— Ну какой же ты Юрий? — поправила его Наташа Павловна. — Ты дядя Юра. — У него, между прочим, есть и отчество, — буркнул Иван Сергеевич, ставя палку в угол. — Юрий Сергеевич, — потерянно и почти заученно сказал Суханов. Иван Сергеевич усмехнулся: — Выходит, отцы наши тезками были. — И подал Суханову свою тяжелую, узловатую руку. — Иван Сергеевич. Впрочем, ты уже раньше слышал, как меня зовут. Должен был запомнить, раз в гости собрался. — Вот и сбежалась вся моя биография, — заметила Наташа Павловна, обращаясь только к Суханову. — Теперь можно и не спрашивать. Больше мне рассказывать нечего. Суханов опять попытался улыбнуться, стараясь показаться немного разбитным, а если удастся, то и уверенным в себе, хотел даже сказать что-то значительное, но смешался, всем стало неловко, и Мария Семеновна деланно всполошилась: — А будто у нас еще одна фуражка висит? — Василий Васильевич пришел, — невеселым голосом сказала Наташа Павловна. Она-то хорошо понимала, что именно теперь и должна была прийти на помощь Суханову и не приходила только потому, чтобы лишним жестом, который могут истолковать и так и этак, не обидеть стариков. Выручил Сокольников: он появился, жуя яблоко, видимо, успел задним крыльцом спуститься в сад, был беспечно-весел и сразу привлек к себе общее внимание. — Здравствуй, Вас-Вас, — грубовато сказал Иван Сергеевич. — Давненько глаз не казал. — Все дела да случаи, Иван Сергеевич. — Вот я и говорю: забыл дорожку к Аниному камню. Катеришка повисла на руке Сокольникова. Он закружил ее, потом подхватил под мышку, сбежал с нею в сад, и уже оттуда послышался и писк, и визг, и бог весть еще что, и Суханов понял, что пробил и его час. — Наташа, — позвал он и для большей убедительности поглядел на часы. — Мне скоро на вахту. — Уже? — удивилась Наташа Павловна, и впервые лицо у нее стало расстроенным. — Ты хоть чаю попей с нами. — Перекусить перед вахтой не грех, — поддержала ее и Мария Семеновна. — И чайник у меня уже на плите. И все прочее я мигом. — Раз служба требует, то прохлаждаться некогда, — перебил ее Иван Сергеевич. — Пойдем, служивый, я тебя садом провожу. Тут быстрее. Суханову и уходить уже не хотелось, но и оставаться тоже было словно бы боязно, и если бы Наташа Павловна сказала, чтобы он оставался, то он, наверное бы, и остался, придумав про вахту что-нибудь еще, но Наташа Павловна молчала. — Наташа, если что — извини... Мне на самом деле не надо было сегодня приходить. — Тон у Суханова стал извиняющимся, он даже как бы молил: «Ну, смилуйся же надо мной, золотая рыбка», но Наташа Павловна не приняла его извинения, суховато перебила: — Я понимаю... И меня тоже извини. Провожать не пойду. Катеришку полдня не видела, да и кормить ее пора. — Она словно бы услышала свой голос и спохватилась, стараясь смягчить его: — Ты хоть с Василием Васильевичем простись. Он был другом моего мужа. — А чего с ним прощаться, — нехотя сказал Суханов, невольно усмехаясь. — Замполит наш. Завтра на подъеме флага и увидимся. — Вот как... — Пойдем, служивый, — и в другой раз позвал Иван Сергеевич. — На вахту опаздывать не полагается. Иван Сергеевич («Милая душа», — подумалось Суханову) вывел в сад кухней, откуда они потаенной калиткой вышли прямо на берег бухты, невысокий в этом месте, необрывистый и густо поросший полынью, которая ближе к вечеру буйно запахла горечью. Прямо на берегу — с долинки не было видно, и Суханов раньше ее не заметил — бесхозно стояла ростра, нос корабля, с еще красными звездами на скулах, но уже с облупившейся краской и порыжевшей от ржавчины, а возле ростры валялись два корабельных орудия, начавших врастать в землю. — Время у тебя, похоже, есть, — сказал Иван Сергеевич. — Давай тут в тишке от гвалта посидим, покурим. Они присели на орудийный ствол, Суханов достал