, словом, весь день растечется, как вода сквозь пальцы. Дома его не то чтобы ждали, а, если точнее сказать, поджидали: Севка, уже выучив уроки, сидел за своим столом в основном для блезиру, чтобы не сорваться на улицу; и у жены обед был давно готов, и возилась она на кухне, чтобы только не сидеть без дела — словом, все дома, говоря корабельным языком, было на «Товсь!». — Каждый день тебя выглядываем, — без укора, просто чтобы сказать, что у него ко всему прочему есть еще и дом, заметила Тамара Николаевна, и Ковалев впервые за все эти тревожные сутки неожиданно почувствовал, что ему ужасно расхотелось идти в какой бы то ни было поход, что ему хорошо дома, покойно и уютно, что он — черт побери! — еще не отвык ни от того, ни от другого и что как бы это было сейчас прекрасно — развалиться на диване и прочитать газету от корки до корки, а не так, как он это делал сейчас, пробегая в основном заголовки да останавливая свое внимание только на тех материалах, о которых ему как бы ненароком сообщал Сокольников. — Ну что же вы, скоро ли уходите? Ковалев сбросил с себя ботинки, влез в шлепанцы, отстегнул галстук, только теперь ощутив, что все эти дни, пока он жил в нервном напряжении, пока шли работы, которые он боялся не завершить в срок, установленный командующим, ему порой не хватало хотя бы минутной вот этой домашней тишины. Он прошел в комнату и прилег на диван, вытянувшись во весь рост. — Считай, что уже ушли. Кое-какие маленькие формальности — и все. — Он помолчал. — Я только что от командующего, а командующий, как тебе известно, командира БПК, которых у него навалом, дважды на неделе просто так вызывать не станет. — Значит, надолго, — сказала из кухни Тамара Николаевна. — Надолго ли — трудно сказать, потому что я сам неясно представляю, куда мы идем и найдем ли мы то, зачем идем. — Словом, поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, — появляясь в комнате, сказала Тамара Николаевна. — Не совсем так, но довольно близко к этому. — Ковалев подвигался, освобождая ей место возле себя, и, когда она присела на краешек дивана, словно бы украдкой, стесняясь Севки — этот стервец уже научился видеть то, чего ему не следовало бы видеть, — он погладил ее по волосам и поцеловал в висок, где родничком билась маленькая жилка. — Когда мы с тобой поженились, разве мы думали, что на мою долю выпадут такие задания? Она прижалась к его плечу головой. — Ты уже весь там? — Практически — да. — Когда-нибудь вернешься, глянешь на меня, а я уже старенькая-старенькая, — грустно сказала Тамара Николаевна. — Мы оба состаримся, видя друг друга урывками. — Но скажи мне, что делать? Неожиданно Тамара Николаевна быстро поднялась, улыбаясь, сказала: — Подожди тут. Не ходи за мной. Потом сядем обедать. Ковалев насторожился, спросил недоверчиво: — Ты полагаешь, что у меня бездна времени? Тамара Николаевна грустно рассмеялась: — Но не один же флот имеет на тебя права. Она пошла в свою комнату — впрочем, у них и было всего две, но так уж случилось, что ту маленькую боковушку Ковалев с Севкой числили за ней, — и довольно долго, если учесть, что времени было в обрез, копошилась. Ковалев успел побриться, привел себя в порядок перед обедом, а она все не выходила. — Лапа, — сказал Ковалев, — ведь я могу уйти, и Севка, прошу прощения, не пожрамши. — Сейчас, сейчас, — сказала ему из-за двери Тамара Николаевна. — Еще не больше двух минут. — Да нет у меня этих двух твоих минут, — уже заметно раздражаясь, сказал Ковалев. Тамара Николаевна вышла, смущенно рдея и настороженно поглядывая на Ковалева, как бы ожидая, осудит ли он ее или обрадуется, и по его глазам она поняла, что он даже вроде бы немного растерялся... На ней было новое платье, открытое и светлое, оголившее