– Мы это видели! – воскликнул Финн. – Они обвиняли нашу маму и всё подстроили так, словно она сама признала свою вину! – Умножьте это на сто, – с горечью сказала Лана. – На тысячу, на десять, на сто тысяч. Я не знаю, сколько людей наказали из-за того, что они не понравились какому-нибудь чиновнику. Я очень многого не знаю, потому что здесь никому не позволено говорить правду. – Наши родители говорили правду, – негромко произнёс Чез. – Они знали, что могут погибнуть, но продолжали говорить правду. Они искали её и распространяли. Финн ощутил прилив гордости. Ему захотелось похвастаться: «Это мои мама и папа! Знала бы ты, какие они храбрые! Какая бесстрашная у меня мама, как она борется за правду!» А Эмма добавила так же негромко: – Наш папа погиб восемь лет назад. – Соболезную, – сказала Лана. – И не только он. – Кона на мгновение, прежде чем продолжить, крепче прижала к себе Кафи. – Например, один учёный, который сделал первую монетку. И бабушка Натали в другом мире. – А вы с Натали знали, что рискуете жизнью? – спросил Рокки. – Из-за монет. – Он вовсе не смеялся над Ланой и не пытался её запугать. Он искренне не понимал. – Мы думали, что монетки – единственный способ что-то изменить, – сказала Лана и принялась теребить комковатое одеяло – возможно, в него тоже были зашиты монетки. – Я только выполняла мелкие поручения, помогала тем, кто делал монетки. – Ты вступила в ряды повстанцев, – с почтительностью произнесла Кона. – Героев сопротивления. Борцов за свободу… Лана снова испугалась: – Мы никогда себя так не называли! Не смели. Мы говорили, что просто помогаем нашему миру. Ну, точнее, думали. Мы не решались говорить друг с другом. Это было опасно. Я находила записки под камнем у забора. Например, забрать монетки. Отнести их домой. Спрятать, а потом передать дальше. Иногда я записывала свои сообщения и отсылала их… когда набиралась храбрости. Когда я убедила Натали помогать мне, она тоже стала записывать сообщения и передавать монетки другим людям. Я знаю, что она хотела отправить свои монетки в другой мир. Очевидно, она сделала это сегодня. Свои монетки я просто бросала, и они исчезали. И я знала, что они отправились к моему двойнику. – Но зачем? – спросила Эмма. – Какой в этом толк? – «УСЛЫШЬ НАС, НАЙДИ НАС…» – это всё бесполезно! – воскликнул Рокки. – Есть ещё «ПОМОГИ НАМ» – но… как? На что вы рассчитывали? – Не знаю, – прошептала Лана так тихо, что Финну пришлось затаить дыхание, чтобы расслышать. – Не до конца понимаю. Но мы думали, что наши двойники спасут нас. Мы думали, они придут сюда и помогут нам. Наконец примут правильное решение… – Вы именно этого хотите? – удивился Финн. – Ну, лично я люблю сам решать. Например, когда мама спрашивает: «Хочешь спагетти или тако на ужин?» Иногда я хочу спагетти, иногда – тако. По-разному бывает. И маме нравится, что я сам выбираю. – Но здесь люди слишком часто принимали неверные решения, – Лана по-прежнему говорила шёпотом. По щеке девочки скатилась слеза, и она её вытерла. – Не важно. Всё это сейчас не важно. Монетки теперь бесполезны. Ваш рычаг тоже. Телевизоры всем диктуют, как думать и что делать. Нам больше не из чего выбирать. А мэр Мэйхью хочет добиться того, чтобы и в вашем мире ни у кого не осталось выбора. Все смотрели на Лану с таким видом, будто тоже собирались заплакать. Даже Кафи, которая уж точно не понимала, о чём говорили старшие. Финн плакать не собирался. – Но монетки по-прежнему защищают нас от телевизоров, – сказал он. – У них ещё есть немного силы. – Ну и что? – спросила Лана, беспомощно пожав плечами. – Рано или поздно кто-нибудь из нас сдастся. И тогда мы окажемся в ловушке, и монетки, как и сказал Рокки, будут бесполезны. «Несправедливо, что у плохих людей два оружия, а у нас только одно», – подумал Финн. Он посмотрел на телевизор. Экран, даже разбитый, выглядел зловеще. И тогда он вспомнил об игре «камень-ножницы-бумага». «Словно камень и ножницы сговорились победить бумагу, – подумал он, злясь на мэра Мэйхью и его ужасных покровителей. – Запах, монетки, телевизор… Запах и телевизор на одной стороне. У монеток нет шанса!» Но может быть, Финн ошибается? Если человек играет в «камень-ножницы-бумага», он выбирает что-нибудь одно, выигрывает или проигрывает, а в следующем раунде может выбрать что-то другое. И так каждый раз. А если… если… Поскольку Финн не хотел смотреть в сторону телевизора, он посмотрел на