сигареты, Иван Сергеевич — «Беломор», и каждый закурил свое. — Под тобой, — заметил Иван Сергеевич, — орудие с первой башни главного калибра линкора «Севастополь», а подо мной мое родное с четвертой башни, коей я имел честь командовать на крейсере «Молотов». Это потом он «Славой» назвался, а воевал он «Молотовым». И ростра, — он повернулся к искусно склепанному из листовой стали сооружению, бывшему некогда носом крейсера, — тоже с «Молотова». Как помирать стану, попрошу, чтобы на могилу мою водрузили. Вместе воевали, вместе и потом сподручнее будет находиться. — Он смял окурок и швырнул его в воду. — Так ведь не поставят небось? — Ну почему же... — неопределенно сказал Суханов. — Вот и я думаю: а почему бы не водрузить? — Иван Сергеевич покачал головой, словно бы задумался, потом встрепенулся: — Ладно о вечном, давай-ка о земном. Ходим мы с тобой тут вокруг да около, как бараны. А если по-флотски, напрямик, а? Небось подумал, что Наташа, стало быть Наташа Павловна, дочка нам?.. Нет, невестка она... Сынка нашего покойного жена. Погиб при исполнении, и все такое прочее. И по сю пору на дне моря лежит. Слышал, может: Вожаков Игорь Иванович? Суханову стало обидно, что он ничего не слышал о Вожакове Игоре Ивановиче, том самом капитане второго ранга, фотография которого стояла в черной, как он теперь понял, рамочке на комоде, а сам-то он, как тоже только что выяснилось, «по сю пору на дне моря лежит». — Я с Балтики. Тут недавно. (Про Балтику Суханов сказал для красного словца — училище их стояло на берегу Финского залива, вроде бы и на Балтике тоже.) Я впервые о вашем сыне узнал... И вообще, на меня сегодня столько навалилось. «Должен был знать, куда шел, — сварливо подумал Иван Сергеевич. — Под этой крышей, служивый, не мед с патокой, а горе», — но у Суханова было такое обиженно-расстроенное лицо, что Иван Сергеевич — все-таки конечно же «милая душа» — невольно подобрел. — Хоть сегодня, хоть завтра, а свалиться должно было. — Иван Сергеевич опять покачал головой. — Тут дело серьезное. Но встревать в ваши отношения никто не собирается. А если потребуется помощь — вот моя рука. — Иван Сергеевич пожал руку Суханову. — А теперь ступай. Суханов приободрился. — Да-да, пора на вахту. — Только не ври, — колючим голосом промолвил Иван Сергеевич. — Не надо. Суточный развод уже состоялся, а до новой вахты время еще есть. Прав ты, навалилось на тебя сегодня всего много — вот ты и согнулся. А ты выпрямись. — Он похлопал своей широкой ладонью Суханова по спине. — Не на одной Наташе свет клином сошелся. Смотри людям в глаза прямо. Они поймут и не осудят. А теперь ступай. Подвернется случай — заглядывай. Всегда будем рады. Чайку попьем, поговорим по-мужски. Суханов молча поднялся, молча подал Ивану Сергеевичу руку, молча ступил на тропинку, мозолистую, как большинство здешних тропинок, в раскопе молча постоял возле памятника эллину: «В битве за родину был он завистливым сгублен ареем, сирым родителям слез горький оставивший дар». Суханов нагнулся, с силой рванул из земли кустик полыни, растер веточку в пальцах — запах был горький и пряный. Он оглянулся. Дом уже скрылся за косогором, зеленела только крыша, по которой скользил неяркий солнечный луч. Суханов так надеялся на сегодняшний день, радуясь утром его приходу, и этот день уже угасал, унося с собою надежды, оставляя после себя одни сомнения. Суханов опять понюхал пальцы — запах полыни был стойким, — достал из кармана платок, послюнявил его и начал вытирать руки. 4 — Вас-Вас! — позвала Мария Семеновна. — Ну где же вы все? Идите чай пить! Смеясь и отбиваясь от Катеришки, которая опять тянула его в сад, Сокольников поднялся на крыльцо. — А флота куда подевались? Покурить ушли? — Одному флоту на вахту, — промолвила Наташа Павловна, — другой