– Да обделалась, наверное, опять. – Глаза сестры соскользнули вниз, в призывно раскинувшиеся карты: они сулили ей любовь и долголетие. – Послушайте, это срочно! – попыталась настоять Оливия, чувствуя, как темнеет в глазах. – Вы, девушка, прилягте! А то не дай бог что, – раздраженно отреагировала медсестра. – Я через минутку подойду. В это мгновение потолок накренился и развязно подмигнул Оливии неоновым глазом. Дрожа от мелкого озноба, кое-как она добралась до кровати и уже слабеющим голосом вновь позвала сестру. Коридор молчал. Луна в ответ сочувственно качнулась и погасла. Утром ее разбудили голоса и шум за перегородкой. После непродолжительной возни задребезжала медицинская каталка, увозя из палаты накрытое простыней тело. Оливия спустила ноги с кровати и нащупала пол. Покачиваясь, обогнула ширму и, взглянув на пустую койку со смятой грязной простыней, вся сжалась, будто ее ударили под дых. – Кранты, – по-свойски сообщил переломанный сосед, – кончилась бабулька. Санитары сказали, часов семь тут пролежала – закоченела конкретно. – Как семь часов?! Я же звала медсестру в районе полуночи! Она обещала подойти… – Так у нас обещанного три года ждут, – невозмутимо заметил сосед. – Вот бабка-то и преставилась. Он говорил что-то еще, гудел басовито, но Оливия его уже не слушала. Привычную утреннюю суету со скудным завтраком на пластиковом подносе, замером температуры и сменой белья заслоняла совершенно дикая мысль: целую ночь в полуметре от нее лежало остывающее тело человека, до которого никому не было дела… Она схватила в руки телефон и набрала сообщение: «Илья, если ваше предложение еще в силе, я с удовольствием им воспользуюсь». Но Горский не откликнулся. Около двенадцати он возник на пороге палаты – в том же вязаном свитере и мохеровом шарфе. – Придется подождать, когда ваши данные в систему внесут. Я им паспорт подвез… – Мой паспорт? Вы его отыскали?! – Да, смотался с утра в Новосибирск. Кстати, ваш приятель пришел в себя и передает привет. Ну что, будем собираться? XXXII Лекарство Да бред. Совершеннейший бред, в который трудно было поверить. Однако некоторые совпадения казались уж слишком очевидными: Адель Мерсье и Жак Соланж были почти ровесниками. Смерть настигла их обоих внезапно, однако кто знает, какими заболеваниями они страдали? У скоропостижной кончины может быть множество причин… Родион присел на корточки и поворошил угли в дотлевающем камине. Затем подкинул еще дров, которые неделю назад привез ему на тележке алжирец из соседней лавки. Торговали в ней всем подряд – от экзотических фруктов до складных зонтиков и собачьих поводков. С момента отъезда Оливии камин он развел впервые. Как, впрочем, и впервые приготовил себе горячий ужин. Усевшись за стол, Родион нехотя ковырнул вилкой рубленый бифштекс. Из него вытекла тонкая струйка крови. Отложив столовые приборы и сдернув с себя салфетку, он налил себе кальвадоса и растянулся на диване. Чиркнув зажигалкой, затянулся. Оливия терпеть не могла запаха дыма в квартире, а потому в любую погоду он был вынужден торчать на террасе… И вот теперь можно снова побыть холостяком: негромкая классическая музыка, плотный табачный дым, нормандский бренди в хрустальном бокале, ленивое потрескивание камина… И никакой суеты! Словно насмехаясь над этим фальшивым гедонизмом, на барной стойке заклокотал телефон. Какая-то неведомая сила подбросила Родиона в воздух, потащила к трубке. – Да! – почти выкрикнул он, надеясь услышать родной голос. – Вечер добрый, месье, – извиняющимся тоном пропела Саломея, – я завтра с утра немного задержусь? Дело в том… – Да без проблем. Приходите, когда сможете, – процедил Родион. – Всего хорошего. А хорошего было мало. За истекшие дни Оливия прислала ему лишь два смс, в которых сообщала, что все у нее в порядке. И от этой словесной скупости, демонстративного сухого безразличия ему хотелось выть… Несколько раз Родион порывался набрать ее номер, но что-то его останавливало. В конце концов, прикончив пачку сигарет, он подтянул к себе планшет и решил сосредоточиться на работе. Это средство всегда помогало – и от скуки, и от бессильной тоски, и от любых навязчивых мыслей. Для начала он пролистал последние публикации, связанные с фенодеканом и его воздействием на сердце. Оказалось, что уже полтора года идут дискуссии о том, насколько опасно это вещество и способно ли оно в действительности вызывать фатальную аритмию. Ситуация накалялась до тех пор, пока Европейское сообщество кардиологов не выделило средства на проведение исследований. Их результаты были опубликованы на веб-портале организации. Картина складывалась неприятная: по всему выходило, что десятки лекарственных средств от кашля, отита и синусита, которые можно было приобрести даже без рецепта, могли привести к смертельному исходу… Спустя полгода, когда следствие придет к окончательным выводам по поводу виновности подозреваемых и вынесет соучредителям фонда обвинительный приговор, а конфискованная «Весна» займет центральное место в одном из залов Государственного музея современного искусства в Париже, Родион будет давать интервью ведущему французскому изданию. Журналист, который окажется вдвое его моложе и втрое наглее, поинтересуется: в какой момент предположение превратилось в рабочую гипотезу? И что послужило спусковым крючком? Он и сам толком не знал. Возможно, сработал так называемый «эффект перелома». Ведь пока сам не получишь какой-нибудь травмы, не заметишь, сколько людей носят гипс или просто хромают… Выйдя из кабинета кардиолога, он долго пытался отмахнуться от уж слишком очевидных совпадений, которые гудели растревоженным роем у него в голове и так и просились на бумагу. В