ее спину, шею и плечи и делавшее ее очаровательной и почти молоденькой. — Тебе не нравится? — спросила Тамара Николаевна лукаво, уже догадавшись, что она понравилась ему в этом платье, удачно подчеркнувшем ее все еще стройную фигуру. Вместо ответа Ковалев крикнул: — Всеволод, ну-ка иди сюда! Узнаешь? — Ма-ма!.. — сказал Севка, обходя Тамару Николаевну. — Береги мать, Всеволод, пока я в море. Если что случится, с тебя спрошу. — Ма-ма, — повторил Севка и поцеловал мать сперва в одно плечо, потом в другое. Они отобедали, вернее, поужинали в хорошем темпе — рассусоливать было некогда. Ковалев подтрунивал над Севкой, который плохо ел, говоря при этом (Ковалев-старший, разумеется), что Севка, видимо, влюбился. — Может, когда и влюблюсь... — буркнул Севка. — Та-ак, объекта подходящего нет или еще что? Севка застыдился и промолчал. — В этом деле, Всеволод, главное — не теряйся. Тамара Николаевна укоризненно покачала головой. — Ну чему ты его учишь, — ласково попеняла она. — Ничего, мать, пусть слушает и мотает на ус, — сказал Ковалев-старший, выходя из-за стола. — Спасибо тебе и за обед, и за то, что ты у нас сегодня вот такая... Красивая, — промолвил он помолчав. — Мы тебя с Всеволодом не подведем. Они прошли в прихожую, и Тамара Николаевна с Севкой молча следили, как он надевал ботинки, потом завязывал галстук — неторопливо, без суеты, но очень уж ловко: время продолжало его поторапливать. — В чемодане ты найдешь все, и, пожалуйста, меняй белье почаще. Тебе, не стирая, хватит его надолго, — сказала Тамара Николаевна и внезапно всхлипнула. — Я на причал не поеду с тобой. Сентиментальная становлюсь. Тут поплачу на твоем плече. Они тотчас же присели, помолчали с минуту. Первым поднялся Ковалев. — Томка, пожелай мне удачи, — попросил он, стараясь казаться игривым, а голос тем не менее у него оставался сухим. — Мне так сейчас не хватает этой малости. Тамара Николаевна опять припала к его плечу. — Ты там-то, если сможешь, особенно не задерживайся. — Ну что ты... Я только до океана смотаюсь и сразу вернусь. Тамара Николаевна осталась дома, а Севка поехал проводить отца до Минной стенки. * * * А в это время Суханов, так и не поймавший такси, расстроенный и потный, прыгая через две ступени, сбежал по каменной лестнице на Минную стенку. Еще на верхней площадке среди прочих посудин он высмотрел командирский катер с «Гангута» и сразу ринулся к нему, спросив издали старшего катера, лейтенанта, сидевшего в кают-компании с ним за одним столом: — Кого ждешь? — Командира... Суханов огорченно присвистнул: не было печали, так черти накачали. Следовало бы улизнуть в дежурку и там переждать какое-то время, а потом уже с любой оказией добираться на «Гангут», но Суханов не сообразил этого, да и соображать уже было некогда: газик выруливал на стенку. Из него выпрыгнул Ковалев, пожал Севке руку. — Ну, сын, — сказал он ему, — сейчас ты меня провожаешь. Придет время — я спущусь сюда тебя проводить. А пока дуй пешочком. На машину не рассчитывай. Понурясь, к Ковалеву подошел Суханов. — Товарищ командир... Ковалев не дослушал и широким жестом указал на катер: — Прошу... — И обернулся к сыну: — Ты все уяснил, Всеволод? — Так точно. — Поцелуй мать за меня и скажи, что мы ее любим. Ковалев ступил на борт катера, лейтенант рявкнул:«Смирно!» «Вольно», — сказал в ответ Ковалев, крючковые заняли свои места — один на носу, другой на корме; катер легонько скользнул от стенки — замечание старшине пошло впрок, и Ковалев одобрительно хмыкнул и указал Суханову глазами на салон: прошу. Оставаться с глазу на глаз с командиром Суханову не то чтобы не хотелось, а просто было по-человечески страшновато, и он, словно молодой козленок, боднул головой: — Позвольте, я уж здесь постою.