Кафи, которая сидела, прижавшись к коленям сестры. Возможно, мысль, которая его посетила, была так же нелепа, как сказанное ею «дай» при виде битого стекла… Но Кафи можно понять: осколки красиво переливались в лучах солнца. Если не знать, какой вред приносит телевизор, они и впрямь выглядели замечательно. Финн, как правило, не обращал внимания на красоту. От вещей он хотел только одного – чтобы они были интересными. Ну или вкусными. «Но если что-то безобразное может казаться красивым – значит что-то плохое можно использовать ради хорошего дела?» – подумал он. Могут ли враги мэра использовать телевизор? – А что, если мы выступим по телику? – спросил Финн. – Давайте пойдём на телевидение и скажем правителям, чтобы они не мешали нам пользоваться рычагами и монетками, оставили в покое оба мира и не запрещали людям выбирать! Монетки и телевизоры передают сообщения. Если мы можем ради хорошего дела использовать монетки – почему с телевизорами так нельзя? Глава 35 Эмма – Финн, ты гений! – воскликнула Эмма. Она вскочила и обняла брата. – Нет-нет-нет, – возразил тот, шутливо отталкивая её. – Гений у нас ты. – Ну, значит, мы оба гении, – согласилась Эмма. Финн был готов пойти на компромисс: он позволил Эмме обнять его одной рукой за плечи и не стал спорить, когда она продолжила: – Если ты умный, это не значит, что я глупая. Здорово, что ты вспомнил один важный факт: открытия и изобретения сами по себе не хороши и не плохи. Наука нейтральна. Всё дело в том, как люди пользуются полученными знаниями. У Финна глаза полезли на лоб. – Эмма, – воскликнул он, – я этого не знал! – Но ты сообразил, что если злодеи могут использовать телевизор, значит, и мы можем, – сказала Кона. – Только мы сделаем это с хорошими целями. – Здорово, но невозможно, – буркнула Лана. – А вот и возможно! – возразила Эмма. – Лана, если твой папа работает на телевидении, значит, у него есть ключ от телецентра? – В любом случае мы можем туда пробраться и отключить в телецентре все приборы… как их… передатчики, – задумчиво произнёс Чез. – Но ведь, наверное, телецентров много, – сказал Рокки. – Если мы отключим один, остальные продолжат контролировать людей. Я помню все те интервью, которые давали мои родители, когда нас похитили. На пресс-конференции приходили толпы репортёров из разных телецентров! А ещё с новостных сайтов в Интернете, с радиостанций, из газет и журналов… – Правда? – удивилась Лана. Казалось, Рокки сказал что-то совершенно невероятное. – Ну, в нашем мире всё устроено по-другому. Есть только одна телевизионная сеть. И только один канал. Остальные запрещены. – Ух! Фух! – крикнула Кафи, толкая Эмму. – Так, – сказала Кона и взяла барахтающуюся сестрёнку на руки. – У нас есть минута, прежде чем Кафи начнёт орать. Ей здесь надоело. – Значит, мы пойдём в телецентр и Кафи возьмём с собой, – предложила Эмма. Рокки и Чез нахмурились, но всё-таки встали. Кона взяла Кафи на руки, воскликнула: «Полетели!» – и понесла её к двери как самолётик. Эмма и Финн последовали за ними. – Думаете, это легко? – спросила Лана. – Вы… вот так возьмёте и пойдёте? – Мы надеемся, что ты нам поможешь, – сказал Финн, очаровательно улыбнувшись. – Я… я не… – начала Лана и встала. – Вы уверены, что нужно идти пешком? – Может быть, нас кто-то подвезёт? – спросила Эмма. – Например, та женщина, которая… ну, ругала твоего папу. – А, Ирмина? Седая, с лавандовой прядкой? – Давай её спросим, – предложила Эмма. Все направились к лестнице. Эмма задумалась, не разбить ли рычагом все телевизоры в доме. Но, оказавшись внизу, она едва поборола желание подойти и сорвать одеяло в цветочек, которое прикрывало экран. Ей жутко захотелось включить телевизор. «Так поступил бы настоящий учёный. Иди и включи телевизор. Исследуй мысли, которые он тебе внушает». Эмма поймала себя на том, что поворачивается к телевизору. Его не нужно было даже включать – он влиял на мысли Эммы одним своим присутствием. Телевизор пытался внушить, что это её собственные мысли. – На, – Лана вложила ей в руки небольшой матерчатый мешочек. Эмма нащупала внутри монетки. – Носи его на шее или повяжи на пояс, под одежду. На всякий случай. – Чтобы защититься от телевизоров и запахов? – уточнила Эмма. – Или на тот случай, если будет возможность послать монетки в другой мир? Лана слабо улыбнулась: – И то, и другое. Эмма повесила мешочек на шею, и теперь монетки висели у неё на груди, напротив сердца.