провожать пошел. — А... — сказал Сокольников. — Старпом у нас мужик суровый. К молодым лейтенантам не благоволит. Гоняет их как cидоровых коз. — Так ты его знаешь, Вас-Вас? — оживляясь, спросила Мария Семеновна. — Тихонький такой, скромный. Прошлый раз цветочки мне подарил. Мария Семеновна хотя и говорила про Суханова, что он «тихонький такой, скромный», но не утверждала этого, а только словно бы искала подтверждения своих слов, и Сокольников неожиданно оказался в весьма пиковом положении: хвалить Суханова было будто бы не за что, но и хаять не пристало по всем статьям, за какую ни возьмись. Сокольников догадывался, что старики — и Иван Сергеевич, и в особенности Мария Семеновна — относились к нему почти по-родственному с тех самых пор, когда они с Игорем, еще будучи курсантами, приезжали в отпуск в этот дом возле Аниного камня. И если бы теперь случилось Сокольникову стать мужем Наташи Павловны — господи, ну чем черт не шутит! — лучшего для себя они, наверное, и не желали бы. Кажется, и Наташа Павловна пусть и без особой охоты, но пошла бы на это. В этом, конечно, был свой расчет, но ведь не всякий расчет — зло и не всякие чувства — благо, и все бы сложилось именно так, если бы Сокольников еще в курсантскую пору не влюбился в некую особу, в которую и влю-бляться-то не следовало — она у него на глазах вышла замуж и, по слухам, жила счастливо. Есть мужчины, которые женщину плотски ощущают только через любовь, и любят они одну, хотя и влюбляются часто, и пока любят они, все прочие женщины для них словно бы не существуют. А Сокольников все еще любил, и Наташа Павловна еще не существовала для него, хотя порой ему уже и казалось, что не сегодня завтра шоры спадут. Встав поутру, он подойдет к иллюминатору и завопит на весь рейд: «Свобо-оден!» — Мария Семеновна! — с укоризной заметила Наташа Павловна. — Зачем все это? Пришел лейтенант, ушел лейтенант — разве от этого что-то изменилось? — Голубушка ты наша! Да ведь не чужая же ты нам!.. — Он недавно из училища, — сказал Сокольников. — Вещь, как говорится, еще в себе. Так ведь и мы, наверное, Мария Семеновна, такими были. — Вы-то будто иначе смотрелись, — пригорюнясь, промолвила Мария Семеновна. — Ох, Вас-Вас, жениться тебе надо. Сокольников скупо улыбнулся, глянул лукаво на Наташу Павловну, но та отвернулась к окну, теребя занавеску, и спина у нее показалась ему гневно-прямой. — Раз приказываете, то что ж... Только позвольте прежде закончить академию. Митрофанушка, тот, правда, говорил: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Ну а мы, как говорится, живем напротив. — И останешься в вечных холостяках. Иван Сергеевич начала разговора не застал, но и то, что застал, ему не понравилось, сердито зыркнул из-под косматых бровей на Марию Семеновну, схватил кизиловую палку и, стуча ею, опять спустился во двор, крикнув оттуда: — Чаевничайте без меня! Я схожу на рейд гляну. — Чего на рейд смотреть, — горько сказала Мария Семеновна. — Наши корабли давно ушли... — Вон ваш кораблик за дедом побежал, — заметил Сокольников, указав глазами на Катеришку, которая уже пристроилась рядом с Иваном Сергеевичем, сунув ему свою ручонку. — Это, Вас-Вас, еще не кораблик. Это, Вас-Вас, еще махонькая лодочка. Да и ей тоже век вековой горевать у моря. Наташа Павловна покачала головой, думая, видимо, свою потаенную думу, и сказала, как о чем-то решенном: — А я ее за моряка не отдам. — Не было еще такого, чтобы Вожаковы расставались с морем, — возразила Мария Семеновна. — Но ведь когда-то вы не были Вожаковой? — А я и не помню, какой была. Вожакова я, значит, Вожаковой и была. Мария Семеновна наконец-то оставила их вдвоем, уйдя на кухню собирать на стол, и Сокольников, как бы понимая, что не должен был спрашивать, все-таки спросил: — Ты давно его знаешь?