конце концов он создал в компьютере таблицу с перечнем всех зарегистрированных лекарственных препаратов, содержавших фенодекан. Немного поразмыслив, напротив каждого названия выписал заболевания, для лечения которых использовалось средство, а также список противопоказаний. Для порядка указал и концентрацию действующего вещества. Поначалу этот документ выглядел скучной матрицей, в которой не просматривалось особого смысла. Но Родион всегда придерживался простого, но действенного правила: для того чтобы что-то обнаружить, нужно это искать. Однако для начала все же требовалось понять, что именно он ищет… Распечатав новую пачку сигарет, Родион открыл файл со ссылками на публикации по исследуемому вопросу. Самые значимые он выделил красным цветом. В одной из них приводилось мнение известного польского кардиолога. Тот ставил под сомнение все выдвигаемые в адрес фенодекана обвинения, утверждая: только очень высокая его доза может нанести пациенту вред. В большинстве же препаратов для лечения ОРВИ и бронхита, которые продаются в аптеках, действующее вещество присутствует в низкой концентрации. За окном заныла шарманка. Сначала звучание ее было далеким и невнятным, но постепенно мотив приближался, нарастал и в конце концов заполнил собой всю комнату. Родион поспешно надел наушники, соединил их с телефоном и отыскал в записной книжке нужный номер. На первый звонок никто не ответил. Но уже со второй попытки он услышал голос одного из лучших кардиологов Греции, который приходился Оливии… родным отцом. Харис Илиадис был кардиохирургом уникальной специализации. В свое время он часто выступал на международных конференциях, а некоторые европейские клиники приглашали его оперировать своих самых безнадежных больных. В конце девяностых он возглавил крупнейший кардиоцентр страны. Но, когда Оливии только исполнилось тринадцать, плановая проверка выявила несколько сотен фальшивых счетов за исследования и диагностику. Этой алхимией занимались рядовые сотрудники отделений, однако вместе с ними карьерой поплатился и ее отец. Кое-как пережив грандиозный скандал, он перебрался из Афин на Корфу, где старые родственные связи и репутация опытного хирурга позволили ему найти новую работу. Однако десять лет спустя профессор Илиадис все же свернул свою практику: у него обнаружили опасное, быстро прогрессирующее заболевание. Оливия летала к родителям в конце декабря, под Рождество. Вернулась она в подавленном настроении – отец уже почти не вставал и вяло реагировал на ее присутствие… Однако по телефону его голос показался Родиону довольно бодрым. Возможно, он застал Хариса в момент кратковременного просветления, какие изредка случались между мучительными болевыми приступами. Кратко обрисовав ситуацию, Родион попытался сформулировать интересующие его вопросы. – Да уж сколько лет об этом говорят, а толку-то, – отреагировал Харис, дыша с присвистом. – Я еще в Афинах работал, когда впервые подняли этот вопрос. Средства с фенодеканом даже собирались отозвать из аптек. Однако тогда производителю удалось доказать, что в малых дозах вещество безвредно. – И это правда? – усомнился Родион. – Все относительно… Понимаете, в зрелом возрасте у многих целый букет хронических заболеваний. Люди принимаются за самолечение, начинают смешивать коктейли из пилюль на свое усмотрение. Это очень опасно. Датчане, например, сумели недавно доказать, что фенодекан совершенно несовместим со снотворными средствами. Такая комбинация оказывает угнетающее действие на сердечную деятельность, особенно во сне. – Значит, дело не столько в дозировке, сколько… – И в ней тоже. Есть несколько медикаментов, которые прописывают для лечения заболеваний дыхательных путей, протекающих в острой форме, – излагал Харис с доходчивостью опытного докладчика. – Среди них и французский «Пневмостин». Вот с ним ситуация абсолютно критическая. По-хорошему врач просто обязан предупредить пациента, что препарат содержит высокую концентрацию фенодекана и сочетать его со снотворными или транквилизаторами нельзя! Однако могу предположить, что так поступают немногие. Поблагодарив отца Оливии за консультацию, Родион распрощался. Он очень опасался, что разговор свернет в семейное русло. И тогда придется рассказывать, как у них обстоят дела и каковы планы на наступивший год… Зачем огорчать пожилого и к тому же тяжело больного человека? Ведь за последние три недели они с Оливией не только не виделись, но толком даже и не разговаривали. Она пропала в сибирских снегах и хлябях, своим молчанием давая ему понять, что хочет побыть одна. XXXIII Дома Вязаные шторки – точно такие, как представлялись ей муторной ночью, проведенной в отеле «Калифорния-хаус», были единственной деталью, которая сближала вымысел с реальностью. Зиминск оказался настолько крошечным, что о центральной или окраинной части и говорить не приходилось. Кроме больницы, Дома культуры, Горжилуправления и районной администрации каменных построек в этом отдаленном поселении фактически не было. Из окошка заляпанных «Жигулей», сиденья которых, казалось, одеревенели от мороза, Оливия жадно разглядывала новый для нее мир. Стоял гудящий, ослепительно синий день. Нападавший за ночь снег вдоль дороги казался неестественно белым, а сама трасса – мерцающей и зыбкой, как Млечный Путь. Но поразила ее не эта идиллическая, почти утрированная сибирская красота, а то, насколько пустынными выглядели улицы-фантомы. За все время им повстречалась лишь пара собак, передвигавшихся подмороженной трусцой, да женщина в громоздкой лисьей шубе, чье лицо боязливо выглядывало из пухового платка, а руки в мохнатых рукавицах прижимали к себе какой-то заледеневший сверток.